В Куинси ребята уже сидели на своих местах, и в воздухе висело напряженное молчание. Как это ни глупо, я подумала, что дело во мне; может, они прознали, что я сексистка и расистка, пособница хищников. Может, они хотели уйти с моего курса. Может, хотели, чтобы я ушла из кампуса.

Бритт сказала:

— Можно поговорить с вами минуту в коридоре? — Но она продолжила говорить, не выходя из класса.

— Я думаю о том, чтобы переключиться на убийство Барбары Крокер.

— Мы уже одолели больше половины, — сказала я. — Твоя вторая серия может оказаться решающей, но…

— Нет, — сказала она. — Я хочу выбросить то, что сделала.

Джамиля громко вздохнула и сказала:

— Бритт, просто возьми себя в руки и доделай то, что начала. Ты словно пытаешься наказать меня за мою критику.

— Вовсе нет! — взвизгнула Бритт. Казалось, она вот-вот расплачется.

Ольха сказал:

— Эй, эй, окей. — Он похлопал себя по бедрам. — Держись. Послушай меня. Я тут борюсь со своим проектом, потому что, если честно, я уже не знаю, что он собой представляет. — Я не собиралась возражать ему. — Что, если…

— Я не хочу меняться с тобой, — сказала Бритт. — Я просто хочу закончить.

— Нет! Что, если мы вместе займемся твоим? Я не стану перетягивать одеяло, но ты знаешь, я уже одержим этим делом.

Джамиля закатила глаза с таким видом, словно Ольха только тем и занимался, что спасал белых девочек из неловких ситуаций.

Ольха сказал:

— Это сработает, мисс Кейн?

— Я думаю, это отличное решение. — Особенно если оно избавит нас от слез на уроке. — И, может, вы двое сделаете мне пару дополнительных серий, справедливости ради.

Бритт, казалось, испытала огромное облегчение, а Ольха был в восторге. Джамиля что-то прошептала Алиссе, и Алисса ухмыльнулась в свой блокнот.

— Потому что, честно, — сказал Ольха, — я почти каждую ночь гуглю об этом.

Я сказала:

— Бритт? Как ты на это смотришь? Окей?

Бритт взглянула на Джамилю, но та не собиралась подбадривать ее.

— Ну, да, я… так будет гораздо лучше. Просто появится больше… больше точек зрения. И четыре серии — не проблема.

— Думаю, это значит, у нас полный порядок.

Лола сказали:

— Расскажи же новость!

— А, — Бритт слабо улыбнулась. — Мне ответила сестра Талии.

Я и не знала, что она пыталась связаться с Ванессой. Я попыталась подсчитать, сколько ей теперь лет.

— Родители не ответили, а она — да. Она казалась недовольной, типа не захотела говорить со мной. Но прислала мне такой список всего, что у нее есть, всех медицинских заключений, и у нее есть стенограммы допросов в кампусе — как полиции штата, так и частных детективов. Там уйма всего, потому что этого нет на сайте «Свободу Омару». Но она не предложила поделиться. Думаю, она могла подумать, что мы занимаемся чем-то типа более официальным.

— У нее есть все это? — сказал Ольха. — Что… окей, можно мне поговорить с ней? Я метнусь к ней на «Убере» в любую точку. Прям хоть сейчас.

Бритт пожала плечами.

— По голосу она была супер не алё. Я хотя бы покажу тебе, что она написала.

Я сказала:

— А ты не против показать и мне? — Мне захотелось увидеть каждый документ, имевшийся у Ванессы, и немедленно. Больное горло и ухо прошли. Впервые за несколько дней я почувствовала, что проснулась. Стенограммы допросов я могла бы разбирать часами, неделями. До меня дошло, что там будут и мои слова. Я сказала: — Я не буду вмешиваться, но я знала Ванессу. Я могла бы… я могу хотя бы черкнуть ей пару строк и сказать, что вы мои ученики. Не уверена, что она помнит меня, но хуже не будет.

После этого я рассказала им о фляжке и поделилась своей теорией насчет времени смерти Талии.

Бритт, похоже, преобразилась: теперь ей было с чего начать вторую серию. Лола сказали:

— Можете спросить моего дядю! Если за кулисами бухали, он наверняка в этом участвовал.

Бритт и Ольха попросили назвать еще моих одноклассников, с которыми они могли бы поговорить, и мне пришлось призадуматься, кто мог бы пойти им навстречу. Мне на ум пришел Джефф Ричлер, который едва знал Талию, но, по крайней мере, проявлял фотографии Джимми Скальцитти с матрасной вечеринки, и это было уже что-то. Кроме того, Джефф был забавным и умным, и из него мог получиться хороший гость подкаста. Он жил в Нью-Йорке, и мы уже много лет периодически хорохорились насчет того, чтобы выпить вместе, когда я бывала в городе, но все время не совпадали. Он писал мне каждый раз, как слушал мой подкаст, что-то вроде: «Я на той части, где она подсела на амфетамины. Беги сломя голову, Джуди!» Один раз я увидела его выступление на онлайн-конференции TED[52] и с тех пор стала писать ему. («Ты левеешь! Сразу как прокашлялся! Ооо, онлайн-рынок как маловероятный стимул для местного роста!»)

Я написала ему, чтобы он был начеку со студентами, а он прислал в ответ гифку с обезьяной, жрущей попкорн.

Мой урок киноведения назначили для разнообразия на вечернее время, так что после ланча я позаимствовала у Энн снегоступы, и мы с Фрэн пошли прогуляться по свежему снегу по скандинавской тропе; темой нашей беседы стал Джефф.

— Его последняя подружка, — сказала Фрэн, — была до жути горячей.

Она видела их обоих на нашей двадцатой встрече выпускников, которую я пропустила.

Я сказала:

— Я теперь смотрю на него типа объективно и думаю, что он привлекательный и успешный. Но ведь это наш малыш Джефф.

— Не был он одно время с настоящей моделью? Или нет, подожди, с тренершей по фитнесу.

— Этот парень совсем не проявлял себя в Грэнби, — сказала я.

— Еще бы. Он был слишком занят, угождая тебе и Карлотте.

— М-м, — сказала я, — не мне. — Я попыталась смерить ее взглядом, которого она заслуживала, но она уже обогнала меня. — Только Карлотте.

Фрэн саркастично хмыкнула и сказала:

— А помнишь эти его рубашки? Думаю, в этом была половина его проблемы.

Как по мановению волшебной палочки я вспомнила, что на первом курсе он ходил в трех одинаковых разноцветных рубашках — таких спортивных рубашках насыщенных тонов с белой окантовкой на воротнике и манжетах. Из тех, в которые одевают пятилетних детей.

— Бедный Джефф, — сказала я.

Я запыхалась, поспевая за Фрэн. Одна из особенностей жизни в Эл-Эй заключается в том, что ты забываешь, как передвигаться в одежде или снаряжении, которые хоть что-то весят.

Мы были примерно в том месте, где когда-то лежали матрасы, хотя деревья и даже сама тропа так изменились, что я не могла быть в этом уверена.

Фрэн сказала:

— У нас ведь все хорошо? Ты не злишься на меня за тот вечер? Я просто не хочу, чтобы ты ударилась в теорию заговора.

Мне захотелось спросить, не думает ли она, что я мутирую в Дэйна Рубру, но это показало бы, что я знаю Дэйна, что не пошло бы мне на пользу.

— Как я уже сказала, это не мой проект. Если бы я знала, как промыть мозги подросткам, я бы давно разбогатела.

— Окей, хорошо. Об этом пишут столько всякой дичи. Мы ведь все убили ее в сатанинском ритуале, помнишь?

— Я злюсь, что меня не позвали.

— И вся эта дичь про убийцу Барбары Крокер. И тема с точками.

Я дважды переспросила и все равно не поняла, о чем она говорила.

— Про ежедневник не в теме? О господи, не надо это гуглить, не усложняй себе жизнь. Кажется, у нее в рюкзаке был ежедневник, когда ее нашли, но его так и не включили в вещественные доказательства.

— Это как-то… нехорошо, — сказала я.

— Потому что это были чисто учебные заметки. Она не вносила туда свою личную жизнь. Но есть теория насчет цветных точек в определенные дни, и шизики с «Реддита» считают, это какой-то код.

— Менструальный цикл, — сказала я, гордая тем, что разгадала это, оставаясь в рамках здравомыслия.

— Это кажется намного более логичным, чем масонский код или что-то такое.