Он откладывает в сторону бумаги, над которыми корпел.

— Мы можем поговорить? — спрашиваю я.

— Конечно. Присаживайся.

Его тон легкий и дружелюбный. Даже слишком.

От его взгляда мне становится не по себе, но я выпрямляю спину и продолжаю. — Я уведомляю тебя об увольнении за две недели.

Проходит секунда. Потом еще одна. Он ничего не говорит, никак не реагирует, пока на его лице не появляется маленькая, едва заметная ухмылка.

— Знаешь, я наконец-то понял, кто такой Роуэн, — тихо говорит он.

Я моргаю на него. — Ты слышал, что я сказала?

Он открывает свой стол, достает конверт из манилы и протягивает его мне. — Посмотрим, захочешь ли ты подать в отставку после того, как взглянешь на то, что внутри.

Гнев пробирается по моему телу. Еще один конверт. Еще одна ложь.

— Мне все равно, что внутри.

— Побалуй меня.

— Почему я должна?

— Потому что там правда о твоем парне. — Он постукивает указательным пальцем по конверту. — Ты слишком боишься узнать, что это такое?

— Я чертовски устала от твоих нелепых обвинений.

Он качает головой. — Никаких обвинений. Только холодные, жесткие факты.

В его взгляде мелькает что-то, от чего у меня по позвоночнику пробегает холодок. — Если ты так уверена, что это не реально, почему бы не взглянуть?

Мне нет нужды сидеть здесь из-за этого. Я дала ему отставку. Я должна просто встать и уйти.

Но что-то удерживает меня. Что-то заставляет меня тянуться за конвертом.

Когда я вижу, что внутри, под ногами словно разверзается земля.

Это фотографии Роуэна, Сэма и Бретта. Фотографии, сделанные в этом офисе.

Спина Бретта прижата к стене.

А Роуэн держит пистолет у его подбородка.

Я моргаю. Это не может быть настоящим. Это фотошоп. Как Бретт посмел?

Я бросаю фотографии обратно на стол. — Хватит. Мне неинтересно смотреть на твои эксперименты с фотомонтажом.

Бретт забирает фотографии и протягивает их мне. — Это не фотошоп. Это скриншоты из видео, которое у меня есть. Посмотри еще раз. Если хочешь, я могу показать тебе и видео.

— Ты действительно хочешь, чтобы я поверила, что Роуэн вошел сюда и угрожал тебе пистолетом? Зачем ему это делать?

— Из-за магазина в торговом центре.

У меня свело живот. Бретт знает о книжном магазине? Откуда? Он слышал мой разговор с Фрэнком? С Карли?

Нет, его не было здесь, когда я им рассказывала.

Тогда как…

Глаза Бретта вспыхивают триумфом.

— Компания моего отца владеет лизинговой фирмой, и когда я услышал, что Миллер подписал договор аренды на этот магазин, я сказал агенту, чтобы он не давал ему ключи.

— Почему ты так поступил?

— Потому что я хотел посмотреть, как он отреагирует.

Я беру в руки одну из фотографий. Снимок сделан откуда-то сверху, как будто камера была установлена на…

Я оглядываюсь назад. На ту полку. Та, что прямо над фотографиями семьи Бретта. Фоторамка с нашей с Бреттом фотографией была переставлена с прежнего места на эту верхнюю полку.

— Я спрятал камеру прямо за нашей фотографией.

Голос Бретта мягкий.

Я поворачиваюсь к нему лицом. Фотография в моих руках дрожит. — Роуэн никогда бы так не поступил.

— Ты понятия не имеешь, кто такой Роуэн. — Он встает со стула и обходит стол, направляясь ко мне. — Он опасный человек.

Я встаю, и стул ударяется об пол. Паника охватывает мои легкие. — Не подходи ближе.

— Я расскажу тебе о нем все, Блейк. За последние несколько дней я многое узнал. Но сначала я хочу, чтобы ты понял: в конечном итоге я хочу как можно скорее оставить все это позади. Я устал играть в игры.

— Почему тебе так трудно смириться с тем, что я ушла от тебя?

Его глаза потемнели.

— Ты должна быть благодарна за то, что я показываю тебе это. Ты должна быть благодарна, что я все еще хочу тебя вернуть.

— Почему? Почему ты все еще хочешь меня?

— Потому что я поставил все на карту, когда начал встречаться с тобой. Ты знаешь, как моя семья предостерегала меня от тебя? Что они говорили мне о твоем отце? О твоей матери? Я, наверное, знаю о преступлениях твоей семьи больше, чем ты.

Мое зрение затуманивается. — Моя мать? Не впутывай ее в это.

— Твоя мать не так невинна, как ты думаешь. Она помогала твоему отцу.

— О чем ты говоришь?

— Когда она была беременна тобой, она притворялась, что ее машина сломалась, и заманивала невинных людей помочь ей, чтобы твой отец мог украсть их дерьмо. Твоя мать была сообщницей. А твой отец… Ну, о нем я даже не буду говорить.

Кабинет начинает вращаться.

— Ты полон дерьма, — задыхаюсь я.

Бретт подходит ближе.

— Нет. Каждое мое слово — правда. Моя семья предостерегала меня от тебя, а я игнорировал их, потому что был влюблен в тебя. Мне нравилось, что ты не похожа на других девушек. Тебя не впечатляло мое богатство, хотя у тебя не было денег, и ты всегда держала голову прямо. Я сказал отцу, что хочу иметь такую женщину, как ты, в качестве матери для своих детей. И до сих пор хочу. Я собираюсь доказать, что моя семья ошибалась на твой счет.

Ненависть бежит по моим венам, как огонь. — Все это ради того, чтобы сохранить свою гордость? Чтобы сохранить лицо?

Гнев превращает его выражение лица в нечто ужасное. — Да что с тобой такое? Ты предпочитаешь быть с преступником, а не со мной?

— Роуэн не преступник, — огрызаюсь я, сжимая пальцами фотографию, которую все еще держу в руках. — Я ухожу.

— Разве ты не хочешь услышать все, что я о нем узнал?

Но я позволяю двери захлопнуться за мной и выхожу из «Frostbite», как я знаю, в самый последний раз.

ГЛАВА 38

НЕРО

Я кладу ноги на кофейный столик и беру в руки книгу.

“La Vita Nuova” Данте.

За свою жизнь я перечитывал ее не один десяток раз, но каждый раз, перечитывая ее, я узнаю что-то новое. Это та книга, которая никогда не устаревает.

И сейчас, когда я читаю о первой встрече Данте с Беатриче, женщиной, которую он считал скорее божественной, чем человеческой, его слова поражают меня еще больше.

«Вот божество, более сильное, чем я, которое пришло, чтобы править мной».

Я понимаю, приятель.

Без Блейк в доме как-то не по себе.

Разве жалко, что я весь день только и делал, что смотрел, как проходит время, и ждал, когда закончится ее смена? Мы с Сандро дали компании выходной до конца недели, и я уже жалею об этом решении.

Я провожу пальцами по волосам. Когда я рядом с ней, мне хорошо. Я даже счастлив. Но когда я остаюсь один, где-то глубоко в груди вновь появляется ощущение пустоты.

Я не могу требовать, чтобы Блейк никогда не покидала меня, хотя она, кажется, была достаточно счастлива, чтобы провести весь вчерашний день в постели со мной.

Во время наших перерывов она изучала татуировки на моей груди и расспрашивала меня о том, что они означают. Я старался быть настолько правдивым, насколько мог, но в итоге все равно выдал ей кучу лжи.

Эта гребаная рыба. Многие в Cosa Nostra делают такую татуировку, чтобы показать, что мы умеем держать язык за зубами. В мафии никто не делает татуировку, кричащую о верности той или иной семье, если только он не идиот, но символические изображения встречаются часто.

Она снова и снова прорисовывала рыбу. Задерживаясь на ней. Меня беспокоило, что она не совсем верит в историю, которую я ей рассказал.

Моя последняя работа требовала от меня умения читать людей, и, судя по словам Блейк, глубоко внутри нее все еще есть что-то, что, похоже, знает, что мне нельзя полностью доверять.

Я должен быть благодарен, что у нее есть этот инстинкт. В конце концов, это правильно.

Как я могу рассчитывать на ее полное доверие, если есть часть меня, которая никогда не будет ей доступна? Часть, которую она никогда не узнает?

Это не должно иметь значения, но имеет.

Но если этот укус одиночества мне придется терпеть до конца жизни, чтобы сохранить ее, значит, так тому и быть.