Это правда, что моя жизнь, совершенно выбитая из колеи за две недели в Грэнби, обрела новые очертания с этими двумя проектами. И, конечно, у меня были дети, они никуда не делись. Мы с Джеромом официально развелись. Не из-за травли в интернете, а потому, что давно двигались в этом направлении. А жили мы все так же в одном доме.

Так что у меня в жизни была цель, но кое-что не давало мне спать спокойно: семья Талии, не считая Ванессы, была против. Ее сводный брат выступал от имени родителей, кузенов и кузин, всех, против того, как мы травмировали их семью, как мы мешали им скорбеть. Им хотелось верить, что дело было закрыто в 1997-м. Они для себя уже все решили, и вероятность того, что за решетку попал не тот человек, нарушала их картину мира. Тот факт, что мы были правы, тот факт, что на весах жизненных испытаний их горе однозначно перевешивали последние двадцать пять лет жизни Омара, казалось бы, должен был внести кое-какие коррективы, но они так не считали. «Мы словно снова теряем ее», сказал брат Талии «Профсоюзному лидеру», в интервью, обращенном, судя по всему, непосредственно ко мне. Это я причиняла им боль. Плюс Ванесса теперь отдалилась от семьи. Все это не могло не давить на меня.

К тому времени, как наш подкаст завершился год спустя — Бритт тогда училась на втором курсе Смита, а Ольха — на первом курсе Колумбийского, оба закончили школу онлайн из-за карантина, — они подключились к проекту «Невиновность Новой Англии»,[66] и фонд юридической помощи Омару стал расти. Та самая актриса из «Человека-паука» снова внезапно стала проявлять участие, но больше словами, чем деньгами.

Подкаст завершился объявлением о том, что Омару было предоставлено слушание по смягчению приговора — мы еще не знали, что оно будет сильно отложено из-за пандемии и накопившихся дел.

По мере развития событий Бритт с Ольхой пообещали выпускать бонусные серии. К тому моменту существовало по меньшей мере пять других официальных подкастов, посвященных этому делу. Один с юристами, внимательно изучавшими улики, другой — по судебной экспертизе, еще один вел отставной коп и активист по защите прав жертв, и пара подкастов, просто обобщавших работу всех остальных на уровне сплетен. На различных шоу появлялись люди из Грэнби и прочие причастные к этому делу. Во многих участвовала Ванесса, несмотря на недовольство семьи. И Яхав регулярно выступал у Бритт и Ольхи, давая юридические комментарии. Он все так же был женат. Все такой же красавец.

Сам Омар говорил только с Бритт и Ольхой — и только один раз, поскольку адвокаты посоветовали ему не делать публичных заявлений, опасаясь, как бы чего не вышло. А вы его слышали? Я до сих пор не успела пообщаться с ним.

Подкину вам тему для размышлений, мистер Блох, которая весьма занимает меня последние годы. Ад тюремного заключения не в том, что еда ужасна, а в том, что ты лишен выбора. Не в холодном, сыром полу, а в том, что тебе больше некуда встать. Не столько в стенах и решетках, как в том, что нельзя побегать, нельзя сесть в свою машину и хорошенько газануть, как любил Омар. Мужской тюрьме штата Нью-Гемпшир, каменному мешку, в котором, по словам Ванессы, всегда либо холодно, либо душно, почти двести лет. Более половины своей жизни Омар не мог выбирать, когда просыпаться, когда есть, когда спать. Он должен был просить каждый квадратик туалетной бумаги. Тот инцидент в 2018 году был не единственным случаем, когда на него напали, просто худшим на сегодня. Он видел множество убийств или самоубийств. Он не был рядом с матерью, когда она умерла от КОВИДа. Я даже не могу себе представить, через что ему пришлось пройти. Мне бы хотелось знать, много ли времени вы уделяли таким размышлениям.

Основной подкаст завершается словами доктора Майера, который перед самым выходом на пенсию вел у нас с Талией английский на старшем курсе. «Мы так и не почувствуем справедливости, — сказал он, — пока кто-нибудь не сознается». Голос у него до невозможности старый. «Одного выпускают из тюрьмы, другого сажают. Это справедливость? Мы этого никогда не узнаем. Нас всегда будет что-то не устраивать. Если вы верите в Бога, может, это для вас что-то меняет. Но мы не можем вернуться в прошлое и увидеть, как все было, — вот я о чем. Такого не бывает. Такого не бывает».

Надеюсь, вы понимаете, что с соответствующей музыкой это производит мощное впечатление.

Лео и Сильви позвонили мне по видеосвязи с заднего сиденья машины по дороге на гимнастику Сильви. Лео дулся, что ему пришлось ехать из-за сестры. Сильви хотела от меня, чтобы я сказала Лео, что у нее глаза темнее, чем у него.

— Без того, чтобы совать телефон отцу в лицо, когда он за рулем, — сказала я, — можете дать мне его?

На экране внезапно возник потолок машины; вероятно, дети подбросили телефон на пассажирское сиденье.

Голос Джерома:

— Мы застряли на Десятой. Почему все их дела начинаются в пять вечера?

Я сказала:

— Мы всегда можем вернуться к гимнастике по зуму.

Протестующий вой с заднего сиденья.

— Как там судебный процесс?

— Это слушание. И я пока не знаю. Ты ведь помнишь, что я сказала: есть шанс выиграть дело, но скромный. Такие вещи не склонны менять статус.

— СМИ активно обсуждают.

— Я знаю и, пожалуйста, не надо мне ничего говорить. Я теперь на юридической изоляции. Я не думала, что ко мне будут очень уж строги, но не хотела рисковать.

— Как бы мне добиться юридической изоляции? — сказал он. — Это просто мечта.

Ранее я обмолвилась, что дрязги вокруг Джерома поутихли, и это правда, но только на время.

Прошлая осень принесла новую волну негатива — для Джерома, во всяком случае. После первого раздрая, после того как он оставил работу в колледже и галерея бросила его, наступило долгое затишье. Люди о нем забыли, а его искусство никогда не падало в цене. Вернулись заказы, и он нашел себе новое выставочное пространство. Даже в интернете почти не было пересудов. Но затем, в октябре 21-го, Жасмин устроила месячный перформанс в парке Вашингтон-сквер, состоявший в том, что она ела только ту еду и носила только ту одежду, которую ей давали люди. Почему это не было расценено как тунеядство и оскорбление чувств бездомных, я теряюсь в догадках. Перформанс привлек достаточно внимания, чтобы в январе Жасмин стала героиней пространной статьи в журнале «Нью-Йорк». В статье нашлось место и ее истории с Джеромом наряду с ее новыми высказываниями о нем, а также черно-белой фотографии с ними двумя на маскараде в 2003 году в образах Артемиды и Зевса. Никаких новых откровений — все та же старая история для нового издания.

И снова полыхнуло в «Твиттере». Люди стали обращаться в новую галерею Джерома, чтобы его вышвырнули. Просили Джерома принести давно запоздалые извинения. (Это, как ему объяснили, была ловушка: таким людям будет мало любых извинений. И чем больше он будет оправдываться, тем хуже для него.) Снова пытались втянуть меня, спрашивая, как я могу быть на его стороне. К счастью, они довольно скоро уяснили, что мы с Джеромом разводимся, и решили, что из-за Жасмин. Я никого не стала вразумлять.

Вы могли подумать, что я поменяла свое отношение к Жасмин Уайлд. Что я осознала, как нехорошо с ней поступили, как она пострадала. Или, возможно, вы надеялись, что я осознала: если Жасмин по доброй воле встречалась с Джеромом, может, и между вами и Талией была нормальная любовь. Как бы не так.

Я думала об этом, о том, что Талия в свои семнадцать лет была всего на четыре года моложе Жасмин, когда та встречалась с Джеромом. Это казалось такой незначительной разницей, но, с другой стороны, четыре года — это разница между одиннадцатью и пятнадцатью годами, а эти два возраста никто не посмел бы поставить на один уровень. Четыре года — это продолжительность всего моего пребывания в Грэнби, все мое образование. Прошло четыре года после того, как я вернулась туда преподавать, и моя жизнь изменилась.