Мне будет нужно от вас какое-нибудь удостоверение личности просто для моего спокойствия. Возможно, в эти выходные?»

Я улетала утром в воскресенье. Я могла бы перенести рейс, но это обошлось бы недешево, а я не знала, как дела у Джерома, сколько еще он сможет смотреть за детьми, помогали они ему сохранять рассудок или, наоборот, усугубляли. Но я не могла упустить такой шанс.

Я написала в ответ, что мне будет значительно проще завтра ранним утром, надеясь, что она не сочтет меня слишком пробивной. Я написала: «Я могла бы приехать прямо в Лоуэлл». Я решила, что попрошу Фрэн отвезти меня или найду попутку. К тому времени, как я снова проверила почту по пути на дневной урок киноведения, Ванесса согласилась и назвала кафе, где мы могли бы встретиться в семь утра.

Допустим, это ваша жена.

Это была ваша жена?

Фрэн почти не скрывала недовольства моей затеей. Ей не хотелось вставать в пять, но она не возражала против того, чтобы я одолжила ее машину. Она сказала:

— Надеюсь, это закроет твой гештальт.

Я с трудом удержалась, чтобы не проблеять сквозь смех слово «закроет», ведь я рассчитывала на что-то совсем противоположное. Лучше пусть Фрэн думает, что мы закругляемся.

Когда я выдвинулась утром в пятницу, было еще темно, и я мчалась по холмам, высматривая лосей.

Я так ненавижу садиться за руль в Эл-Эй, что совсем забыла, как люблю на самом деле водить.

По дороге я долила бензин и импульсивно расплатилась кредиткой, которую использую только для бизнеса. Потому что да, разве теперь это не моя единственная работа? Я еще не предлагала помочь Бритт и Ольхе с продолжением подкаста — я не должна была выделять любимчиков до окончания курса, — но решила, что скажу им об этом днем.

Я нашла Ванессу за столиком в углу, как она и сказала, в костюме для йоги и уггах; она выглядела старше, чем я ожидала, отталкиваясь от воспоминаний о той девочке на поминках и о молодой женщине из «Выходных данных». Присев за столик, я показала ей свои водительские права, и она посмотрела на меня как на ненормальную.

— Вы же сказали… — начала я, но тут она вспомнила и бросила беглый взгляд на права, смеясь над собой.

— Можете не верить, но я вас узнала. Когда ты ребенок, жизнь старшей сестры кажется такой захватывающей.

Она пододвинула мне латте: она заранее поинтересовалась, что я буду пить. Я сказала:

— Я хочу уточнить, чтобы вы понимали: мы не были близкими подругами, но мы на самом деле жили вместе, и…

— Прекрасно, — сказала она. — Вообще, я даже рада. Близкие подруги не смогли защитить ее, так ведь? Будь вы одной из них, это не вызвало бы у меня особого доверия.

Я не ожидала этого услышать и почувствовала, как в меня вселяется уверенность. Ванесса сказала:

— Я даже не знаю, зачем согласилась на это, но я ненавижу, как ее ежедневник обсуждают в интернете. Что эти метки означают булимию или что-то такое. — Я не стала уточнять, что почти не сомневалась в склонности Талии к булимии. — Наверно, если вы считаете, будто что-то знаете, мне бы тоже хотелось это узнать.

Я кивнула, опасаясь, что разочарую ее. Она сказала:

— Столько ужасных людей обращаются ко мне в связи с этим, но за столько лет вы первый человек из Грэнби, связавшийся со мной, первая, кто знал Талию по школе. Так что.

Она сунула руку в хозяйственную сумку, висевшую на стуле, и вытащила древний ежедневник Грэнби на спирали, с протертой до дыр зеленой обложкой. Я осторожно взяла его, опасаясь, что он рассыплется.

Однако внутри все выглядело совершенно новым, как будто в любой момент Талия могла взять и вычеркнуть что-то или вписать своим аккуратным округлым почерком.

Ежедневник был с августа по август, и я пролистала страницы с предсезонным теннисом, номерами телефонов в уголках, сроками учебного проекта, напоминаниями о домашних заданиях и репетициях хора. С понедельника по среду — на левых страницах, с четверга по выходные — на правых. Восьмого декабря — репетиция «Камелота». Девятого декабря — концерт по «Урокам и колядкам».[60] Неделя сочельника, промежуточные экзамены. И на всех страницах метки трех видов: красные точки, синие крестики, фиолетовые крестики. Иногда между точками проходило примерно четыре недели, иногда — шесть или восемь. Но месячные у Талии были непредсказуемы — не в этом ли заключалась часть ее проблемы? Она была такой худой. Неудивительно, что у нее не всегда шла кровь, неудивительно, что она боялась, что может залететь. Она отмечала не все дни, когда шла кровь, как это делала я, а только, по всей вероятности, первый день. Это затрудняло расшифровку, но в главном я была уверена.

Я сказала:

— Вы ведь знаете, что красные точки — это ее месячные? Ванесса кивнула.

— Есть такая теория.

— Нет, серьезно. Это я ей показала такой способ. У вас ведь нет ее ежедневника за предыдущий год? И, к моему удивлению, Ванесса вытащила из сумки второй ежедневник, за 93–94 годы, в желто-золотой обложке.

— Боже мой, идеально. — Я нашла конец февральской недели третьего курса. Там, в тот четверг, в день, когда она вернулась пораньше, была красная точка. Я сказала: — Она боялась забеременеть, и у нее отлегло, когда начались месячные. Вот эта точка.

Ванесса медленно кивнула.

— Окей, значит… ну, да, мы знаем, что она не была беременна на момент смерти, но, наверно, какие-то люди думали, что она могла так считать. Но тут есть точка. — Она снова достала ежедневник за четвертый курс и легко открыла его на двух смежных страницах, тех самых, которые имелись в интернете. На каком-то этапе расследования их прижимали к ксероксу и сканерам. В понедельник, 27 февраля, за четыре дня до ее смерти, стояла красная точка. Ванесса сказала: — В любом случае мне никогда не нравилась эта теория. Что она сказала Омару, будто беременна, или что-то в этом роде. Потому что они не были вместе. Я уверена в этом.

Может, ей просто было невыносимо думать, что Талия могла быть в отношениях с Омаром, которого она считала убийцей, но в любом случае ее мнение подтверждало мою правоту.

Я перелистала вперед февральскую неделю в ежедневнике за третий курс. Синий крестик во вторник, фиолетовый — в четверг. Синие и фиолетовые были разбросаны по всей весне, в нижних правых уголках.

Я заговорила, стараясь подбирать слова, как будто я могла травмировать Ванессу через столько лет после всего этого:

— Крестики, я почти уверена, означают, что она с кем-то спала. — И тут, перелистнув ежедневник, я увидела Танец весны, который она посещала с Робби. В углу два синих крестика. Танец весны проводился в «Ганновер-инне», и школьники, отпросившиеся на выходные, могли потом уехать как бы домой, но на самом деле к друзьям. Следующий день тоже отмечал синий икс. Я повернула ежедневник к Ванессе и показала, где Талия написала оранжевым фломастером «ТАНЕЦ ВЕСНЫ» и обвела буквы черной гелевой ручкой. Я сказала: — Синий крестик — это Робби. Я думаю, что фиолетовый — это кто-то другой.

Ванесса быстро покачала головой, обметая щеки волосами.

— Она не спала с Омаром. Если бы у них были отношения, он бы сказал об этом, даже после отказа от признания. Он бы объяснил этим свою ДНК на ней.

— Я согласна. Это не Омар. Подождите.

Мы обменялись ежедневниками, и я, повинуясь интуиции, стала просматривать нашу выпускную зиму. По понедельникам Талия ходила к вам на ораторскую практику, прямо передо мной.

В понедельник, 30 января, стоял фиолетовый крестик. Еще один в понедельник 6 февраля. Ни одного на следующей, февральской неделе, когда она гуляла с Робби и было много синих крестиков. Фиолетовый — в понедельник, 20 февраля. Не каждый понедельник, но достаточно. Господи боже, если я была права, вы спали с ней, пока я ждала в коридоре. На диване, коричневом вельветовом диване перед вашим столом? Что ж, позвольте внести ясность: я входила в комнату, садилась на этот диван, и вы говорили со мной, смотрели на меня, сидевшую прямо там, где вы занимались этим. Я не смогла переварить это в кафе и не могу сейчас.