В данном случае это была всего лишь стопочка цветных ксероксов, но я кивнула, не сразу догадавшись сказать да. И объяснила принцип цветового шифра: мне было полезно отработать это вслух.

Затем мы прошлись по ежедневнику за 94–95 годы, и я изложила свою версию. Которая являлась, я это понимала, всего лишь моей версией. Лиз спросила:

— Известно ли вам, что Талия Кит имела бы сексуальные отношения с кем-либо, помимо ее приятеля Робби Серено?

— У меня были и есть сильные подозрения, что она имела романтическую, если не сексуальную связь с музыкальным руководителем школы Дэннисом Блохом.

(Часто ли я отрабатывала это предложение? Да, часто.)

— На чем основано это ваше подозрение?

Я начала со случая у фонтана Бетесда, самого явного, самого конкретного. Затем подробно описала случаи, когда она подолгу оставалась наедине с вами у вас в классе, случаи, когда она задерживалась после репетиций. Я рассказала о записи у нее в ежегоднике. Я была рада, что сейчас 2022 год, рада, что любой здравомыслящий судья поймет, насколько неприемлемы подобные отношения. Или, во всяком случае, это понимал судья у меня в голове.

Я думала о том, что, когда скажу эти слова в суде, когда назову вас, это будет первый раз, когда я скажу так много на публике. Это будет первый раз, когда публика услышит такие подробности, обо всех этих мелочах, которые вывели меня на вас. Я думала, сколько времени пройдет — часы, минуты или секунды, — прежде чем ваше имя разлетится по всему интернету?

— Вы обсуждали эти отношения с другими учениками? — спросила Лиз.

— Я говорила об этом как минимум с тремя друзьями в то время.

— Они подтверждали, что разделяют ваши подозрения?

— Подтверждали, — сказала я.

Это были легкие вопросы. Сложные начались, когда Лиз превратилась в прокурора, проводящего перекрестный допрос. Войдя в образ, она спросила более резким тоном:

— Талия когда-нибудь говорила вам, что означают точки и крестики у нее в ежедневнике?

— Только красные точки. Но остальное…

— Значит, у вас нет точной информации о том, что означают все эти цвета и значки?

— Нет.

— Вы готовы допустить, что эти крестики могли обозначать, например, домашнюю работу?

— Да.

Мне казалось, что лучше к этому не придираться, не возражать, что я уверена в своих словах, вполне уверена, как бы вполне уверена.

— Мисс Кейн, говорила ли вам когда-либо Талия Кит о том, что у нее романтические или сексуальные отношения с Дэннисом Блохом?

— Нет.

— Насколько вам известно, посвящала ли Талия кого-либо еще в свои отношения с Дэннисом Блохом?

— Нет.

— Мисс Кейн, насколько вам известно, с какого возраста в Нью-Гемпшире разрешено вступать в сексуальные отношения?

— Шестнадцать лет. Но в Грэнби были правила относительно…

— То есть, хотя вы обвиняете Дэнниса Блоха в нарушении внутренних норм поведения Грэнби, вы не предполагаете, что он нарушил какой-либо закон?

— Кроме, может, убийства.

Лиз на секунду вышла из образа:

— Вы не можете так говорить.

— Точно.

— Вы когда-нибудь видели, чтобы Талия и Дэннис Блох целовались?

— Нет.

— Держались за руки?

— Нет.

— Совершали половой акт?

— Нет. Но, как я сказала, их лодыжки соприкасались у фонтана.

Это прозвучало смехотворно.

— А ваши лодыжки никогда не касались ничьих, с кем вы не состояли в сексуальных отношениях?

— Не так, как у них, — промямлила я.

— А как именно это было у них?

— Их ноги были… скрещены. И они наклонялись друг к другу.

— И вы, основываясь единственно на том, что их лодыжки соприкасались — что вы увидели в многолюдном общественном месте, — предположили сексуальные отношения между ними?

— Это был далеко не единственный показатель.

Мой голос был таким слабым. На меня навалилось одуряющее ощущение: от того, что я назову ваше имя в суде, совершенно ничего не изменится. Какой бы огонь я ни разожгла, его могут быстро затоптать.

— Значит, основываясь на этом предположении, а также на вашей теории об этих точечках в ежедневнике Талии, вы считаете, что могли бы что-то привнести в первоначальное следствие?

Могла бы я? Смогла бы я в свои восемнадцать сказать что-либо из этого следователям — о менструации, о сексе с учителем? Смогла бы навлечь на вас, моего любимого учителя, подозрение в убийстве? Но я понимала, что должна буду ответить:

— Да.

— Фактически это слушание во многом связано с вашим вмешательством в это дело, не так ли?

— Я не могу говорить об этом.

— Вы ведь уже немало говорили об этом деле публично, не так ли?

Лиз так вложилась в эти слова, что я начала думать, что она по-настоящему ненавидит меня, что она никогда не верила ни единому моему слову.

— Все, что я говорила публично и говорю здесь, в суде, я знала и в тысяча девятьсот девяносто пятом, и сказала бы это следователям, если бы меня спросили.

Я произнесла это с такой уверенностью, какой не чувствовала в себе.

— Это хорошо, — сказал Гектор. — Запомните эту формулировку.

— Но вас не спрашивали, — сказала Лиз. — Вы обращались к следователям с этой информацией?

— Нет. Меня направили к ним потому, что я жила с Талией в одной комнате на предыдущем курсе. Но они не спрашивали о ее интимной жизни. А я тогда еще не видела ежедневника. Их интересовало только то, что я знала о том вечере, когда она умерла. А я не видела ее в тот вечер, не считая спектакля.

Гектор энергично кивнул. Лиз сказала:

— Это ведь вы предложили Бритт Гвинн организовать обыск в сарае со спортивным инвентарем в кампусе Грэнби, не так ли?

— Да.

— Поразительная точность. Вы предлагали какое-либо еще место поисков?

— Я предлагала осмотреть сарай с инвентарем, ложу для прессы у него на крыше и трибуны перед беговой дорожкой и полем для лакросса, которое было раньше футбольным полем.

— Все это расположено довольно близко. Вы по чистой случайности предложили им поискать в том самом месте, где действительно были найдены следы крови?

У меня отпала челюсть. Я сказала:

— Меня правда спросят об этом?

Лиз пожала плечами.

— Не исключено.

— Но, если они станут намекать, что я что-то знала о произошедшем, не значит ли это, что меня тем более должны были расспросить обо всем в девяносто пятом?

— Они могут намекнуть, что новая улика появилась позже. Чьими-то стараниями.

— Это же бред. Разве нет? Такое вообще возможно?

— Все, что им нужно, это сделать легкое внушение. Скорее всего, они попытаются выставить вас не в меру любопытной, пронырливой особой, старающейся сделать себе имя. Их цель — настроить судью против вас.

Я была вынуждена признать, что это будет несложно: только взгляните на ее самодовольную мордашку — такая на все пойдет ради славы. Да ведь она почти не знала никого из них.

Лиз спросила, не нужен ли мне перерыв. Да, нужен. Еще как нужен.

Я планировала заехать в кампус повидаться с Фрэн, но была физически и эмоционально истощена, поэтому уговорила ее привезти мальчиков в отель поплавать. Бассейн приличных размеров и гидромассажная ванна лишь наполовину заполняли огромное пространство солярия, выходившее на лужайку за отелем. Три стены были стеклянными, как и пологий потолок, но из толстого зеленого стекла, которое мягко фильтровало свет, окутывая одеялом фальшивого лета влажное, теплое пространство, пахшее хлоркой. Фрэн купила мальчикам «Читос» в автомате, и теперь, когда они принялись сигать в воду, мы с ней подчищали оставшиеся кусочки, пачкая пальцы оранжевым.

Я не притрагивалась к «Читос» уже лет двадцать. Если бы я позволяла себе есть все что захочу, я бы ела их каждый день.

Я рассказала Фрэн о своем утре — все в порядке, она не числилась в свидетелях — и как встретилась вчера вечером с Сакиной и Майком.

— Представь, — сказала Фрэн, тыча в меня кукурузной палочкой, — представь, что Майк бросит жену ради тебя и вы с ним поженитесь в Старой часовне.