— Хорошо, я предложу тебе сделку, — сказал я, направляясь к палатке с Мэйзи на руках.

— Какую?

— Я соглашусь не ронять тебя, если ты проследишь, чтобы твоя шляпа не упала.

— Договорились! — она хихикнула, и я решил, что в списке лучших звуков на свете ее смех опережает только смех ее матери.

Некоторые мамы и папы других членов команды поприветствовали друг друга, и я ответил улыбкой, которая, как я надеялся, не выглядела принужденной, зная, что мне чертовски повезло, что я занимаю какое-то место в жизни Мэйзи и Кольта, каким бы маленьким оно ни было. Эта роль подразумевала общение с другими родителями, и я работал над этим. С каждой тренировкой светская беседа становилась немного легче, улыбки чуть менее фальшивыми, и я начал видеть в других родителях людей, а не просто… толпу.

Я усадил Мэйзи в походное кресло, которое поставила Элла, а затем подпер ее ноги еще одним поменьше, которое служило подставкой. Заметив мелкую дрожь, пробежавшую по ее телу, я быстро достал из машины одеяло и накрыл им ноги Мэйзи.

— Ты уверена, что с тобой все в порядке?

Она кивнула.

— Просто немного замерзла.

Я подоткнул ее одеяло, и мы уселись смотреть игру. Элла начинала как одна из тех тихих мам, более чем счастливая перед камерой, но сдержанная в своих комментариях. Во второй половине игры она уже вовсю кричала, когда Кольт забивал гол. Преображение было уморительным и чертовски сексуальным. Или, может быть, это из-за вида ее длинных ног в шортах. В любом случае, мне потребовалась огромная концентрация, чтобы не дотронуться до нежной кожи чуть выше ее колена. Черт, я хотел ее. Хотел каждую ее частичку — ее смех, ее слезы, ее детей, ее тело, ее сердце. Я хотел всего. К счастью для меня, моя тяга к ней физически уступала только потребности заботиться о ней, что сдерживало мое влечение.

По большей части.

Да, ладно, это была ложь. Чем больше времени мы проводили вместе, тем ближе я подходил к тому, чтобы поцеловать ее просто для того, чтобы узнать, какова она на вкус. Я хотел целовать ее до тех пор, пока она не забудет обо всем, что ее беспокоило, пока она не простит меня за ложь, которой я жил. Чем дольше я хранил свой секрет, тем дальше он казался. И тем больше я мечтал о возможности того, что она позволит мне остаться в ее жизни просто Бекеттом. Не то чтобы у меня не было искушения рассказать ей, кто я на самом деле. Рассказать, как ее письма спасли меня, что я влюбился в нее по одним только ее словам. Но потом я понял, насколько глубоко я влез в ее жизнь — покупал продукты, возил Кольта на футбол, гулял с Мэйзи, когда она была слишком больна, чтобы ходить в главный дом. Если бы я рассказал Элле, кто я на самом деле и что я сделал, она бы выгнала меня и снова стала бы самостоятельной, а я обещал приходить к ней и детям. Сдержать это обещание означало не давать ей повода выгнать меня. Рассказывать ей было эгоистично. Это причинило бы ей только боль.

У Хаоса не было шансов помочь Элле, быть рядом с ней. Не после того, что случилось. Я должен был подождать, пока Мэйзи не станет здоровой, прежде чем признаться Элле. Тогда выбор будет за ней.

— Что делает этот ребенок? Это же незаконно? Он не может так подставлять ему подножку! — крикнула Элла.

— Я думаю, это была скорее взаимная неуклюжесть, — возразил я.

— Боже мой, он опять это сделал! Держи его, Кольт! Не позволяй ему так поступать с тобой!

— Знаешь, ему всего шесть, — сказал я.

Она медленно повернулась ко мне, сверкая глазами и насмехаясь.

— Неважно.

Я рассмеялся и впервые осознал, что абсолютно, полностью доволен своей жизнью. Даже если я никогда не получу Эллу, не почувствую вкус ее губ, не прикоснусь к ее коже, не уложу ее в постель дождливым воскресным утром и не услышу от нее трех слов, которых я так жаждал, этого момента будет достаточно.

Оглянувшись на Мэйзи в тени, я увидел ее закрытые глаза и глубокие, ритмичные взлеты и падения груди. Она спала, свернувшись калачиком, а под вытянутыми ногами лежала Хавок. Если она уже так вымоталась, то как, черт возьми, она выдержит еще одну химиотерапию на следующей неделе?

— О нет… нет, нет, — пробормотала Элла, и я снова обратил свое внимание на поле.

Другая команда проскочила мимо Кольта, потом мимо защиты и забила гол, выиграв игру.

Ну. Черт.

У меня сердце сжалось, когда я увидел лицо Кольта и то, как опустились его плечи. Но он пожал руку команде соперников, как и подобает спортсмену, а потом долго сидел на скамейке запасных после того, как тренер закончил речь после матча. Увидев, как другие отцы пересекают поле, я посмотрел на Эллу, которая выглядела почти такой же разочарованной, как и Кольт.

— Ну, это отстой, — она сложила руки на груди, ее длинная боковая коса спускалась по руке, когда она повернулась, чтобы посмотреть на меня.

— Что мне ему сказать?

— Как насчет того, чтобы дать мне минуту?

— Пожалуйста, — она указала на скамейку. — Я все соберу.

Я пересек поле с его сумкой для бутс в руках, затем опустился перед ним, чтобы развязать двойные узлы, без которых, как он клялся, он не мог играть.

— Приятель, мне нравилось смотреть, как ты играешь, — сказал я ему, освобождая первую ногу.

— Я пропустил его вперед. Мы проиграли, потому что я все испортил.

Я освободил вторую ногу, а потом посмотрел на него.

— Нет. Вы выигрываете как команда и проигрываете как команда. В этом нет ничего постыдного.

— Я не хотел проигрывать, — прошептал он, словно это был грязный секрет.

— Никто не хочет, Кольт. Но я могу сказать, что иногда поражения так же важны, как и победы. Победы очень приятны и позволяют нам праздновать то, что мы сделали правильно. Но поражения учат нас большему. Они учат нас видеть, где мы можем совершенствоваться, и да, мы чувствуем себя чертовски плохо, и это нормально. Когда ты подрастешь, ты поймешь, что хорошим человеком тебя делает не то, как ты справляешься с победами, а то, как ты справляешься с поражениями.

Я передал ему принесенные кроссовки, и он, задумавшись, надел их на ноги, наморщив лоб, как Элла, когда что-то решала. Затем он застегнул липучки и спрыгнул со скамейки.

— Значит, проигрывать можно.

Я кивнул.

— Иногда нужно проигрывать. Это заставляет тебя быть скромнее, работать усерднее. Так что да, проигрывать не страшно. Иногда это даже полезно.

Он издал огромный мелодраматичный вздох, а затем кивнул.

— Пойдешь со мной?

— Конечно, — без раздумий ответил я и пошел за ним мимо нашей скамейки к скамейке команды гостей, где он нашел парня, забившего последний гол.

Парень увидел Кольта и встал.

Кольт направился прямо к нему.

— Я просто хотел сказать, что ты очень быстрый. Хорошая работа сегодня.

Парень улыбнулся.

— Ты тоже. Это был потрясающий гол!

Они пожали друг другу руки, как маленькие человечки, и Кольт усмехнулся, когда мы уходили.

— Я очень горжусь тобой, — сказал я, когда мы начали пересекать поле.

— Ну, он действительно быстрый. Но знаешь что? Мы снова сыграем с ними в конце лета, и я буду быстрее. Я могу подождать столько времени, чтобы надрать ему задницу.

Я хотел отчитать его, но был слишком занят тем, что изо всех сил старался не рассмеяться.

— Понятно. Значит, мы пообедаем душами наших врагов в следующий раз?

— Бинго.

Он остановился по середине поля, и мне пришлось отступить на пару шагов.

— Кольт, что случилось?

Он поднял на меня глаза, загораживая рукой солнце, а затем оглянулся на других родителей, идущих к своим машинам.

— Вот на что это похоже? — прошептал он так тихо, что я наклонился.

— Что похоже? — спросил я.

— Иметь папу? — он слегка наклонил голову.

Слова ударили мне в голову с той же скоростью, с которой на меня набросились эмоции. Его слова выбили почву у меня из-под ног, заставив меня почувствовать себя так, как я никогда раньше не чувствовал.

Я присел на корточки и сказал единственное, что пришло мне на ум.