— Оставайся с Кольтом. Будь хорошей, — я добавил это небольшое дополнение к приказу, чтобы она поняла, что я имел в виду только защищать, а не нападать. В противном случае она могла бы показать зубы. Но это было ее право выбора, и если она проявит хоть малейшее колебание, то не сможет остаться — ей придется уехать со мной. Именно поэтому мы и ушли вместе.

Она повернула голову и посмотрела на Кольта, давая понять, что поняла не только приказ, но и то, кто он такой.

— Я вернусь через несколько дней. Оставайся. С. Кольтом. Будь. Милой.

Я отпустил ее голову, и она тут же рысью направилась к мальчику.

— Хорошая девочка, — равные доли облегчения и беспокойства пронзили меня до глубины души.

— Не стоит их разлучать, — я предупредил Аду.

— Она может укусить? — прошептала она.

— Нет. Если только кто-нибудь не станет ей докучать. Если это случится, то помоги ему Бог, потому что она отпустит его только по моей команде. Вы все еще уверены, что хотите оставить ее у себя?

— Абсолютно, — она вытерла руки о свой чистый, безупречный фартук.

— Пошли, Хавок! — сказал Кольт, выбегая из боковой двери дома, держа мячик в своих маленьких руках. Она бежала за ним рысью, виляя хвостом.

Ада наклонила голову.

— Забавно…

— Что?

— Она выглядит такой послушной маленькой крошкой. Никогда не подумаешь, что она способна разорвать кого-то на части.

— В этом плане она похожа на любую другую женщину, мэм.

Через пять минут я уже ехал к Элле и Мэйзи, наконец-то имея возможность сделать то, ради чего меня сюда отправили: помочь.

Бекетт

Письмо # 2

Хаос,

Я так рада, что ты написал мне ответ! Во-первых, с днем рождения, хотя я знаю, что ты получишь это на несколько недель позже. Судя по датам на твоих конвертах, почта доходит до меня примерно за четыре-пять дней, что безумно быстро. Помню, раньше на это уходило шесть недель. Во-вторых, как на счет следующего? Давай всегда писать ручкой. Никогда не стирать, просто говорить все, что честно приходит в голову. Мы же не ставим на кон многое и не должны выставлять себя напоказ. Это нормально, что ты не умеешь общаться с людьми. По моему опыту, есть очень мало людей, ради которых стоит прилагать усилия. Я стараюсь отдавать все, что у меня есть, самым близким людям, и этот круг остается небольшим. Лучше быть замечательным для нескольких людей, чем посредственным для толпы. Поэтому позволь задать тебе вопрос, который не будет вырезан из текста — кстати, жутковато думать, что люди читают наши письма, но я понимаю.

Какой самый страшный выбор ты когда-либо делал? Почему ты его сделал? Есть ли сожаления? Большинство людей подумают, что я скажу, что это рождение близнецов или их воспитание, но я никогда в жизни не была так уверена ни в чем, как в своих детях. Это даже не Джефф — мой бывший муж. Когда он сделал мне предложение, у меня были слишком счастливые глаза, чтобы испугаться, и я не могу жалеть обо всем, что произошло, из-за моих детей. К тому же сожаление ни к чему не приведет, верно? Нет смысла переосмысливать то, что уже произошло, когда нужно двигаться вперед.

Мой самый страшный выбор был сделан в прошлом году. Я заложила «Солитьюд» — не просто отель, а огромное поместье в двести акров. Моя бабушка получила его в наследство, и я больше всего на свете хотела сохранить это наследие, но у меня все было в запущенном состоянии. Я не могла решиться на продажу земли, поэтому сделала ужасающий выбор: заложила участок и вложила все средства в ремонт, надеясь сделать из него что-то вроде роскошного места для отдыха. Я скрестила пальцы, чтобы это получилось. Между капиталом, который я взяла на улучшение домов, и кредитами на строительство новых домиков, которое начнется летом, я испытываю безумную смесь надежды и страха. Не буду врать, это даже возбуждает. Как говорится, что ни делается, то всё к лучшему, верно?

Пойду делать следующий страшный выбор… работать волонтером с осуждающими дамами из родительского комитета.

— Элла

***

Зажав под мышкой папку Мэйзи, я проверил номер палаты в телефоне, как раз когда лифт зазвенел на этаже детской онкологии. Было почти одиннадцать вечера, из-за тех моментов с Кольтом мне пришлось потратить некоторое время, но я доехал без проблем.

— Могу я вам помочь? — спросила медсестра с доброй улыбкой в костюме Дональда Дака. На вид ей было около сорока лет, и она была очень бодра, несмотря на позднее время.

— Я иду в палату семь четырнадцать к Мэйзи Маккензи, — сказал я ей. За десять лет службы в нашем подразделении я понял одну вещь: если ты ведешь себя так, будто принадлежишь к какому-то месту, большинство людей в это верят.

— Уже прошли часы посещений. Вы член семьи?

— Да, мэм, — по словам Кольта, так оно и было, так что я не лгал.

Ее глаза загорелись.

— О! Вы, должно быть, ее папа. Мы все ждали, чтобы посмотреть, как вы будете выглядеть!

Ладно, в этом я не собирался лгать. Одно дело — бросить широкое обобщение, а другое — заявить о чести быть отцом Мэйзи. Когда я открыл рот, чтобы заговорить, мне на плечо легла рука.

— Ты справился, — сказала Элла с мягкой улыбкой.

— Я справился, — отозвался я. — И папка тоже, — я передал ей папку, и она прижала ее к груди слишком знакомым жестом, от которого у меня защемило в груди. У нее должен быть кто-то, кто обнимал бы ее в такие моменты, а не какой-то неодушевленный предмет.

— Я отведу его, — сказала Элла медсестре.

Мы шли с Эллой по коридору, рассматривая рисунки медведей.

— Они не шутили насчет наклейки с медведем на полу, да?

— Нет. Это помогает детям не забывать, — ответила она. — Хочешь познакомиться с Мэйзи? Она все еще не спит, несмотря на все мои старания.

— Да, — ответил я без паузы. — Я бы очень этого хотел, — преуменьшение века. После картинок с горами, которые нарисовал для меня Кольт, картинки с животными Мэйзи были моими любимыми. Но они принадлежали Хаосу. Как и с Эллой и Кольтом, с Мэйзи я начинал с нуля.

Наши шаги были единственным звуком, когда мы шли по длинному коридору.

— Это крыло — стационарное, — сказала мне Элла, заполняя тишину. — Два других — для амбулаторного лечения и трансплантации.

— Понятно, — сказал я, по привычке сканируя глазами детали. — Слушай, ты должна знать, что медсестра думает…

— Что ты отец Мэйзи, — закончила Элла. — Я слышала. Не волнуйся, она не собирается навязывать тебе документы на удочерение или что-то в этом роде. Я оставила все данные об отце пустыми, потому что, черт возьми, они собирались звонить Джеффу в случае чего. Он никогда ее даже не видел.

— Хотел бы я сказать, что не понимаю, как кто-то может так поступить, но там, откуда я родом, такое случается слишком часто.

Она остановилась как раз возле комнаты, помеченной именем Мэйзи.

— И где же это?

— Я вырос в приемной семье. Мама подбросила меня на автобусную станцию в Нью-Йорке, когда мне было четыре года. Точнее, в Сиракузах. В последний раз я видел ее, когда год спустя ее лишили прав через суд. В моей жизни были не только ужасные, но и замечательные родители, — я указал на нее. — И, если твой бывший настолько жалок, что никогда не видел свою дочь, значит, он ее не заслужил. Или тебя. Или Кольта.

В ее глазах были миллионы вопросов, но меня спасла Мэйзи.

— Мама? — тоненький голосок позвал изнутри комнаты.

Элла открыла дверь, и я вошел следом за ней. Комната была немалых размеров: кушетка, односпальная кровать, мягкое кресло-качалка и огромная больничная кровать, на которой лежала маленькая Мэйзи.

— Привет, сладкая. Еще не спишь? — спросила Элла, положив папку на стол за дверью и присев на край кровати.

— Не… устала, — сказала Мэйзи, сделав паузу, чтобы зевнуть. Она облокотилась на маму, чтобы посмотреть на меня.

— Привет.

Эти кристально-голубые глаза Эллы бегло осмотрели каждый дюйм моего тела. Она была худенькой, но не слишком хрупкой. Ее голова имела идеальную форму, а отсутствие волос только увеличивало глаза.