— «Солитьюд» — это скрытая жемчужина. Уютно расположившийся в горах Сан-Хуан, этот уникальный курорт может похвастаться не только семейным уютом в главном доме, но и дюжиной недавно отремонтированных роскошных домиков для тех, кто не желает променять уединение на шум и суету. «Солитьюд» находится всего в десяти минутах езды от лучших горнолыжных курортов Колорадо и предлагает вам именно это, убежище от переполненного туристами Маунтин-Виллидж. Этот отель больше похож на курорт и идеально подходит для тех, кто ищет безупречный сервис и ощущение уединения в горах. Настоящее Колорадо.

Мы им понравились! Мы были в десятке лучших колорадских курортов! Я прижала журнал к груди и позволила радости охватить меня. Такие моменты случаются не каждый день и даже, кажется, не каждое десятилетие.

— Чистое Колорадо это то, что мы имеем, когда туристы уезжают домой, — пробормотал Ларри, но тут же улыбнулся.

Зазвонил телефон, и я услышала, как Хэйли ответила на звонок.

— Готова поспорить, что места уже заняты! — пропела Ада, когда Ларри закружил ее в танце по периметру стола.

С такой характеристикой так и будет, без всяких сомнений. Мы собирались сорвать куш, и очень скоро. Мы сможем выплатить ипотеку и кредит на строительство домиков на южной стороне.

— Элла, звонят из школы, — позвала Хэйли.

Я бросила журнал вместе с остальной почтой и направилась к телефону.

— Это Элла Маккензи, — сказала я, приготовившись услышать все, что Кольт сделал, чтобы разозлить свою учительницу.

— Миссис Маккензи, это медсестра Роман из начальной школы, — в ее голосе было больше, чем беспокойство поэтому я не стала уточнять мое семейное положение.

— Все в порядке?

— Боюсь, что Мэйзи здесь. Она упала в обморок на игровой площадке, и у нее высокая температура.

Обморок. Температура. Глубокое, тошнотворное чувство, которое можно описать только как плохое предчувствие, охватило мой живот. Доктор Франклин что-то упустил.

— Я сейчас приеду.

Бекетт

Письмо # 6

Дорогой Хаос,

Вот еще одна порция печенья. Спрячь их от моего брата. Нет, я не шучу. Он бессовестный вор, когда дело касается печенья. Это рецепт нашей мамы, ну, точнее, нашей бабушки, а он зависим. После того как мы потеряли родителей, отец отправился в Ирак, а мама месяц спустя попала в автокатастрофу после его ухода, я уверена, что он тебе уже рассказывал, они всегда были на кухне, ждали нас после школы, после душевных терзаний, после побед и поражений в футбольных матчах. Они напоминают ему дом. И теперь у тебя есть частичка моего дома.

Ты спросил меня кое о чем в своем первом письме, когда это было? Месяц назад? В общем, ты спросил, каково это быть центром чьей-то вселенной. Тогда я не знала, как ответить, но теперь, кажется, знаю. Честно говоря, я не являюсь центром чьей-либо вселенной. Даже для моих детей. Кольт яростно независим, и он уверен, что ему поручено лично следить за безопасностью Мэйзи и моей.

Мэйзи уверена в себе, но ее спокойствие можно принять за застенчивость. Забавно? Она не застенчива. Она до смешного хорошо разбирается в людях и может распознать ложь за милю. Хотела бы я обладать такой же способностью, потому что если я чего и не выношу, так это лжи. У Мэйзи невероятное чутье на людей, которое она точно не получила от меня. Если она с тобой не разговаривает, то это не потому, что она зануда, а потому, что она просто считает, что человек не стоит ее времени. Она была такой с самого детства. Ты либо нравишься ей, либо нет.

Кольт… он дает всем шанс, и второй шанс, и третий… ты понял. Наверное, это у него от дяди, потому что я могу признаться, что никогда не давала второго шанса, когда дело касалось причинения боли людям, которых я люблю. Как бы мне ни было стыдно признаваться, я до сих пор не простила отца за то, что он бросил нас, за выражение лица моего брата или за ту легкую ложь, что он просто уедет в командировку на несколько недель… а потом не вернулся. За то, что из-за службы он решил развестись с моей матерью. Черт возьми, прошло уже четырнадцать лет, а я до сих пор не простила офицера, отдавшего приказ, из-за которого его убили, за то, что он во второй раз разбил сердце моей матери. Я действительно ненавижу это в себе. Да, Кольт определенно получил свое мягкое сердце от моего брата, и я надеюсь, что он никогда его не потеряет. В свои пять лет мои дети уже стали лучшими людьми, чем я когда-либо буду, и я до смешного горжусь ими. Но я не центр их вселенной. Я скорее их притяжение. Сейчас они крепко привязаны ко мне, их ноги стоят на земле, их путь очевиден. Моя работа — держать их, рядом со всем, что обеспечивает их безопасность. Но когда они подрастут, я смогу немного расслабиться, перестать так сильно тянуть. В конце концов, я отпущу их в полет, и буду подтягивать к себе только тогда, когда они попросят или им это понадобится. Черт, мне двадцать четыре года, а иногда меня все еще нужно подтягивать. Честно говоря, я не хочу быть центром. Потому что что происходит, когда центра больше не существует? Все сходят с орбиты. По крайней мере, так было со мной. Так что с гравитацией у меня все в порядке. В конце концов, она управляет приливами и отливами, движением всего сущего и даже делает жизнь возможной. А потом, когда они будут готовы летать, может быть, они найдут кого-то другого, кто будет держать их ноги на земле. А может быть, они полетят вместе с ними. Я надеюсь, что будет и то, и другое.

Так я узнаю, почему тебя называют Хаосом? Или это такой же секрет, как и твоя фотография?

— Элла

***

— Хаос, не хочешь поделиться? — спросил Уильямс по связи, кивнув в сторону письма.

— Нет, — я сложил письмо номер шесть и сунул его в нагрудный карман, пока вертолет вез нас к месту задания. Хавок все еще находилась между моими коленями. Она не была большой поклонницей вертолетов и спуска по канату, который нам предстояло преодолеть, но держалась уверенно.

— Ты уверен? — Уильямс снова поддразнивал, его улыбка ярко сияла на его потемневшей от камуфляжа коже.

— Абсолютно.

Он не получит ни письма, ни печенья. Я не собирался делиться с ним частью Эллы. Она была первым человеком, который когда-либо был только моим, даже если это было только через письма. С этим чувством я не хотел расставаться.

— Оставь его в покое, — сказал Мак, сидя рядом со мной. Он посмотрел на мой карман. — Она тебе подходит.

Я чуть было не отмахнулся от него. Но то, что он дал мне, было подарком. Элла была подарком. В моей жизни было что-то больше, чем только связь с парнями, и с миссией. Он дал мне окно в нормальную жизнь за пределами коробки, в которую я загонял себя последние десять лет. Поэтому я рассказал ему правду.

— Да, — я кивнул. Это было все, что я мог ему дать.

Он с ухмылкой хлопнул меня по плечу, но не сказал «я же говорил».

— Десять минут, — передал Донахью по связи.

— Какой он? Теллурид? — спросил я Мака.

Его глаза приняли тот тоскливый вид, от которого я обычно отмахивался. Теперь мне до странности хотелось узнать, представить себе крошечный городок, в котором она жила.

— Он прекрасен. Летом здесь пышно и зелено, а горы возвышаются над тобой, словно стремясь поднять тебя ближе к небесам. Осенью они кажутся золотыми как сейчас. Зимой здесь многолюдно из-за лыжного сезона, вокруг «Солитьюда» выпадает снег, и все словно покрывается новым покрывалом. Потом приходит весна, дороги становятся грязными, туристы уезжают, и все рождается заново, такое же прекрасное, как и в прошлом году, — он откинул голову на сиденье UH-60.

— Ты скучаешь по этому.

— Каждый день.

— Тогда почему ты все еще здесь? Почему ты уехал? — он повернул ко мне голову с грустной улыбкой.

— Иногда нужно уйти, чтобы понять, что именно ты оставил. Ты не ценишь что-то по-настоящему, пока не потеряешь.

— А если бы у тебя никогда этого не было? — это был скорее риторический вопрос. Я никогда не привязывался к месту и не испытывал чувства дома. Я нигде не задерживался достаточно долго, чтобы это чувство укоренилось. Или, может быть, я не был способен пустить корни. Может, их так часто вырывали из меня, что они просто отказывались расти.