— Вы же слышали о ней, — говорю я — с вызовом, с нажимом.

Я обращаюсь к женщине на соседнем стуле в баре отеля, опрометчиво завязавшей со мной разговор, и к стоматологу, у которого кончаются вопросы о моих детях, и он спрашивает, чем я сама занимаюсь.

Кто-то сразу понимает, о ком я говорю. Кто-то спрашивает:

— Это не та, которую парень держал в подвале?

Нет! Нет. Не та.

Это не та, которую ударили ножом? Нет. Та, которая села в такси с… Это другая девушка. Та, которая отправилась на вечеринку братства, а он схватил дубинку, схватил молоток, та, которая забрала наркошу из дурки, а он… Нет. Та, которая бегала трусцой, а он смотрел на нее каждый день? Та, которой не стоило говорить ему, что у нее задержка? Та, у которой дядя? Погодите — другая, у которой дядя?

Нет: это та, которую нашли в бассейне. Та, у которой нашли алкоголь в… у нее еще волосы замотались… и тот парень признался… точно. Да.

Они кивают, довольные. Чем?

Моя соседка за барной стойкой вынимает из «Кровавой Мэри» сельдерей и хрустит им. Мой стоматолог просит меня полоскать рот. Они пытаются вспомнить ее имя, бормоча одно за другим.

— Эту я точно знаю, — говорят они.

«Эту» — ведь кто она теперь, как не история, история, которую можно знать или не знать, история с ограниченным набором деталей, история, в которую можно углубляться, запоминая карты и даты.

— Та, которая из школы-интерната! — говорят они. — Я помню — та, которую сняли на видео.

Вы знали ее?

Она та, чье фото выскакивает, если ищешь «Убийство в Нью-Гемпшире», наряду со снимками арестованных по следам амфетаминовых трагедий за относительно недавние годы. Одно фото — она смеется ртом, но не глазами, как глубоко несчастные люди, — мелькает в заголовках. Это просто обрезанный снимок с теннисной командой из ежегодника; если вы знали Талию, вы сразу поймете, что она не была так уж расстроена, просто улыбалась в камеру без особого желания.

Эту историю рассказывали и пересказывали.

Ту самую, в которой девушка была достаточно молодой, достаточно белой, достаточно симпатичной и достаточно богатой, чтобы на нее обращали внимание.

Ту самую, где мы все были достаточно молоды, чтобы считать, что у кого-то поумнее есть ответы. Может, мы поняли эту историю неправильно.

Может, все мы, коллективно, каждый не тяжелее перышка, поняли эту историю неправильно.

Впервые я посмотрела видео в 2016-м. Я была в постели, с лэптопом, в наушниках, и волновалась, что проснется Джером и придется что-то объяснять. Дальше по коридору спали мои дети. Я могла бы сходить, проверить их, пощупать их теплые щечки и ощутить горячее дыхание. Могла бы понюхать дочкины волосы — и, может быть, аромат влажной лаванды и детской кожи помог бы мне уснуть.

Но подруга, с которой я не виделась двадцать лет, только что прислала мне ссылку, и я кликнула на нее.

«Камелот» Лернера и Лоу. Режиссером-постановщиком и техническим директором была я. Одна статичная камера, слишком близко к оркестру, слишком далеко от певших без микрофонов подростков, качество ВХС 1995 года, какой-то член АV-клуба за камерой. И боже мой, мы знали, что далеки от идеала, но даже не думали насколько. Тот, кто это загрузил два десятилетия спустя, добавил примечания внизу с временными метками появления Талии Кит и не поленился перечислить актерский состав и съемочную группу. Бет Доэрти в роли малышки Гвиневры, Сакина Джон блистает в роли Феи Морганы с шипастой золотой короной поверх тугих косичек, Майк Стайлз в роли прекрасного и застенчивого короля Артура. И там же мое имя, пусть и написанное с ошибкой.

Последний раз Талию отчетливо видно в последнем кадре, когда все актеры выходят на поклон, темные кудри выделяют ее из общей массы. Затем почти все остаются на сцене, чтобы спеть «С днем рожденья тебя» миссис Росс, нашему режиссеру, которая встает с переднего ряда, где она сидела каждый вечер, строча заметки. Она так молода — тогда я этого не замечала.

Несколько ребят уходят, возвращаются с неловким видом. Оркестранты запрыгивают на сцену и поют, из зрительских рядов выскакивает муж миссис Росс с цветами, на сцену выходит команда техников в черных рубашках и черных джинсах. Я не выхожу; наверно, осталась в будке. Это в моем духе — пересидеть торжественную часть.

Включая расстановку и пение, поздравление занимает пятьдесят две секунды, в течение которых Талия все время не в фокусе. В комментариях кто-то дал крупный план кусочка зеленого платья с краю декорации, выложил бок о бок фотографии этого зеленого пятна и платья, в котором была Талия, — сперва под кисеей, в роли Нимуэ, чародейки, Владычицы озера, затем без кисеи, с простым головным убором, в роли леди Анны. Но там было несколько зеленых платьев. В том числе у моей подруги Карлотты. Не исключено, что к тому времени Талии уже не стало.

Обсуждение под видео в основном касалось временной шкалы. Спектакль должен был начаться в 19:00, но мы, скорее всего, начали нашу милосердно сокращенную версию с пятиминутным опозданием. По меньшей мере. Антракт из записи вырезали, и комментаторы рассуждали, сколько может длиться антракт в школьном мюзикле. В зависимости от того, какой точки зрения вы придерживались, спектакль окончился в интервале между 20:45 и 21:15. Мне стоило подумать об этом. Когда-то у меня была папка с моими скрупулезными заметками. Но никто меня не спрашивал.

Судмедэксперт установил, что смерть Талии произошла в интервале от восьми вечера до полуночи, однако с учетом ее участия в мюзикле начало интервала смещалось — вот почему точное время окончания спектакля стало предметом бесконечного обсуждения в интернете.

«Я пришел с „Ютьюба“, — написал один комментатор в 2015-м, добавивший ссылку на другое видео.

— Смотрите сюда. Это ДОКАЗЫВАЕТ, что расследование запороли. Временная шкала ничего не дает».

Кто-то еще написал: «В тюрьме не тот парень из-за копов расистов на прикорме у школы».

А пониже: «Добро пожаловать в Центр Шапки-Из-Фольги! Сфокусируйте ваши энергии на РЕАЛЬНОМ НЕРАСКРЫТОМ ДЕЛЕ».

Когда я смотрела это видео двадцать один год спустя, из темных уголков моего разума возникло воспоминание о том, как я с подругой Фрэн, участвовавшей в постановке, высматривала в библиотечном словаре слово «сластный». Чтобы унять наше хихиканье из-за фразы «Сластный месяц май», миссис Росс заявила, что «сластный значит просто сладкий. Можете посмотреть в словаре». Но что миссис Росс понимала в сласти? Сласть, как и страсть, это удел молодых, а не замужних училок театральной школы. Но («Пресвятой катях», — как сказала бы Фрэн, могла бы сказать), согласно Вебстеру, сластный действительно значит сладкий или дающий наслаждение, усладу. Среди примеров был и такой: сластная маковая булочка. Мы с Фрэн выбежали из библиотеки, заливаясь смехом, и она распевала: «О сластная булочка с маком!»

Где у меня столько лет хранилось это воспоминание?

Первый раз я просмотрела видео урывками, заинтересованная только в окончании; мне не хотелось слушать все эти подростковые голоса и кое-как настроенные струнные инструменты. Но затем вернулась к началу — в тот же раз, в два часа ночи, напрасно приняв таблетку мелатонина, — и просмотрела все фрагменты с Талией. Нимуэ она играла только во второй сцене первого действия. Она появилась за сценой в тумане из сухого льда, гипнотически напевая за спиной у Мерлина. Что-то встревожило меня в том, как она периодически отводила взгляд от него во время пения, посматривая вправо со сцены, словно нуждаясь в подсказке. Но это было маловероятно; все, что от нее требовалось, это петь свою единственную повторяющуюся песню.

Я осторожно перегнулась через Джерома, чтобы взять с тумбочки его айпад, и включила там видео, на этот раз увеличив лицо Талии, сделав его хотя бы крупнее, если не четче. Сложно сказать, но она показалась мне раздраженной.