— Он хоть понимает, что вина Знёрра в ограблении магазина самоцветов — вещь, которую ещё предстоит доказывать? — сквозь смех произносит инспектор. — Или то, что сумка принадлежала утопленнику лишь теоретически?

— Неуверен, что он в курсе этого, — ответил Ямтлэи, внутренне радуясь реакции инспектора.

— К тому же, в списке пропавших из магазина товаров никакой полумесяц не упоминается — я проверял.

— Вот-вот, — поддакивает Ямтлэи.

Инспектор отсмеялся, вспышка положительных эмоций угасла так же быстро, как возникла. Выплеснув наружу недовольство и раздражение от известия о начальнике, сующем свой некомпетентный нос в их дела, он успокоился.

— Нет, в логике Жутёротафу, конечно, не откажешь, — говорит инспектор, уже почти не улыбаясь, — но здравомыслия ему точно не хватает… Откуда он такой вообще взялся?

— Из дозорных. Служили с ним вместе.

— Даже так? А в каком районе?

— Где мы с ним только не служили… — загадочно протянул Ямтлэи.

У входа в правую Окталатию инспектор на секунду замирает, окидывая взглядом её соседку на противоположной стороне Элщимающа. К очередному юбилею Карамюсты решили обновить символ и лицо города, но как всегда не успели, и инспектор наблюдает ремонтников, висящих на высокой башне.

Больше половины здания окрашено в исторические цвета — бледно-жёлтый по срединным этажам, тёмно-розовый с белыми вертикальными полосами ложных колонн на верхних. Однако часть Окталатии всё ещё серая, в отделочном покрытии, и это портит вид, уродует нарядную и статную красавицу.

Грязно-розовый верх Окталатии живо напоминает инспектору цвет гремучего аурума. Инспектор невольно перебирает в голове детали произошедшего, признавая, что сработал Ямтлэи весьма тонко.

Когда полчаса назад они вышли от Куныза и готовы были побыстрее покинуть неблагополучный и затхлый район, Ямтлэи отчего-то замешкал и предложил не срезать углы дворами, а идти по центральным улицам — если, конечно, можно применить подобное определение к тем грязными и мрачным закоулкам. Инспектор немного удивился напарнику, но сопротивляться, естественно, не стал, сочтя пожелания издержками безопасности: во дворах всегда есть вероятность напороться на кого не следует, — подумал инспектор.

И оказался неправ, поскольку замысел напарника был в другом: стоило им повстречать отряд дозорных, как Ямтлэи тут же приблизился к ним и принялся что-то говорить.

— И как ты умудрился заметить? — говорит инспектор, когда они поднимаются по лестницам Окталатии. — Я, например, даже не подумал хорошенько осмотреться.

— Ты о чём? — переспросил Ямтлэи хмуро, будто инспектор отвлекает его от какой-то чрезвычайно важной мысли.

— Я про красный аурум, — поясняет инспектор.

— Ааа, ты об этом… — протянул тот и как обычно замолчал, по виду — не планируя продолжать разговор.

Дозорных было шестеро, в свежей бежевой форме — вероятно, из усиления по случаю предстоящего праздника. Безо всяких вступлений Ямтлэи сообщил главному из них информацию, которая для инспектора явилась полной неожиданностью.

Это была оперативная наводка: у Куныза в кабинете содержится партия красного аурума — вещества, находящегося под строгим запретом. Любые операции частных лиц с красным аурумом нелегальны и приравниваются к преступлению средней тяжести.

Как он умудрился обнаружить гремучий аурум, инспектор мог только догадываться, ничего подобного он, инспектор, не заметил. Впрочем, последнее обстоятельство — скорее упрёк инспектору: ведь он даже не пытался осмотреться, в чём, кстати, только что и признался.

Капитан отряда несказанно обрадовался: за вскрытие подобного преступления можно было рассчитывать на повышение. А нужно-то всего лишь устроить профилактический обыск в подвальном притоне, да и сил вполне хватит — в общем, дозорный взял дело в оборот, пообещал разобраться и предоставить Ямтлэи отчёт по итогам.

Получилось в самом деле изящно: после того как Куныз помог им с Полумесяцем, арестовывать его компанию или обыскивать их обиталище было как-то не с руки.

Понятно, что подсобил прыгун из чисто корыстных побуждений — задобрить инспектора и по возможности от него отвязаться. Также не вызывает сомнения то, что за Кунызом грязных дел целая коллекция — на лбу у него это прописано, и никогда уже не избавиться от постыдного багажа.

Но всё же долг службы довольно часто ставил инспектора перед дилеммой выбора между общественным благом и простой личной порядочностью, как сентиментально и глупо это не звучало бы. И хитрый, эгоистически прозорливый Куныз об этом знал. На то и рассчитывал, когда листал глянцевый списочник, старался, можно сказать.

А так — вышло не стыдно и благородно: Куныз помог напарникам, и пресекут незаконный оборот, поквитаются с ним не они.

— Здесь? — спросил чуть запыхавшийся Ямтлэи, останавливаясь перед дверью на самом верхнем, восьмом этаже.

— Да, похоже на то, — ответил инспектор.

Лонар Гомба молчит. Долго и пристально рассматривает рисунок, поворачивает фольгу, вглядываясь в изображение под разными углами. Периодически обращается к лежащему рядом списочнику, будто бы сам точно не знает, как должен выглядеть один из экземпляров его личной коллекции.

И продолжается это довольно долго — полчаса, не меньше.

Всё это время напарники пребывают в томительном ожидании. Ямтлэи переминается с ноги на ногу и откровенно скучает. Инспектор же с эстетским любопытством осматривает богатое и художественное убранство кабинета: изящные статуэтки, редкая фольга, картины — много всего. Всего и не осмотришь.

— Да, — наконец изрекает Гомба, — это так, — он поднимает взгляд от фольги. — Видимо, вам в руки угодил подлинник, — весомо говорит Гомба, для солидности оттопыривая нижнюю губу. — По крайней мере, похоже на то.

Инспектор учтиво кивает.

— До конца не уверен — слишком неточное качество рисунка. Но я больше склоняюсь к тому, что это — не подделка.

Лонар Гомба важен до напыщенности, чем вызывает некоторое раздражение. Не будь он таким молодым и откровенно надменным, его поведение выглядело бы естественно и вызывало бы даже уважение. Но Гомба перегибает: к нему обратились за помощью, он почувствовал, что без него никак, вот и тешит своё самолюбие, служебными потребностями напарников кормит чувство собственной важности.

— Нам бы поточнее, — сдержанно, стараясь не принизить авторитет маститого коллекционера, говорит инспектор.

— Точнее скажу, если принесёте сам Полумесяц, — неприязненно ответил Гомба.

— Это не так-то просто устроить, — инспектор тоже переходит на холодный тон. — Материалы по делу сложно вынести из участка. Может быть, наоборот — вы покажете нам свой Полумесяц, чтобы можно было сравнить с рисунком?

— А почему это я должен его вам показывать? — Лонар Гомба сверкает глазами, взгляд которых до этого казался инспектору блеклым и невзрачным. — Предъявите свой, я сверю.

— Мы не захватили его с собой, — зачем-то вставляет Ямтлэи.

Гомба переводит полный удивления и претензии взор на Ямтлэи и несколько секунд рассматривает его как соринку, попавшую на дорогостоящий экспонат. Будто ничтожество, посмевшее явиться на высокий приём.

— Так приходите, когда захватите, — с нажимом на каждое слово отвечает Гомба.

— В интересах следствия… — чуть ли не оправдывается Ямтлэи, но Гомба грубо его обрывает:

— Нет, я, конечно, могу продемонстрировать его вам, — весомо говорит он, — но показ требует оплаты. Я не могу допустить исключения, даже в интересах следствия.

Инспектор в замешательстве лезет в карман.

— Сколько стоит показ? — бормочет он.

— У вас столько всё равно нет.

Гомба кидает рисунок прямо перед собой и, отстраняясь от визитёров, демонстративно отворачивается к окну. Словно подчёркивая, что общество напарников терпеть он вынужден, Гомба довольно громко стучит пальцами по столу.

На некоторое время в кабинете наступает пауза. Инспектор с недовольством смотрит на Ямтлэи, тот отвечает безразличным взглядом.