К тому времени я еще не была знакома с миссис Кит, а когда познакомилась, поняла, что ее чопорная южная благопристойность никак не вязалась с образом матери, учащей дочь вести учет своего цикла.

Талия была родом из Даксбери, штат Массачусетс, но миссис Кит происходила из старосветской Южной Каролины.

Я взяла у себя со стола ежедневник Грэнби и показала Талии красную точку в уголке календарной клеточки. (Моя мама тоже не позаботилась научить меня этому, но все детство я видела, как она ставила такие точки на настенном календаре, висевшем на кухне.) Я перелистала к середине августа, когда мы с Брайаном Уинном кувыркались у него в подвале. И показала Талии фиолетовый икс, который поставила, как только получила ежедневник в первую учебную неделю и отсчитала дни. Я сказала:

«Отмечай каждый раз, когда у тебя секс. Тогда сможешь отсчитать, когда стоит сделать тест. Потому что они начинают показывать только через две недели». Я была очень довольна, позвольте вам сказать, тем, как провела ликбез. Если бы Талия видела Брайана Уинна, его тощие ноги и персиковый пушок вместо усов, она бы точно не стала слушать моих ученых советов. Но все, что она видела, это фиолетовый икс.

«Четко, — сказала она. — А кто этот парень?»

«Полный неудачник».

Мне понравилось, что это прозвучало скорее как пренебрежительное преувеличение, чем как правда.

«В любом случае, — сказала она, — я больше никогда не стану спать с Робби-ебучим-Серено, так что это лишнее».

Но уже во вторник я увидела, как они с Робби обжимались на скамейке возле класса мистера Дара.

Дэйн Рубра жил в Милуоки, но пять раз ездил в Грэнби: сперва на собственные средства, затем за счет десятков тысяч подписчиков на «Ютьюбе».

На одном видео он стоит за спортзалом у запасного выхода из бассейна и рассказывает о слабых пятнах крови, обнаруженных на дверном косяке и на стене совсем рядом. Эти пятна наделали много шума на «Реддите».

«Может, это оставил охранник, придерживавший дверь парамедикам с носилками, — говорит он, — а может, нет. Позже появляется полиция штата и находит это, но знаете, где она не находит никаких следов крови? В кабинете Омара Эванса. Там все обработали люминолом — и ничего. Вот откуда взялась эта история о каком-то воображаемом постере у него на стене, который, по-видимому, впитал всю кровь. Но послушайте: единственный возможный вариант — это если он ударил ее головой один раз, всего один раз, и крови было очень мало. Потому что если бы он сделал это второй раз, то кровь была бы повсюду.

Полиция хочет считать, что Омар убил Талию внутри здания, значит, им нужно считать, что кровь снаружи здания не имеет значения».

Мы все знали о люминоле, потому что это целая история. Его применяют не так, как показывают по телеку, где криминалисты разбрызгивают его, словно средство для мытья полов. Его нужно смешать с перекисью водорода и гидроксидом натрия, для чего нужна защитная экипировка и распылитель. Кроме того, требуется полное отсутствие света; следователи заклеили все высокие окна в спортзале и бассейне черными мешками для мусора и установили камеры на штативах. Сначала нам разрешили заходить в здание, пусть и не в бассейн, но потом на несколько дней снова запретили. Фрэн оставила свою лучшую флисовую куртку в шкафчике в спортзале и была в ярости.

Согласно «Выходным данным» все, что обнаружили около бассейна, это сплошную неразбериху.

Люминол дает реакцию на отбеливатель в виде яркой вспышки — в отличие от тусклого свечения на железо в крови, — и участки настила бассейна были недавно отбелены. Или это была просто хлорка из бассейна? Я этого так до конца и не поняла. На цементе тоже были следы крови, но появились ли они до или после отбеливателя, в результате перемещения тела Талии, было неясно.

Однако довольно скоро полиция покинула здание. Нужно было начинать весенние спортивные состязания, прибывали выпускники, и я уверена, что доктор Калахан приложила неимоверные усилия, сумев убедить полицию убрать всю желтую ленту и роящихся следователей с территории кампуса и снять мусорные мешки с окон, чтобы волейбольные матчи не выглядели так, будто они проходят в убежище от радиоактивных осадков. Я помню, как полиция осматривала комнату Талии в Сингер-Бэйрде: нам сказали не приближаться.

«Полиция столько всего не раскрывает, — говорит Дэйн Рубра. — Это может иметь смысл, когда следствие продолжается. Они скрывают что-то, чтобы, когда убийца сделает осечку и выдаст какую-то деталь, неизвестную публике, ХОП! — он стучит себя кулаком по ладони, — они его схватят. Так?

Но считается, что они уже взяли кого надо. Ну, окей, почему тогда нет фото из бассейна? Почему нет видеонаблюдения со входа в кампус? Почему нет фото задней двери? — Сложно сказать, слезятся ли его глаза от ветра, завывающего кругом, или они у него всегда такие. — Эта школа держит окружного прокурора Нью-Гемпшира на коротком поводке. Знаете, сколько судебных исков они отклонили? Знаете, сколько случаев сексуального насилия они замолчали?»

Дэйн считает, что в 1995 году дверь не была оборудована сигнализацией, что там были внешняя ручка и замок, и любой, у кого был подходящий ключ, мог попасть внутрь. «Кто-нибудь вроде Робби Серено, — говорит он. — Кто-нибудь вроде Пуджи Шармы. Охранник кампуса открыл эту дверь врачам скорой.

Никто из опрошенных полицией, рассказывая о том дне, не помнит, чтобы сработала дверная сигнализация. Ее отключили перед тем, как открыть дверь? Вряд ли они стали бы тратить на это время. Или она вообще не была установлена?»

Он смотрит прямо в камеру. «Мы прочесали каждый ежегодник, но еще не закончили. Если у вас есть фото задней стороны спортзала Мардиса в кампусе Грэнби за любой год из девяностых, свяжитесь со мной. Не пишите в комментарии, связывайтесь напрямую. — Экран пересекает адрес электронной почты. — Мы сможем договориться о компенсации, договоримся об анонимности». У него раздуваются ноздри.

Кажется, его переполняют чувства оттого, что он находится так близко ко всему. Он слишком быстро моргает. И постоянно облизывает тонкие губы.

Мы с Фрэн уговорили моего соседа Оливера пойти с нами на вечеринку, где его тут же окружили молодые преподавательницы, жадные до «нового мяса».

Вечеринка, к моему восторгу, проходила в квартире Сингер-Бэйрда, где выросла Фрэн, — планировка та же, но кухня новая, а обстановка намного опрятней, чем в красочном бардаке Хоффнунгов. Я даже не могла понять, кто здесь теперь живет: все ходили по кухне как у себя дома, а Фрэн непринужденно отрегулировала термостат. Под ногами бегали маленькие дети, разряженные как на праздник, но было совершенно непонятно, привел ли их кто-то или они здесь жили.

Я ухватилась за пиво, решив не расставаться с ним до самого конца. Не хотелось напиваться второй вечер подряд: плюс завтра я рассчитывала увидеться с Яхавом, если он не струсит, и не хотела выглядеть как ходячая смерть.

(Тем временем в Конкорде Омар стал чувствовать себя немного лучше, и наружное кровотечение почти прекратилось, хотя его все так же знобило и кружилась голова. Он не мог есть, и живот у него вздулся. Медсестра, которая осматривала его рану в тот день, дала ему еще две таблетки ибупрофена, сказав, чтобы он держал их на всякий пожарный. Он принял их в тот же вечер, и они сбили слабую лихорадку.)

На кухне люди обсуждали новости. («Это повторное нарушение — чему ее подвергают». «Меня прямо блевать потянуло. Нет, правда, я пошел в ванную и попробовал проблеваться».)

Выпивки было хоть залейся, по любым меркам. Никому не нужно было садиться за руль, никому не нужно было с утра на работу, и у всех, чьи дети оставались дома, с ними сидели школьницы, которые могли задержаться допоздна. Люди кажутся пьянее пьяного, когда сам не пьешь.

Женщина, уронившая недавно бутылку вина, настойчиво проверяла, все ли в обуви.