— Он старше или младше?

— На два года старше.

— И у тебя никогда не возникало желания покинуть это место?

— Если бы могла, уехала бы.

Она фыркает и ничего не уточняет.

Я почти спрашиваю, но потом вспоминаю, что не должен вмешиваться. Просто глядя на эту девушку, я понимаю, что у нее есть душещипательная история, и мне не нужно ее слушать.

Мир за окном машины — сплошное бело-серое пятно, снежинки кружатся в бешеном танце. Дорожную разметку невозможно разглядеть. Я крепко сжимаю руль и вижу, как она разглядывает татуировки на тыльной стороне моих рук.

— Что это за татуировки?

— Мне нравится боди-арт. Большинству женщин они тоже нравятся, но, позволь мне предположить, не тебе.

— С чего ты это взяла?

— Похоже, ты решительно не хочешь ничего во мне любить.

— Тебя это беспокоит?

— Ничуть.

— Я почти уверена, что ты лжешь. Что это значит? — Она показывает на мою правую руку.

— «La mia rotta è fissata per un mare inesplorato. Мой курс проложен в неизведанное море». Это цитата из Данте.

Она задыхается. — Ты образованный?

— Я знаю. Шокирующе.

Она смеется, и от этого звука у меня в груди разливается тепло. Впереди нас несколько машин ползут со скоростью улитки, их задние фонари проглядывают сквозь падающий снег.

— Не думаю, что Даркуотер-Холлоу можно назвать неизведанным морем. Где ты был до этого?

— В Нью-Йорке. Я…

Черт.

Я не должен был этого говорить. По нашей версии, мы приехали сюда из Вегаса.

Такого никогда не случалось до сих пор.

Блейк поворачивается ко мне. — Нью-Йорк? Почему ты уехал?

Мне ничего не остается, как пойти на попятную и надеяться, что она забудет, что я вообще об этом говорил.

— Я пробыл там недолго. До этого я был в Вегасе. Мы с Сэмом, моим деловым партнером, работали в строительной компании, но мы оба устали от этого места. Поэтому мы решили переехать в более спокойное место и начать свое дело.

Мы сворачиваем с шоссе, и в этот момент машина начинает скользить.

ГЛАВА 10

БЛЕЙК

В стабильном движении автомобиля происходит едва заметное изменение, мягкое покачивание, переходящее в резкое скольжение. У меня сводит желудок, когда машина начинает скользить, а шины теряют сцепление с поверхностью под нами.

Я хватаюсь за подлокотник, костяшки пальцев побелели, глаза расширились в тревоге.

Пейзаж за окном кружится, когда машина пируэтом пересекает дорогу. Я вскрикиваю и слышу, как Роуэн ругается. Он борется за контроль, крутя руль туда-сюда. Звук шин, пробуксовывающих на снегу, дополняется стаккато биения моего собственного сердца.

Воспоминания обрушиваются на меня, как жестокая волна.

— Держись, малыш.

— Я боюсь, папа!

По моему телу разливается внезапное тепло, сначала едва уловимое, но быстро усиливающееся. Внутри меня есть печь, и ее только что разожгли. Тепло исходит из глубины моей души и распространяется наружу, как рябь на воде.

— Я не хочу этого делать!

— Закрой рот, девочка.

Моя кожа покрывается колючками. На лбу выступили капельки пота. Я снова там, на заднем сиденье отцовского мотоцикла в «Огненном кольце», мои руки скользят по коже его жилета, а глаза зажмурены. Рев толпы стоит у меня в ушах, он такой громкий, что оглушает. Он мчится на огромной скорости по немыслимо узкому кругу. Все, что я могу сделать, — это держаться и молиться, чтобы мы не разбились.

Я готовлюсь к столкновению, но затем так же быстро, как и началось, скольжение прекращается.

На мгновение слышен только звук работающего на холостом ходу двигателя.

Затем голос Роуэна наполняет воздух. — Эй. Ты в порядке?

Сердце замирает в горле, нервная система работает в усиленном режиме. Я прижимаю ладони к груди и пытаюсь вдохнуть.

Не могу.

Воздух стал каким-то странным, почти удушливым. Он кажется густым, им трудно дышать. Одежда неприятно прилипает к коже, влажная от пота, и я ощущаю каждый слой.

Воздуха нет, черт возьми.

— Черт.

Я слышу, как открывается дверь машины, потом закрывается, потом снова открывается. Холодный воздух врывается внутрь и обжигает мою горящую кожу. На моем бедре появляется теплая рука. — Блейк, посмотри на меня.

Мои глаза распахиваются. Мне требуется мгновение, чтобы сориентироваться, потому что машина перекошена и стоит не в ту сторону. Роуэн стоит снаружи, между открытой дверью и моим сиденьем, и смотрит на меня обеспокоенным взглядом. Снежинки осыпают его волосы.

Рука на моем бедре мягко сжимается. Другая поднимается и касается моей щеки. — Ты вся горишь.

— Паническая атака, — удается вымолвить мне.

— Давай снимем с тебя пальто. — Он помогает мне расстегнуть молнию и снимает пальто с плеч. — Сделай глубокий вдох.

Я так и делаю. Теперь стало легче, когда злобный жар внутри меня утих. Мой вдох превращается в струйку пара, которая быстро рассеивается в холодном воздухе.

Глаза Роуэна не отрываются от моего лица, а его руки нежно сжимают мои бедра. В его лесных радужках проглядывают тонкие золотые осколки. До этого момента я их не замечала.

Он поворачивает одну ладонь вверх. — Возьми мою руку.

Я делаю это, вставляя свою в его гораздо большую. Даже в моем нынешнем состоянии я не могу не восхититься тем, как хорошо она сидит.

— Дыши со мной, — мягко говорит он, обхватывая меня пальцами. — Вдох и выдох. Мы в безопасности, Солнышко.

Я сглатываю и делаю, как он говорит. — Мы в безопасности.

— Именно так, — урчит он.

Со следующим вдохом я вдыхаю его запах, и от этого паника, возникшая несколько минут назад, исчезает.

— Ты уже попадала в аварию?

Он проводит большим пальцем по внутренней стороне моей ладони. Это крошечное движение не должно заставлять волоски на тыльной стороне моих рук вставать дыбом, но оно заставляет.

— Один раз, — шепчу я. — Я была с отцом, и мне было очень больно.

— Хм. — Рука на моем бедре легонько сжимает меня, и все мое сознание переключается на это ощущение. — Неудивительно, что тебя так тряхнуло.

— Мне жаль.

— Тебе не нужно извиняться. Как думаешь, с тобой все будет в порядке, если я продолжу вести машину?

— Да. Я в порядке.

Он кивает, и его взгляд опускается к моим губам всего на секунду, прежде чем он отпускает мою руку. — Хорошо.

Пока он обходит машину, чтобы вернуться на свое место, я складываю пальто на коленях. Место на моем бедре, где он держал свою ладонь, пылает остаточным теплом.

Я сглатываю. Отлично. Добавлю паническую атаку к списку неловких моментов с моим новым соседом.

— Мы почти дома, — говорит он, когда мы снова садимся за руль. — Я поеду еще медленнее. Есть ли кто-нибудь дома, кто мог бы присмотреть за тобой? Я не видел, чтобы кто-то еще приходил или уходил.

— Нет, больше никого нет. — Я прикусила уголок рта. — Раньше мы с мамой были вдвоем, но она умерла в начале этого года. Если бы она все еще была рядом, я точно знаю, как прошел бы остаток моего вечера.

— Да?

— Она бы крепко обняла меня, когда я рассказала ей о случившемся, а потом настояла бы на том, чтобы мы сели за чашку чая. Это был наш ритуал. Чашка чая, каждое утро и каждый вечер.

Я до сих пор не избавилась от привычки всегда ставить ей кружку. Боже, как же я по ней скучаю.

Он поправляет свою хватку на руле. — Прости. А что с твоим отцом?

— Он умер много лет назад. Он вообще редко появлялся. — И у него была привычка появляться в самый неподходящий момент с пустыми обещаниями, украденными деньгами и мало чем еще. — Тебе не стоит беспокоиться обо мне. Со мной все будет в порядке.

Его челюсть напрягается, но он не отрывает глаз от дороги и слегка кивает мне.

В машине становится тихо, шум снаружи заглушается падающим снегом. Все, что я слышу, — это стук моего сердца, и я беспокоюсь, что Роуэн тоже его слышит.

Сарказм и подшучивание я могу вынести, но то, что он утешает меня? Это ставит меня в тупик.