Робби никого не унижал; скорее, ему было свойственно проходить по коридорам, как замбони,[32] невозмутимо скользя вперед и ожидая, что все расступятся у него на пути.

Я гордилась тем, что он с самого начала был добр ко мне, что мы всегда тепло относились друг к другу. У него не было времени на всех. Но однажды он спонтанно проявил ко мне доброту.

Я оставила комментарий под видео: «Робби был лучше, чем вы думаете. А с вами Талия никогда бы не стала встречаться».

Не уверена, что как следует выспалась после этого. В семь телефон зажужжал сообщением от Джерома (в Эл-Эй едва забрезжил рассвет) с вопросом о дозировке успокоительных таблеток для Лео. У меня было аптечное приложение, так что я открыла рецепт и отправила скриншот Джерому, у которого было точно такое же приложение и он мог бы справиться сам.

Через минуту он позвонил по видеосвязи со своего лэптопа. Я собралась объяснять ему, где находится аптека, но у Джерома на экране был жуткий вид. Глаза красные, серебристые волосы торчат потными патлами. Я сказала:

— Ты что, еще не ложился?

Он опустился в свое гигантское кожаное кресло. Если бы что-то случилось с детьми, он был бы в панике, а не в таком подавленном состоянии. В чем бы там ни было дело, я забралась обратно в постель и натянула одеяло на голые ноги. Я сказала:

— Что?

Джером сказал:

— Ты правда не открывала «Твиттер», да? О господи. Короче, мне кажется, меня… э-э… меня отменили, как это теперь называют.

Сперва я не поняла, что он хотел сказать, а потом у меня возникло сомнение, что он правильно выразил свою мысль. Я спросила, где дети (дети еще спали), и сказала:

— Что ты натворил?

— Ну… Пятнадцать лет назад, — он вскинул брови с таким видом, словно я сразу должна была понять, что он ни при чем, — когда я жил в Денвере…

Это было перед самым нашим знакомством. Я кивнула, мысленно желая, чтобы он просто скинул мне краткое описание своего проступка, и я бы сразу глянула в конец.

— Я выставлялся в старой галерее Питера.

Вот уж кого легко могли бы отменить, так это Питера Болла. Он просто напрашивался.

— И там была… ну, знаешь, мы называли их галерейными девочками. Наверно, сейчас так уже не говорят. Была там молодая леди, работавшая помощницей Питера.

Я сказала:

— Джером, что ты натворил?

— Я встречался с ней! Мы встречались! По обоюдному согласию! — Он вскинул руки. — Месяцев шесть встречались. Сходились, расходились. Спонтанно так, но… в общем, спонтанно, в смысле без обязательств. Бурный был роман. Ей был двадцать один.

Я подсчитала. Пятнадцать лет назад Джерому было тридцать шесть, поскольку мне сейчас сорок, а Джером старше меня на одиннадцать лет. Когда мы познакомились, я знала, что Джером уже встречался с моими ровесницами, но знала я и то, что самые длинные отношения у него были с женщиной, старше его на восемь лет, и мне виделся в этом некий баланс. Нельзя сказать, что его интересовала только власть или девушки без грамма жира. Он любил флирт, я это видела, и мне это нравилось. Но он не был ушлым. Он предпочитал ухмыляться, щуриться, закусывать губу, гладить ножку своего бокала. Не массировать плечи, не разговаривать с сиськами, не дышать на тебя луком.

Он сказал:

— Уверен, у меня до сих пор есть любовные письма на старом аккаунте «Яху»!

— Джером, — сказала я. — Что случилось?

Он вздохнул и поднес к себе чашку кофе, но не отпил, а просто уставился в нее.

— Эта женщина — ее зовут Жасмин Уайлд, фамилия настоящая[33] — она теперь делает перформансы в Бруклине. И ее э-э… очевидно, ее новый номер про меня.

— Что значит «номер»?

— Перформанс. Она сидит на скамейке в парке и начинает разговаривать с любым, кто подойдет и станет ее слушать. И так пару часов.

— Это же из «Форреста Гампа».

Секунду он выглядел озадаченным, а затем стал давиться от смеха. Гораздо дольше, чем того заслуживало мое замечание.

Я подождала, пока он успокоится, и сказала:

— Мне самой загуглить или в чем там суть?

— Э-э. Окей, — он утер слезы, выступившие от смеха. — То есть, в чем она меня обвиняет, это в том, что я встречался с ней. Когда мне было тридцать шесть, а ей — двадцать один.

— Должно же быть что-то еще.

— Само собой. Она это говорит потому, что я был успешным художником, что… разве я был успешным пятнадцать лет назад? Наверно, в ее глазах, но я был на мели, я только начинал. Для меня галерея — это власть! Они рулят продажами и деньгами, а я просто мартышка в клетке! В любом случае, она говорит, у меня была власть, потому что она работала в галерее, а я был успешным. Так что, даже если тогда она так не считала, по-видимому, это значит, что я ее использовал.

— А это не так?

— Я же только что сказал, что нет! — голос Джерома взлетел до фальцета. — Я несколько раз порывал с ней, потом она порвала со мной. Я бывал с ней в компаниях, познакомил с нужными людьми, как хороший парень, но теперь это, по-видимому, называется окучивание.

— Как у педофила с малолеткой?

Джером скривился.

— Господи, Боди. Похоже на то.

— И она… рассказывает об этом на скамейке в парке?

Он снова стал отчаянно смеяться, затем сказал:

— Извини, я просто…

— Ты представил ее в белом костюме, с коробкой шоколадных конфет?

Все еще смеясь, он надел очки для чтения, достал свой телефон и стал что-то нажимать. Он сказал:

— Сейчас скину тебе ссылку.

Мой телефон завибрировал, на экране возникла ссылка, и я перешла на видео в «Твиттере».

На скамейке сидела стройная блондинка с длинными спутанными волосами, держа руки в воздухе перед собой. Двухдневной давности комментарий гласил: «Я смотрю гениальную @wilde_jazz и кровь ЗАКИПАЕТ. Послушайте, через что подлец Джером Уэйджер заставил ее пройти. @CGRgallery пжлст не давайте этому человеку выставочное пространство весной».

— Что ж, мне нужно посмотреть, — сказала я. — Нужно самой составить представление. Это не то, от чего меня надо оберегать.

Я знала, что не стоит ждать извинений за то, что он не ввел меня в курс дела раньше. Он сказал:

— Когда посмотришь, скажи, что думаешь. Честно. Я… ты знаешь, я всегда был неидеален. Я тогда больше пил, и, думаю, она ожидала, что я буду хранить верность, хотя я смотрел на это по-другому. Но эти люди пытаются добиться, чтобы меня уволили.

— Из колледжа? — спросила я. Тупой вопрос, поскольку, хотя большая часть дохода Джерома поступала от комиссионных и продаж, его единственной реальной работой было преподавание в колледже Отис.

— Если только потому, что она была в таком возрасте? — сказал он. — Хотя она не была в колледже! А я тогда еще не преподавал.

Я сказала:

— Джером, это какая-то бессмыслица.

Он кивнул, но я намекала, что здесь чего-то не хватает. Из этого нельзя было сделать сильную историю. Либо он чего-то недоговаривал, либо чего-то недопонимал, забыв — как многие мужчины в подобной ситуации за прошедший год, — о том, что натворил.

Теперь, когда я открыла «Твиттер», лицо Джерома появилось в окошке в углу моего экрана. Я ввела его имя в поисковую строку и увидела десятки подобных твитов — стопку одинаковых иконок видео, застывших на том же моменте.

А чуть ниже — свою собственную учетную запись. После выборов 2016 года я решила поберечь нервы и проверять аккаунт только раз в неделю, в основном для рекламных постов «Старлеток в клетке».

Но теперь кто-то тегнул меня в связи с этим: «Эй @msbodiekane, когда вы отреагируете на недостойное поведение вашего мужа? Все больше новых обвинений. Сейчас НЕ ВРЕМЯ отмалчиваться».

— Что еще за новые обвинения? — спросила я, как если бы он видел мой экран. — Тут говорят…

— Один раз я перебил кого-то на заседании, — сказал он. — Черную женщину. Я не помню, и, наверно, это правда, но… не знаю. Что-то такое. Слушай, просто посмотри видео.