Джамиля хохотнула и сказала:

— Это просто у вас предмет такой. Вы бы видели, кто изучает фондовый рынок и курсы типа заставь-папу-вложиться-в-твой-стартап.

— Хватает всяких хмырей, — сказали Лола. — И у нас все еще есть эти тайные общества. Типа только для белых ребят, чьи деды тут учились.

Ольха сказал:

— Чем они вообще занимаются?

— Ничем. Мой дядя говорил, они просто делились секретами, чтобы шантажировать друг друга, — и так держались вместе. И, наверно, давали друг другу работу после колледжа.

— Подожди, а он состоял в таком? — спросила я.

Мы гадали, кто состоит в обществе Сокол, выпускники которого построили каток, а кто — в Омеге, основная деятельность которого заключалась в расклеивании по кампусу ксерокопий своего логотипа среди ночи.

— Он мне не говорит! — сказали Лола.

Ольха сказал:

— Значит, состоял, — и вдруг добавил: — Господи, Бритт, тебе нужно изучить все это! Что, если Талия выяснила их секреты или что-то такое? Это одна из моих теорий. Всего у меня восемь теорий.

Бритт закрыла глаза и улыбнулась одними губами. Она выглядела такой же отстраненной, какой я себя чувствовала.

— Мисс Кейн, — сказал Ольха, хотя большинство из них согласилось называть меня Боди, — как по-вашему, в чем там дело? Грязные секреты?

Я ответила далеко не сразу — нужно было привести в порядок все еще довольно беспорядочные мысли. Я сказала:

— Сперва выключи запись.

Он выключил. Я заговорила, тщательно подбирая слова. Отчасти потому, что большую часть этих мыслей еще не проговаривала сама с собой.

— Против Омара есть немало улик, которые я не могу объяснить. Но полиция на самом деле не очень старалась. Лично я согласна с Бритт в том, что полиция оставила без внимания важные детали, как и важных людей.

— Подождите! — сказал Ольха. — Подождите, раньше вы этого не говорили! Кого, например?

— Не все из ее близких друзей были в лесу. Была такая девушка по имени Пуджа Шарма, с которой случился очень странный психический срыв через несколько недель, и вскоре после этого она ушла из школы. Был еще такой Макс Краммен, игравший в «Камелоте», тот еще фрукт. Я не думаю, что кто-то из них что-то сделал, я просто думаю, что к этим людям стоило бы присмотреться. — Поговаривали, что это Макс придумал бинго-карточку, хотя это не очень вязалось с его пофигизмом, но я не стала вдаваться в такие подробности, а добавила как бы между прочим: — Был еще такой препод по имени Дэнни Блох.

Мне интересно, вы что-нибудь почувствовали в тот момент — укол предательства или своей вины?

Может, я вдруг возникла у вас в мыслях? Или петух прокричал три раза?

— На нем были «Хористки» и «Причуды», — сказала я, — оркестр и весенний мюзикл, и еще он вел несколько курсов.

Джамиля сказала:

— Это один человек все делал?

— Тогда было по-другому. Но он — Бритт, тебе бы надо к нему присмотреться — он был женат и имел детей, но я почти не сомневаюсь, что у них была интрижка, у него с Талией. — У ребят отвисли челюсти, у всех, кроме Бритт. — Или… я хочу сказать, он облизывался на нее. Это не интрижка.

Я ненавидела, как часть меня — все еще! — старалась думать, что Талия совершенно сознательно стала спать с вами, потому что вы были еще молодым, и все считали вас очаровашкой, и она тем самым поднимала свой статус в глазах подруг. Но нет. Имелась разница, четкая разница между Талией и кем-то вроде Жасмин Уайлд. Разница в возрасте, разница в самоопределении. И огромная пропасть между вами и Джеромом.

Я помню, как сразу после того, как ко мне подселили Талию, меня спросила Пуджа: «Тебе не кажется, она слаба на передок?» Я ее не поняла, тем более что у нее был лондонский акцент, и спросила, что она хочет сказать. «Ну, давалка она», — сказала Пуджа. Сама я ничего такого не заметила, но с тех пор не могла не думать этого о Талии. Я не слышала, чтобы о ком-нибудь еще так говорили.

Ольха сказал:

— Подождите, я знаю, о ком вы! О том парне на сцене в конце видео с «Камелотом»?

Я кивнула, хотя мне показалось странным, что это Ольха задает вопросы, а не Бритт, сидевшая рядом с ним с понурым видом.

Наконец заговорила Бритт монотонным голосом:

— Я знаю, полиция с ним беседовала, но у меня нет ни одного протокола. Хотя теперь это уже неважно.

Джамиля, сидевшая на полу, издала драматический вздох и сказала:

— Бритт, я сказала, что сказала, но тебе не обязательно так кукситься.

Трое других скривились, но промолчали; что бы это ни значило, они были в курсе.

— Хотела бы я знать, — сказала я, — что у нас сегодня за экивоки?

Последовало долгое молчание, которое в итоге нарушили Лола:

— Джамиля пошутила, — сказали они, — насчет Гарриет Бичер-Стоу.[50] Я не сразу вспомнила, кто это.

— Насчет писательницы?

— Типа Бритт такая белая спасительница.

— Я просто дурачилась, серьезно! — сказала Джамиля. — Флаг вам в руки. Делайте что хотите.

Бритт сказала:

— Очевидно, ты считаешь по-другому. И, честно, Джамиля, я психанула, но услышала тебя, и ты права. Это не моего ума дело.

— Я этого не говорила.

У меня голова пошла кругом, но я нашла в себе силы спросить Джамилю, не хочет ли она высказаться.

Она сказала:

— Хорошо, я выскажусь: я просто прикалывалась, потому что знала, что она поведется.

Я сказала Джамиле, что если ей захочется поговорить со мной позже наедине, то пожалуйста. Я не могла понять, расстроена она или нет, и подоплеку происходящего я понимала лишь отчасти.

Инстинкт в таких ситуациях подсказывает мне сидеть сложа руки и ждать, что будет, но на меня смотрели с таким видом, словно я должна была решить все это. Ситуация была хрупкой, как и психика этих ребят. И я чувствовала себя сбитой с толку: я выдала им эту идею о вас, но она просто растворилась в тумане подростковой тоски и комплексе вины белого человека.

Я сказала:

— Такие разговоры на самом деле важны, и, может быть, у нас даже получится вплести их в подкаст.

Но мы уже прошли половину курса. Бритт, я не знаю, практично ли для тебя менять проекты.

Кроме того, я почувствовала, что мне теперь так же не по себе при мысли, что Бритт может забросить этот подкаст, как было не по себе при мысли, что она за него возьмется. Мне было нужно, чтобы она продолжала расследовать это дело. Сама я не смогла бы довести его до конца, мне требовалось ее участие.

— Я понимаю, — сказала Бритт, и я забеспокоилась, что она вот-вот расплачется. Поэтому я сказала:

— Ольха, ты не мог бы подлить мне кофе? Кто хочет еще кофе? И вы могли бы рассказать нам свои теории.

— Подождите! — сказали Лола. — Вы ведь рассказывали нам свою теорию. Вы думаете, это был учитель музыки?

Я замялась. Это была точка, дальше которой я не двигалась. Я уже не доверяла своим прежним чувствам к вам, я считала вас причастным к убийству, но просто не могла представить, чтобы вы проломили череп Талии. А почему?

Потому что знала вас как хорошего учителя и внимательного отца? Потому что вам нравилась опера?

Потому что вы так легко краснели и от этого казались таким чувствительным? Потому что я поддалась расхожему представлению о том, что темнокожий Омар более склонен к агрессии?

Естественно, я успела свыкнуться с мыслью, что Омар — убийца. Я жила с этим представлением о нем двадцать три года, его фото арестованного и признание перевесили то, что я лично знала его как чувствительного человека. Омар научил меня бинтовать лодыжку, когда я подвернула ее весной. Омар учил гребцов дышать поочередно каждой ноздрей для медитации. У Омара была аллергия на желтенькие «Скитлс», но он не выбрасывал их, а оставлял в блюдце у себя на столе, угощая всех желающих.

В голове у меня была каша. К тому же саднило в горле, и я подумала, не простудилась ли на холоде.

Я сказала:

— Я имею в виду, в кампусе было пятьсот школьников. Десятки преподавателей. А полиция, как верно заметила Бритт, присматривалась к одному Омару.