Не стоило рассматривать условный средний вариант — что Робби не был ни богачом, ни бедняком.
Даже в 2018 году семьи либо полностью оплачивали обучение, либо получали почти полную финансовую помощь. Единственными детьми из среднего класса по-прежнему оставались отпрыски учительских семей вроде Фрэн.
В очереди к салатной стойке я загуглила Серено + электрик + Вермонт и нашла некролог Роберто Адемара Серено, умершего в 2009 году, оставив после себя сына с тем же именем: это явно был Робби.
Роберто старший сменил предостаточно мест работы — мастерская подзавода моторов (что бы это ни значило), магазин электротоваров, компания по производству сельскохозяйственной техники, — нигде особо не поднялся по карьерной лестнице. Кроме того, он играл за «Львов» и за «Оленей»,[40] был пожарным добровольцем. Его любили за вкусные блинчики и за то, что он убирал на своем тракторе снег с соседских подъездных дорожек.
Я присела за свободный столик и продолжила гуглить, теперь уже на лэптопе, сказав себе, что перестану, когда ко мне кто-нибудь подсядет. Но никто не подсел.
Согласно «Фейсбуку» Робби Серено был специалистом по финансовому планированию в Коннектикуте. На фотографии профиля, обновленной в последний раз три года назад, он был запечатлен с женой, двумя маленькими сыновьями и грудной дочкой — вся семья, одетая в светло-голубое, позировала на пляже. Похоже, Робби был вполне доволен собой. Немного располнел, полысел, поседел на висках. Его жена не была красавицей, по крайней мере по сравнению с Талией, но имела ухоженный вид: подтянутые руки, длинные обесцвеченные волосы, нереальные ресницы.
У Робби было немного общедоступных постов. Старые страницы по сбору средств для лечения болезни, от которой умер ребенок его друга, несколько ссылок на «Ютьюб». Свадебная фотография на годовщину. Фотография дочки, уже постарше, чем на фотографии в профиле, бегущей к рождественской елке — чистая радость, развевается ночная рубашка. Робби с женой занимаются йогой. В дату смерти Талии в прошлом году он запостил ссылку на «Аллилуйю» Джеффа Бакли, хотя это могло быть совпадением. Робби сидит с сыном на берегу реки; оба в футболках с группой «Я с ней».[41] Статья об универсальном базовом доходе.[42] Три года назад Робби участвовал в сборе средств для центра грамотности в Хартфорде. Я была поражена, сколько между нами общего.
Я уже видела почти все это, когда гуглила первый раз. Тогда я начала с актерского состава «Камелота» и успела найти всего несколько ребят второго ряда, когда Джером остановил меня. Робин Фейсер, сыгравшая леди Кэтрин, участвовала в соревнованиях по гребле и триатлону. Миссис Росс, жившая теперь в Вайоминге, активно вела страницу на «Фейсбуке» и была в друзьях со множеством выпускников Грэнби. Макс Краммен, который играл и Мерлина, и короля Пеллинора и вечно был под кайфом, теперь работал адвокатом по трудоустройству в Эл-Эй, с респектабельной стрижкой и всем прочим. Бет Доэрти казалась богатой и скучающей домохозяйкой, использующей соцсети для продажи эфирных масел, хотя, судя по виду ее дома, в деньгах она не нуждалась.
Ни с кем из них я не связывалась. (Так или иначе, на «Фейсбуке» я была инкогнито, под именем Элизабет Уэйджер — этого было достаточно, чтобы сбить с толку посторонних, но не моих настоящих друзей.) Я всегда считала, что поддерживать контакт всего с несколькими грэнбийцами — это разумный предел, способ удержать неряху Боди, разваливавшуюся на куски, от призрачного появления у меня в окне. Помогало то, что, хотя журнал выпускников приходил ко мне домой четыре раза в год, никто из моих ровесников не вносил обновлений в свою биографию.
Но теперь, раз уж я открыла ящик Пандоры, я могла продолжить свои поиски. Находить людей было поразительно легко, во всяком случае выхватывать основные сведения о них.
Христина Гура, первая соседка Талии, жила во Флориде. Я нашла Бендта Йенсена, чьи посты на датском, коряво переведенные «Фейсбуком», оказались политическими агитками. Я нашла Асада Мирзу, ставшего сценаристом комедий; я видела какие-то его работы, не зная, что это он. Рэйчел Поупа преподавала математику в частной дневной школе в Бостоне. Это меня поразило: я-то представляла ее замужем за сенатором, возможно, занятой в сфере моды. Бенджамин Скотт, наш отличник (тот самый, которого я попросила оставить мне свои оценки в случае смерти), вел колонку в «Вашингтон-пост» по вопросам ЛГБТК. Дориана Каллера на «Фейсбуке» не было, но я легко нашла его через «Гугл»: он стал юристом по трудовым спорам и представлял, судя по всему, интересы не корпораций, а профсоюзов. При виде его лица я передернулась, но его работа внушала уважение.
Элита Грэнби должна была вырасти в высокопоставленных невежд, правящих страной, полномочия которых намного превосходят их интеллект. Вместо этого почти все они казались милейшими людьми.
Что ж, это можно было предвидеть: у всех у нас вел литературу доктор Майер, рассуждавший о власти, стуча по столу «1984». Дэна Рэмос заставляла всех нас смирно сидеть и смотреть на растения.
Мистер Левин рассказывал нам одни и те же истории о греческих геометрах и о том, как он оплачивал учебу в колледже, работая помощником официанта. Вполне возможно (до меня это долго доходило), что моя чуткость и стойкость — это не то, что помогло мне выжить в Грэнби, а то, что Грэнби мне дала. То, что она отмеряла всем желающим.
Сколько раз мне еще придется усваивать все тот же урок? Ты не особенная. И это окей.
Под конец я вернулась на страницу Робби на «Фейсбуке» и сидела, уставившись на фотографию профиля, на которой он обнимал жену, впиваясь пальцами ей в бедро, словно боялся, что ее смоет набегающими волнами. Я вспомнила, как Робби ждал Талию после репетиций «Причуд» и «Камелота». Он стоял на ступеньках театра, один или с другом, читая учебник или так, готовый проводить ее обратно в общежитие.
Но — я совсем забыла — иногда, поддавшись порыву, вы переносили репетицию «Причуд» в нижний кампус, чтобы ребята практиковались под аркой возле Старой часовни. Вокруг темнело, а я делала для вас заметки о расстановке актеров. Не думаю, что Робби хоть раз там появлялся.
До тех пор я не понимала, почему ночью звук распространяется по-другому, но я сидела на ступеньках Старой часовни со своим планшетом, и когда певцов выстраивали в круг, их голоса звучали более объемно, возвышенно и серебристо. Все равно как петь в душе, если бы душ был бескрайним.
«Кому вы поете?» — спросили вы однажды. Сакина сказала: «Последнему ряду». Нет-нет, они не поняли. Вы имели в виду, кому поет ваш персонаж, даже если в песне вовсе не было слова вы, потому что, хоть «Причуды» и были, в сущности, конкурсом талантов, они задумывались как ревю, и неважно, пели ребята мелодии спектакля, мадригалы или Мэрайю Кэри, они должны были воплощать своих персонажей.
Вы сказали: «Я хочу, чтобы вы представили слушателей так ясно, чтобы я смог их увидеть». Кто-то спросил: «А что, если ты поешь себе?»
«Никто никогда не поет себе», — сказали вы, и это вызвало шквал возражений. А как же Мария в «Звуках музыки», кружащая по холмам?
Наконец вы сказали: «Если не врубаетесь, пойте тогда Боди. В любом случае, она будет в будке.
Признавайтесь Боди в любви, говорите Боди, что вам приснился сон, говорите ей, что вы образец современного генерал-майора». И вы схватили меня за плечи и усадили перед аркой, сделав единственной зрительницей. Как будто в упор не видя, почему я носила черное и пряталась за кулисами.
Кван Ли, выступавший следующим, сделал, как вы велели: спел «Все, о чем молю»[43] своим уже тогда выдающимся голосом, неотрывно глядя мне в глаза. Затем вышел Грэм Уэйт с гитарой и, вместо того чтобы петь «Черного дрозда», запел песню Тома Петти о трудностях взросления в городке в Индиане.[44] Я думала, что этим его шутка и ограничится, пока он не дошел до припева. Он запел почти один в один с оригинальным текстом: «Последний танец Боди Кейн!»
