Мои глаза наполняются слезами, и я снова кладу голову ему на грудь.

— Я не могу дать тебе это, Ник. Я не могу дать тебе все. — Я шмыгаю носом: — Больше нет. Мы больше не подростки.

— Но мы — это все, помнишь?

— Мы можем просто… — Я пытаюсь придумать, как сказать это, придаю своему голосу невинный тон. Чтобы он не обиделся. О Боже. Теперь я тоже забочусь о его чувствах. — Посмотреть фильм? Пожалуйста?

— Конечно, — отвечает он со вздохом, явно раздраженный.

После часа просмотра фильма он как будто не может сдержаться. Он начинает поглаживать пальцами мои руки, вызывая мурашки и дрожь глубоко внутри меня. Я закрываю глаза и забываю о фильме, обо всем, кроме ощущения его прикосновений ко мне. Внезапно он переворачивает меня на спину, фактически снимая со своих колен, и раздвигает коленом мои ноги.

Я задыхаюсь, мой рот широко открыт, и он криво усмехается. То, как он смотрит на меня, говорит о многом. С желанием, потребностью. Его глаза встречаются с моими, и моя грудь сжимается от чувства, которое я не могу описать. Возможно, сожаление? Сожалеет, что я такая глупая. Что я всегда хочу того, чего не могу иметь, и я хочу этого больше всего на свете.

— Я больше не могу этого выносить. — Он стонет, потираясь своей эрекцией о мой центр. — Я хочу быть с тобой. Я хочу тебя, Камилла. Скажи, что ты моя, и избавь меня от страданий. Пожалуйста.

— Не умоляй, детка, — шепчу я, и он напрягается рядом со мной. Я чувствую это по тому, как сжимаются его мускулистые руки, как напрягается его тело надо мной. — Я не могу дать тебе то, чего ты хочешь. Просто наслаждайся этим временем со мной.

Будь я умнее, я бы поиграла еще немного, но сейчас я больше не могу его обманывать. Я не буду. Так что нет, я не дам ему того, чего он хочет, потому что это означало бы, что я делаю то, чего хочет Лео. Только это уже не по тем причинам. Я люблю этого парня, действительно люблю его. Так какое мне дело до того, что я обманывала его, если это больше не так?

Вздыхая, я смотрю ему в глаза. Они такие серые, что кажется, будто смотришь на грозу. Клянусь, при каждом моргании в меня ударяет молния, и она сверкает серебром. Меня смущает то, как он на меня смотрит. Как будто он хочет меня больше всего на свете, но в то же время ненавидит всю целиком.

Это чувство взаимно.

Держу пари, он все еще таит обиду.

— Я пытаюсь наслаждаться этим, Камилла. Но все, о чем я могу думать, это о том, как сильно я хочу, чтобы ты была только моей. Как мне невыносимо видеть тебя с Леонардо, не говоря уже о том, чтобы думать о том, что ты выйдешь за него замуж. Что со мной не так? Что ты со мной сделала?

Я открываю рот, чтобы сказать ему, что ничего не делала, что это все у него в голове, но он перебивает.

— Ты меня чем-то околдовала, принцесса?

Качая головой, я морщусь. Это он околдовал меня, и теперь я не могу избавиться от этого.

— Ты любишь. — Я качаю головой. — Всегда любила.

Я оглядываюсь, и его глаза лихорадочно ищут мои, читая меня, изучая. Я смотрю между его губ и в его глаза снова и снова, желая, чтобы он опустился до меня и снова сделал меня своей. Но я не могу, не должна.

Очевидно, не имеет значения, чего я хочу. Очевидно, что я не имею права голоса, когда речь заходит о Николае Павлове. Его губы разбиваются о мои, как волны о скалы, и он пожирает мой рот. Он сосет, лижет, покусывает. И я не могу насытиться.

И я не думаю, что хочу перестать хотеть его таким образом.

Даже если это неправильно.

Я отстраняюсь, пытаясь отдышаться.

— Расскажи мне секрет, — шепчу я ему в губы, моя грудь вздымается, как будто я только что бежала. — Один.

— Я не могу. — Он качает головой, его губы касаются моих. — Я должен держать это при себе.

— Вопрос пятьсот. — Я возвращаю нашу игру. — Расскажи один из твоих секретов.

Николай, кажется, обдумывает, что он собирается сказать, и, похоже, меняет свое мнение по поводу первого секрета.

— Я ненавижу своего отца, — начинает он. — Он разрушил мою жизнь.

— Почему? Что он сделал?

Он отстраняется и улыбается, но улыбка не достигает его глаз.

— Это уже два секрета.

Я хихикаю:

— Извини. Ты прав.

— Тогда ты назови мне один, — отвечает он.

Может, мне стоит сказать ему что-нибудь легкое, но я хочу, чтобы он знал, как сильно разрушил меня и мою жизнь. Я хочу, чтобы он что-то почувствовал, но просто не знаю, что.

— Я хочу умереть. — Я громко выдыхаю, и он напрягается, но не слезает с меня. — Каждый раз, когда я думаю о своем брате, лежащем на земле с дырой в животе, я хочу умереть.

Я смотрю ему в глаза, и обнаруживаю в них слезы, но он отводит взгляд.

— Мне жаль, — выдавливает он, его голос срывается на последнем слове.

Вместо того, чтобы притворяться, что не знаю об этом, я позволяю ему уткнуться лицом в изгиб моей шеи, чувствуя его горячие слезы на своей коже, и утешаю его. Я утешаю его, хотя должно быть наоборот. Однако я не могу отрицать, что он явно чувствует себя виноватым. Теперь я не хочу, чтобы он так жил. По какой бы извращенной причине я не хотела, чтобы он чувствовал себя виноватым всю оставшуюся жизнь.

Моя голова трясется сама по себе, и он давится рыданиями.

Я не прощаю его, и он это знает.

Интересно, знает ли он, что теперь я знаю. Подозревает ли он, что все это было задумано. Но мне теперь все равно. Пусть он погрязнет в жалости к себе.

Лео был в ужасно хорошем настроении после вечеринки по случаю помолвки. Если бы он только знал, чем я занималась в номере для новобрачных, пока он развлекал наших гостей, то убил бы меня голыми руками. Я просто знаю это. А может, и нет, поскольку он хочет отомстить.

Я не могу отрицать, что, возможно, это было самое захватывающее, дикое и беззаботное дерьмо, которое я когда-либо делала. Заниматься сексом с мужчиной, которого я должна ненавидеть — в глубине души, до мозга костей, я немного ненавижу — прямо там, где Лео и мои родители могли услышать меня или застать врасплох. Я потрясена, что никто этого не зашел, учитывая, что оставила дверь незапертой. Я была там, голая, как в день своего рождения, ну, почти, во всяком случае, и никто меня не поймал. Удивительно, но Лео так долго не искал меня, и теперь это заставляет меня задуматься, знал ли он, что Николай был там.

В любом случае, это конец. У нас с Николаем все кончено. Я больше не буду заниматься с ним сексом, и я также не хочу помогать Лео, обманывая его. Это пожирает меня заживо, разлагает до тех пор, пока у меня не вывалятся внутренности. В конце концов, Николай увидит меня насквозь, и он может оказаться тем, кто убьет меня точно так же, как убил моего брата, если узнает, что я предала его. Он не просто впускает людей. Я знала это много лет подряд. Мне нужно найти способ рассказать Лео, и я думаю, что сейчас нет лучшего времени.

Я подношу вилку ко рту, пробуя яйца Бенедикт, и стону от удовольствия от того, насколько они хороши на вкус. Лео ухмыляется мне, и я просто улыбаюсь, оглядывая отдельную столовую, которую он заказал в одном из самых дорогих ресторанов города. Если бы он только знал, что я собираюсь на него свалить, он бы не прошел через все эти неприятности.

— Ты заставляешь меня хотеть съесть тебя на завтрак.

— Держу пари. — Я улыбаюсь, хотя это и фальшиво. — Но не сегодня, у меня месячные.

Это не так, но я не хочу, чтобы он приближался к моей киске. Честно говоря, я не знаю, когда это произошло, но я не хочу никого, кроме Ника. Это крайне неудобно, учитывая, что я больше не буду трахаться с ним, но ничего не могу поделать с тем, что помню, как он съедал меня на той сцене. Это было похоже на представление другого типа, но, тем не менее, это было представление.

— Ты в порядке? — Спрашивает Лео, откусывая еще кусочек от своей еды. В уголках его светло-карих глаз появляются морщинки от легкой улыбки, а прямой нос раздувается от нетерпения. На самом деле он действительно красив, фактически, один из самых красивых мужчин, которых я когда-либо встречала. С его светло-каштановыми волосами, медово-карими глазами и мускулистым телосложением он мог заполучить любую женщину, какую только захочет. Только не меня.