Вот почему я меняю машину, переодеваюсь и еду в ресторан, который она часто посещает вместе с Энни. Я даже не стесняюсь этого, сажусь за столик прямо за ними и наблюдаю.

Официантка-брюнетка подходит к моему столику с широкой улыбкой на лице.

— Добро пожаловать в «Джованни», меня зовут Роуз. Могу я предложить вам для начала что-нибудь выпить?

— Только воду, пожалуйста. — Она кивает: — И я, вообще-то, уже готов заказать еду.

Примерно через полчаса перед Камиллой стоит салат с лососем, а перед Энни — курица, рис и спаржа. Я, с другой стороны? Сочный стейк с картофельным пюре и салат «Цезарь». По их привычкам в еде сразу видно, что они танцоры, всегда такие избирательные, чтобы оставаться в форме. За исключением того, что, на мой взгляд, иногда потакать себе — это нормально. Но она не знает, как это сделать. Она никогда не была из тех, кто потакает чему-либо, за исключением, может быть, нас.

Энни о чем-то взволнованно говорит, часто размахивая руками, а Камилла делает вид, что слушает. Я уверен в этом только потому, что знаю, как она выглядит, когда действительно слушает. Они говорят о сольном концерте — «Лебедином озере». Интересно. Я всегда думал, что балет станет проходящим этапом в жизни Камиллы, даже когда она уверяла меня, что это ее любимое хобби. В конце концов, большинство девушек перерастают его к тому времени, когда им исполняется восемнадцать.

Энни напрягается, когда видит меня, и ее руки опускаются. За эти годы у нас было несколько общих занятий, и мы действительно дружим. Но, думаю, я не прощен за то, что разбил сердце Миллы, хотя она первая разбила мое. На мой взгляд, это довольно несправедливо, и она заслужила то, что я сказал. Она тоже предала меня.

Конечно, из-за вспышки гнева Энни, Камилла оборачивается, и когда наши взгляды встречаются, ее взгляд становится жестче. Я знаю, что заслуживаю этого, но от этого боль не становится меньше. Как я все еще могу страдать из-за того, что случилось, когда мне было восемнадцать, выше моего понимания. Но вот я здесь, все еще расстроенный из-за девушки, которая не захотела сражаться за нас. За исключением того, что она больше не девушка, теперь она женщина.

Ее темно-каштановые, почти черные волосы ниспадают до поясницы. Губы Камиллы сжаты в жесткую линию, когда она смотрит на меня, но ее глаза? Они выглядят так, словно могут загореться в любой момент. Оранжевые крапинки в них светятся даже с расстояния в несколько футов, и поэтому я знаю, что она разозлилась. Единственный раз, когда это произошло, был, когда мы впервые поругались.

— Что, по-твоему, ты делаешь? — Камилла шипит, поворачиваясь своим маленьким телом на стуле.

Я указываю рукой на свою еду:

— Ем. — Я отвечаю небрежно, как будто вовсе ее не преследую.

— Как ты узнал, что я здесь?

— Я знаю о тебе все, — ухмыляюсь я, и она закатывает глаза. Она пытается возразить, но я поднимаю руку. — И всегда знал.

— Конечно, ты так думаешь. — Она улыбается, и глаза Энни расширяются.

Это беспокоит меня, потому что я больше не знаю всего, а она знает, что я несу чушь. Но я знаю то, что имеет значение.

— Почему ты…

— Разозлилась на тебя? — Камилла приподнимает бровь. — Ты забыл, что сказал мне напоследок?

— Иди, сядь со мной.

— Ни в коем случае.

— Нам не обязательно ждать субботы, чтобы поговорить. — Я вздыхаю, и она раздраженно встает со стула и садится напротив меня. — Спасибо.

— Так говори.

Я смотрю на Энни, которая все еще сидит за другим столом, уставившись на свою еду, как будто они собираются поговорить, затем снова на Камиллу.

— Прости, — говорю я ей честно. — Мне было больно, когда ты трахалась с Лео. Ты сделала это.

Кажется, она на мгновение задумывается.

— А ты не думаешь, что это причинило и мне боль тоже? — Слезы наполняют ее глаза. — Ты думал, я этого хочу?

— Я не знаю, Камилла, — я произношу ее имя, как раньше, с благоговением. — Но когда я увидел, как ты вошла с ним в ту комнату, я просто понял, что выйду из дома с разбитым сердцем. И оно действительно разбилось, снова.

— Мне жаль.

— Я знаю, мы не можем начать все сначала или даже стать друзьями, но мне нужно было извиниться, — говорю я ей, и она кивает. — Мне не следовало говорить тебе этого.

Ты отвратительна.

Я больше не хочу тебя видеть.

Эти слова снова и снова прокручивались в моей голове на протяжении последних лет, в основном потому, что это единственное сожаление, которое я когда-либо испытывал — кроме того, что позволил ей уйти.

— Я принимаю твои извинения. — Она отвечает, хватая меня за руку.

Но на самом деле она меня не прощает.

От одного прикосновения моя кожа словно горит, и я замираю. Я не смею даже дышать от страха, что она уберет свою руку от моей. Но в конце концов она это делает и возвращается к своему столику с Энни.

Оставляя меня позади.

Снова.

14 Лет

Я медленно, тихо спускаюсь по лестнице в подвал. Я останавливаюсь на нижней ступеньке и наблюдаю, как мужчины за столом болтают между собой. Они играют в покер. Ну, это больше похоже на обучение мальчиков игре. Леонардо сидит ближе всех к своему отцу, а Алессандро и Андреа — мои братья — ближе ко мне. Они объясняют правила игры, что звучит как тарабарщина, и я сажусь на ступеньки, пытаясь уловить суть происходящего.

Никто не обращает на меня внимания, пока я нахожусь здесь и просто наблюдаю, как они рассаживаются вокруг стола и обмениваются шутками, картами и фишками. Даже мальчикам, кажется, весело, они расцветают под вниманием мужчин. Это все равно что наблюдать за тем, как медленно растет растение, ведь эти мальчики думают, что взрослые мужчины — это солнце. Но это не так — они могут вести себя с ними хорошо, но все они змеи. Я видела это собственными глазами. Это влиятельные люди, которые никогда не бывают довольны тем, что у них есть. Они всегда хотят все больше и больше.

Мой отец улыбается мальчикам, и это нервирует. Мой отец редко улыбается; когда он это делает, в этом кроится какой-то смысл, всегда. Обычно это говорит о том, что он планирует совершить что-то злое, например, разрушить чью-то жизнь. Я представляю, скольким людям он улыбнулся прямо перед тем, как сделать это, и меня бросает в дрожь. За исключением того, что эта улыбка кажется искренней, и это страшнее, чем улыбка смерти.

Мужчины в этом зале всемогущи, с их костюмами и запонками, идеально уложенными волосами и аурой грандиозности. Они ни от кого не терпят дерьма, и все их боятся. С другой стороны, они ничего не боятся, ни о чем не заботятся. Как всегда говорит мой отец, забота — это слабость, а он не слабак. Неудивительно, что он не беспокоится обо мне, но его сыновья — это его наследие, поэтому он должен учить их своему образу жизни. Может быть, если я перестану быть слабой, он увидит во мне равную Алессандро и Андреа.

Раньше я боготворила своего отца, представляя его непобедимым человеком, который всегда позаботится обо мне. Однако это было не так, теперь он главный злодей во всех моих историях — и это справедливо. Моему отцу было бы наплевать, если бы я умерла, и теперь я думаю, что начинаю чувствовать то же самое по отношению к нему.

Теперь очередь Андреа играть, и все выжидающе смотрят на него. Несмотря на то, что ему всего двенадцать, он отлично вписывается в их компанию. За исключением того, что его заставляют, и это разбивает мне сердце. Он всегда говорил мне, что не хочет быть таким, как папа или Алессандро, что он хочет жить мирной жизнью, где ему не нужно беспокоиться о Братве или других мафиозных семьях.

Я согласна.

Почему мы всегда ссоримся? Почему мы все не можем просто жить в мире? Это соперничество становится настолько невыносимым, что оно даже определяет, с кем мы дружим в школе.