Я выключила телевизор и проверила электронную почту. Кто-то, кого я не знала, прислал отрывок бостонской передачи — фрагмент интервью с Брэдом Китом, сводным братом Талии. Его густая шевелюра поседела, придав ему оттенок благородства. Одет он был в дымчато-голубой свитер. По моим последним сведениям, Брэд Кит занимался торговлей на бирже.

— Но в интересах правосудия… — говорила ведущая, сидевшая напротив него.

— Правосудие свершилось. Он получил возможность выступить в суде и еще раз, на апелляции. Я понимаю право на справедливое судебное разбирательство, но — три разбирательства? Четыре? Пять? Когда это кончится? Нельзя просто бросать кости снова и снова, пока не выпадет, что вам нужно.

Ведущая не стала заострять внимание на различии между слушанием и судебным разбирательством.

Она сказала:

— Появилась новая улика. Теперь нам известно ме…

— Ничего не новая. Появилась ее старая соседка по комнате с какой-то чушью о точках. Появились следы крови, которые просто передвигают место преступления на несколько футов влево. Омар Эванс разрушил все наши жизни, не только Талии. И каждый раз, как нас отбрасывают назад, он разрушает нас снова. С нас уже хватит.

— Ваша сестра Ванесса считает иначе.

Он сокрушенно покачал головой.

— Она была совсем юной, когда это случилось.

Приписка под ссылкой была весьма красноречивой: «Посмотри что ты делаешь сука бессовестная».

Джефф заказал на ужин пиццу, и мы поели за столиком у него в номере. Надо сказать, что Джефф, который раньше на пари смешивал шоколадное молоко, острый соус, заправку ранчо[79] и апельсиновый сок в столовской чашке и залпом выпивал, в итоге развил изысканный вкус. Он умудрился заказать очень специфическую пиццу с травами через «Грабхаб» из Ганновера, и ее доставили еще горячей вместе с бутылкой превосходного шираза из совершенно другого места. Мы планировали порыться в его завалах из Грэнби, которые он привез для Бритт и Ольхи. Но для начала нас ждали углеводы, сыр и вино.

Я решила позволить себе съесть столько, сколько захочу.

Джефф сказал что-то насчет «Кальвин-инна», чего я не поняла (что в таком месте ты получаешь по заслугам), а потом объяснил, что это он пошутил про кальвинизм.

— Ах, про кальвинизм, — сказала я. — Шутить про кальвинизм — моя давняя страсть. Он спросил, как я думаю, выкарабкается ли Карлотта, и сыр застрял у меня в горле.

В девять подошел Ольха. Я решила перестать сторониться его — не велика беда, если кто-то, кого так и не вызовут давать показания, поговорит с глазу на глаз с представителем прессы, — но я еще не рассказала ему о том, что узнала от Бет. Ольха не очень умел хранить секреты.

Джефф выкатил из чулана чемодан на колесиках и открыл его в центре комнаты.

— Пришлось заставить мамину сиделку нарыть все это.

Чемодан был набит ежегодниками, бумагами, фотографиями и номерами «Стража». Я сказала:

— Сколько тебе пришлось отвалить авиакомпании, чтобы взять с собой чемодан весом в две тысячи фунтов?[80]

Мы сидели, скрестив ноги, на ковре, чистота которого вызывала у меня сомнения. Я взяла сверху кучи наши выпускные «Драконьи сказки», открыла на странице с автографами и притворилась, что читаю:

— Дорогой Джефф, я хочу признаться в убийстве, которое… боже мой, Джефф, ты сидел на этом двадцать семь лет!

— Доктор Калахан! — воскликнул он. — Эй, все!

Мы провели три часа, перебирая все это, иногда раскладывая на благоразумные стопки, иногда читая вслух и хохоча. Джефф в то время писал для «Стража» кинообзоры, и в 1994 году он написал, что «Криминальное чтиво» представляет собой «иконоборческое произведение кинематографа, которому было бы суждено войти в анналы величия, если бы уже сейчас оно не достигло этого превосходного канонического статуса».

— Можешь смело использовать это в любой будущей лекции, — сказал он. — Можешь смело цитировать вот такенскими кусками.

Ольхе хотелось обсуждать каждую школьницу с интересной стрижкой. И он был в восторге от фотографий моложавых дамочек вроде Присциллы Мэнсио. Он сказал:

— Они состояли в клубе веб-серфинга?

— Только главные очкарики, — сказала я. — Надеюсь, они все теперь миллиардеры.

К полуночи мы были уже совершенно счастливы и измотаны и вот-вот отправились бы спать, но, к восторгу Ольхи, наткнулись на полную подборку фотографий Джимми Скальцитти: с «Камелота», и матрасной вечеринки, и, наконец, из комнаты Джимми в общаге. В белом деловом конверте оказалось более тридцати шести фото, но некоторые были копиями. Я поразилась, что там же лежали и негативы; еще одна вещь, о которой не спрашивала полиция штата. Увы, ничего нового мы там не нашли: эти же снимки были в Сети. Тем не менее мы увлеклись раскладыванием их по порядку на кровати.

В конце 2018 года в интернете возник большой интерес к тому, чтобы рассмотреть чьи-нибудь кроссовки и сличить их подошву с отпечатком на двери сарая для инвентаря. Временная шкала на снимках ничего не объясняла, если только кто-нибудь не подошел к матрасам позже, чтобы помочь навести порядок, но с точки зрения тех, кто был убежден в невиновности Омара, попробовать стоило. Подходящая обувь могла бы стать маленькой уликой в его пользу. Но единственной обувью, какую можно было разглядеть достаточно отчетливо, были резиновые сапоги Асада Мирзы.

— Знаете, кто бы по полной оргазмировал от этого? — сказал Джефф, выкладывая на кровать фотографию с Бет и Шипучкой. — Тот заморыш с «Ютьюба».

— Боюсь, даже буквально.

Мы раскладывали их рядами, сверяясь с негативами, чтобы установить хронологический порядок, и складывали в стопку одинаковые отпечатки. Сперва шли снимки «Камелота» — ужасные, поскольку Джимми не разрешали использовать вспышку, — а дальше чьи-то размытые ноги и синяя куртка «Норс Фейс» в темном лесу (на этот раз он очевидно включил вспышку), и временная метка показывала уже 9:58.

Дальше шел снимок от 9:59 с печально известным «кровавым пятном», которое очевидно было лишь грязью на спине свитера Робби. Фрейминг был шире, чем на увеличенной фотографии, которую я видела в интернете. Пятеро ребят, трое повернуты спиной. Два лица — Сакины Джон и Асада Мирзы — светились в лучах «костра» из фонариков, у обоих были красные дьявольские глаза. Мы всех называли по именам для Ольхи, но он и так уже всех знал.

Дальше: фото от 10:02 с Робби, обнимающим за плечи Бет и Дориана. Здесь он стоял не спиной, а лицом: это фото очевидно обеспечивало ему алиби и именно его активней всего обсуждали в Сети.

Пользователи «Реддита» бесконечно комментировали его. («Насколько вообще надежна временная метка какого-то фотоаппарата из 1990-х? Там ведь нет синхронизации по Гринвичу, как на смартфоне. Могут быть большие расхождения. Часовые пояса, летнее время и т. п.!») Но при любых расхождениях фотографии охватывали сорок пять минут, до самой последней, на которой Шипучка пьет пиво — и если только все эти ребята не перелетели в свои общежития по воздуху, то нужное количество времени учтено. Понадобился бы кто-то поумнее Джимми Скальцитти, чтобы несколько раз менять настройки часов.

Я рассматривала последние три снимка, показывающие пол в комнате Джимми в общаге, проникаясь спокойствием оттого, что учтены все тридцать шесть фотографий, и вдруг Ольха сказал:

— Хм.

Словно тревожный звоночек.

Я заглянула ему через плечо, пытаясь понять, на что он смотрит. Он взял фотографию с пятном грязи, где все стоят спиной, и сказал:

— Это Серено, да? — Ольха указал мизинцем на спину Робби. Это был он, его растрепанные волосы, спина той же лыжной толстовки Грэнби золотистого цвета, в которой он был на других снимках, те же мешковатые джинсы.

Я сказала:

— Ну, да. Это не кровь.

— Это я знаю.

Ольха надул губы.