Зуд на моих бедрах, усиливавшийся тем больше, чем сильнее я чесалась, зуд, проявлявшийся в виде длинных горячих рубцов.

Другая история, другая пленка с фильмом, который я заставляла себя все время смотреть:

Талия удаляется одна.

Она хочет уйти от Рэйчел и Бет, которые только притворяются ее подругами, и от Робби, который, разумеется, напьется и станет несносен в лесу. Она хочет уйти от вас, хочет быть уверена, что у вас не найдется предлога задержать ее, когда все уйдут, что вы не станете смотреть на нее щенячьими глазами и говорить, что у нее вся власть, что у нее в кулаке ваше сердце. Так что она быстро переодевается и выскальзывает с черного хода.

Перед этим она несколько раз затянулась отсыревшим косяком Макса Краммена, который он держал в кармане своей мантии Мерлина. А потом, во втором действии, она глотнула из фляжки Бет… Но она не перебрала, просто встряхнулась, ее переполняют идеи.

Она парит к спортзалу и видит, что парадная дверь не заперта. Видит, что дверь в бассейн тоже не заперта, и запирает ее за собой, чтобы переодеться прямо там, на настиле, в свободный купальник, который приметил Омар в прошлый раз, поднял мокрым с пола и — чихнул в него? вытер потный лоб? этого должно хватить? — и бросил на скамейку со своим ДНК в промежности.

Она понимает, что, если погрузится медленно, будет слишком холодно, она струсит. Так что она поднимается на смотровую площадку, потому что, если нырнет оттуда — она видела, как это делают, знает, что это возможно, — тут же окажется в воде.

Она перелезает через два поручня перил, выкрашенных в зеленый цвет Грэнби, берется за верхний поручень, встает пятками на край. Все дело в силе; единственная опасность — недопрыгнуть.

Раньше у нее была уверенность. У десятилетней, перепачканной травой и загорелой, качавшейся на ветках; у двенадцатилетней, занимавшейся спортом, бросавшейся с ракеткой за мячиком.

Но в последнее время с ней что-то случилось, даже на теннисном корте тело ее больше не слушалось так безоглядно. Возможно, это инстинкт самосохранения, но он всегда ее подводит.

А как семнадцатилетняя девушка теряет контроль? Может, он дал сбой, когда кривая на бинго-карточке в мужском туалете взлетела вверх? Если тридцатитрехлетний учитель музыки овладевает телом подростка, не лишает ли он также воли ее мышцы? Не стирает ли грань между телом и разумом?

Возможно, не полностью. Но достаточно для разницы в один, три, пять дюймов.

Она прыгает, но чуть колеблется, отталкивается не десятилетними ногами, а ногами, о которых столько всего успела наслушаться, что в итоге сама поверила.

Она знает, как всегда знаешь при любом неудачном падении, что земля несется на нее, и ей удается крутануться. Не выпрямиться, а вывернуться, как полосатый цилиндр на парикмахерской, так, что ее затылок ударяется о бортик бассейна. И даже не о внешний бортик, а о внутренний, который в нескольких сантиметрах под водой. Ее голова не оставляет вмятины, ее кровь струится по воде нежно-розовыми облачками.

Она борется с минуту, то и дело теряя сознание. Она не может выбраться, но перебирается по канату к мелкому краю, налегая на зеленые и золотые колечки, заводя их под подбородок, погружаясь, выныривая, погружаясь, выныривая с другой стороны, пока что-то не хватает ее за волосы, оттянув голову назад и вниз, — и самое легкое, единственное, что ей остается, — заснуть.

После нашего интервью Бритт скинула мне ссылку на видео с «Ютьюба» от некоего Дэйна Рубры. У него вообще-то был целый канал, посвященный на девять десятых Талии. Я вдруг проснулась в два часа ночи, сна ни в одном глазу, и решила, что могу заглянуть в это кроличье логово ровно на час, а после засну.

Дэйн Рубра выглядел так — и это мягко выражаясь, — словно он не был на солнце, не ел овощей и ни с кем не спал лет десять. Этакий одутловатый Норман Бэйтс с более жесткими волосами и пухлыми щеками. Как он рассказывает в своем первом видео, до которого я промотала ленту, он был «между работами», когда впервые увидел специальный выпуск «Выходных данных» и испытал озарение — он почувствовал, что может сделать свой вклад.

Когда он произнес имя Талии, растягивая гласные, я ощутила, как у меня натянулась кожа на шее. Он был примерно моего возраста, и у меня сложилось впечатление, что он воображал, что, если бы только их с Талией пути пересеклись, он мог бы спасти ее, уложить в постель и завоевать ее любовь.

Он показал фото Пуджи Шармы из школьного альбома и сказал: «Вот эта не так хороша собой, как ее подруга, и надо думать, это могло быть источником ревности. Мисс Шарма представляет для нас действительный интерес. Но допросить ее мы, к сожалению, уже не сможем». На этом моменте я чуть не захлопнула свой лэптоп — из-за такой желчности, тупоумия, низости. Пуджа могла быть прилипалой — могла пользоваться добротой Талии, чтобы вписаться в тусовку, проводившую февральские каникулы в лыжном домике Майка Стайлза, а длинные праздники на Мартас-Винъярд, — но смерть Талии потрясла ее. Через две недели Пуджа ушла среди ночи из общежития и слонялась по обочинам, пока ее не подобрала полиция через два городка от Грэнби, чумазую и невменяемую. Ее отправили домой в Лондон, и больше мы ее не видели. Два года спустя она умерла от передозировки в Саре-Лоуренс, и я не могла не подумать, что это как-то связано.

Каждый раз, как этот тип называл Робби Серено, его лицо кривилось от ревности. Он считал, что Робби что-то знал, этот «мажорный школьный болван» с «подозрительно гладким алиби».

В одном видео он записал телефонный разговор с Робби. Позвонил ему на работу, притворившись сотрудником Грэнби, обновляющим сведения о выпускниках. Он выудил у Робби домашний адрес, великодушно запикав его на видео. А затем спросил Робби, с кем еще из выпуска 95-го года он поддерживает связь. «У нас отсутствует столько адресов, — говорит он. — Вы не общаетесь с некой Анджелой Паркер?» Робби говорит нет. «А как насчет, — и тут Дэйн нарочно делает неправильное ударение в ее имени, — Талии Кит?»

Робби говорит: «А, она… Талия Кит скончалась в тысяча девятьсот девяносто пятом».

«О! — говорит Дэйн. — Сожалею об этом. Я только начал здесь работать, и этого нет в наших записях».

Робби говорит: «Это странно. Да, вам надо вычеркнуть ее из вашего списка».

Дэйн говорит: «Можете рассказать еще что-то об этом? Какие-то подробности? Я бы с радостью обновил наши файлы».

Последовала пауза — Робби понял, что происходит. Он говорит: «Я кладу трубку».

Я познакомилась с Робби на первом курсе, когда нас определили в одну группу знакомства: мы были в команде из двенадцати человек, метавшей фрисби в колышки. Там были ребята, словно танцевавшие балет. А я даже не знала, как бросать фрисби (кому было меня учить?), и сразу впала в ступор. Но Робби без всякого высокомерия показал мне, как это делать. Он был терпелив и обращался ко мне по имени, которого больше никто еще не выучил.

Вы должны понять: он был звездным лыжником, только когда выпадал снег. В августе он был просто одним из новеньких — симпатичный, симметричный и с чистой кожей, как герой подросткового сериала. Темные волосы, вздернутый нос, острый подбородок. Эта потертая кепка «Ред-сокс». Единственный способ увидеть соревнование лыжной команды — это поехать в автобусе с болельщиками и часами стоять на снегу, что нелепо, если ты не встречаешься с лыжником. Но мы все безошибочно знали, кто чего стоил, и к зиме первого курса мы увидели фотографию Робби в «Страже», в лыжных очках и шлеме, покоряющего гору.

К тому времени, как Талия начала встречаться с ним, поздней осенью первого курса, у него была репутация игрока и прожженного бабника, разбившего по пьяни машину Ронана Мёрфи на празднике в честь Дня благодарения.

Он не был идеальным парнем. Он смеялся во все горло, когда Дориан Каллер рассказывал анекдоты «про Талию», то есть по сути переделывал тупые анекдоты про блондинок, подставляя ее имя. («Что сказала Талия, когда узнала, что беременна? Интересно, это от меня?») Один раз Талия накричала на Робби вечером в столовой за то, что он не осадил своего друга, не заступился за нее.