— Выслушай меня, райжа Гопта, и сам реши, что сделаешь, — сразу начала она.

Бхулак заинтересованно молчал, и она продолжила:

— Наши боги хотят увидеть тебя.

— Пусть смотрят, — ответил он, слегка недоумевая.

— Ты не понимаешь. Они хотят посмотреть в твою душу. А сделать это можно только в месте, где они сильны, и после того, как их призовут. Тогда Маар-ми — Золотая Старуха — и все другие боги, и духи наших предков решат, станут ли они говорить с тобой.

— Говорить со мной через вождей дасов? — уточнил сразу сообразивший, в чём дело, Бхулак.

— Через вождей и людей, говорящих с духами, — согласилась Нойт.

— А люди эти не могут прийти в Аркаин?

Бхулак давно уже думал над этим. Кровавая война с дасами, бушевавшая в первые годы появления в этих краях арийцев, давно стихла — ведь с тех пор миновали столетия. Однако мелкие стычки, нападения, угоны скота, взаимные грабежи не прекращались. Хотя теперь дасы воспринимались арийцами, скорее, не как вредные чужаки, которых следовало истребить, чтобы жить на этой земле, а как ещё один клан Страны городов — враждебный всем остальным. Их обиталища в чащобах и горных местностях ариев особенно не интересовали — если, конечно, там не найдётся меди. Бывали даже случаи — очень редкие, правда — когда вожди вар входили в союз с отдельными дасскими племенами против своих противников из иных арийских кланов.

Что касается дасов в варах, они были потомственными рабами, и давно уже стали законной, хоть и подчинённой, частью жителей городов-крепостей. Иногда арийцы захватывали и обращали в рабство и диких дасов, детей в основном, но тоже довольно редко: рабов и так хватало с избытком, а вот еды для них — нет. Они пользовались относительной свободой, не особенно притеснялись и по большей части сами не желали бежать в леса и горы, где жизнь тяжёлая и опасная, а их тамошние родичи дики и жестоки.

Нойт тоже родилась в варе, потому её связь с лесными племенами казалась удивительной. И о ней следовало молчать: арийцы не обращали внимания на своих рабов лишь до той поры, пока они не сговорятся со свободными соплеменниками. Тогда их станут воспринимать как опасность, и найдётся много последователей ушедшего к предкам Прамарая или здравствующего Аргрики, искренне полагавших, что хороший дас — мёртвый дас.

Но Бхулак понимал, что в будущем противостоянии с иргами дасы могут сыграть важную роль — если выступят на той или другой стороне. И пока больше причин было думать, что они поддержат иргов — своих дальних родичей, говоривших на похожем языке и поклонявшихся схожим богам. Потому предложение Нойт его заинтересовало — на самом деле он и сам думал над тем, как бы связаться с дикими и хотя бы выяснить их нынешние умонастроения.

Однако то, что предлагала Нойт, выглядело опасным.

— И как же мне встретиться с вашими богами? — спросил он.

— Ты должен пойти по Пути птиц, — ответила она.

Он знал, о чём речь: Стороной птиц дасы назвали благодатный юг, а путь духов, который вел туда — это река, одна из двух, сливавшихся у Аркаина.

— Когда?

— Сегодня вечером, — ответила Нойт. — Ты должен прийти на берег после заката. Один и без оружия.

Это звучало и вовсе тревожно, но Бхулак уже знал, что согласится. Он пристально посмотрел девушке в лицо, и та выдержала его взгляд.

— Я приду, — ответил он, повернулся и пошёл прочь.

…Река и правда казалась дорогой духов — сонной и призрачной, с медленно текущей, словно бы тягучей водой. Берега её густо заросли желтеющим кустарником, а вода почти скрывалась под слоем опавших листьев. Бхулак глядел на эту монотонную, не меняющуюся по мере движения картину, и ему казалось, что и он и впрямь пересёк границу, отделяющую мир людей от области странных существ.

Такими казались и его спутники — двое невысоких молчаливых мужчин, слегка раскосых, жидкобородых, с чёрными волосами, заплетёнными в две косички. Они, словно те самые духи, бесшумно появились ниоткуда, когда он в сумерках явился на условленное место, и жестами пригласили его в одну их двух утлых лодок из берёзовой коры, спрятанных в прибрежных кустах. Один сел вместе с Бхулаком, взялся за весло, и, оттолкнувшись от берега, стал грести вверх по реке, второй на другой лодке последовал за ними.

Провожатые не удостаивали его ни словом, их лица были мрачны, а у поясов висели короткие листообразные медные кинжалы. Бхулак честно пришёл без оружия, однако не слишком беспокоился — он и с голыми руками оставался грозным противником. Кроме того, пару раз краем глаза заметив какое-то движение в прибрежных зарослях, стал догадываться, что совсем уж без защиты не остался…

Обычно хорошо чувствующий ход времени, на сей раз он погрузился в какую-то невнятную полудрёму, вовсе не ощущая, как утекают минуты — словно плыл по тёмной тяжёлой воде, навсегда запертый в одном и том же мгновении. Это, конечно, ему лишь мнилось: за очередным поворотам речки открылась небольшая заводь, на берегу которой в отдалении среди деревьев мерцали отсветы костра и слышались приглушённые людские голоса.

Его перевозчик направил челнок к берегу, то же сделал и второй спутник. Когда лодки пристали, провожатые жестами пригласили Бхулака идти за ними в лес. Что он и сделал.

Вскоре им открылась освященная ущербной луной обширная мрачная поляна, заросшая болиголовом и репейником, с разбросанными по ней причудливо выветренными скалами в форме грибов. Впрочем, в сумерках Бхулак не был уверен, работа это ветра или ей помогали человеческие руки. Кое-где замшелые валуны покрывали причудливые значки и рисунки людей и животных, выбитые или выцарапанные и заполненные красной охрой.

Посередине поляны пылал большой костёр, вокруг которого сгрудились десяток диких дасов, некоторые опирались на копья. А над костром возвышался длинный шест с нанизанными на него несколькими медвежьими черепами. Провожатые повели Бхулака туда и отошли в сторону, а стоящие у костра повернулись и стали молча смотреть на гостя. Бхулак тоже молчал, рассматривая этих людей, по обличию мало отличавшихся от дасов, которых он видел раньше, и многих других их родичей, встреченных им в странствиях.

Наконец один из них выступил из круга и подошёл к нему — морщинистый и сгорбленный, но по виду крепкий ещё старик. Его седую голову, в отличие от других дасов, украшал пучок перьев ворона.

— Я Срп, старейшина Воронов, — произнёс он на языке ариев, голос его был надтреснут, но слова он выговаривал правильно. — Здесь ещё старейшины Куниц, Ястребов, Волков, Ящериц и Рысей.

Бхулак сообразил, что речь идёт о кланах диких дасов.

— Я Гопта, райжа Аркаина Пламенеющего, вождь клана Медведей, — представился он.

Старик кивнул, показывая, что знает это.

— Я видел тебя не раз, но ты меня нет, — заметил он. — И тебя видели многие наши люди. А теперь в этом священном месте собрались наши прадеды, чтобы тоже видеть тебя.

У Бхулака промелькнула мысль, что и его собственное место среди этих самых прадедов — во всяком случае Срп был его сыном. Да и лицо старика напомнило ему что-то очень давнее…

— Скажи, Срп, — заговорил он на языке дасов, который походил на язык и юсов, и их общих предков, — откуда имя, которое ты носишь?

Услышав от чужака родную речь, дасы удивлённо переглянулись.

— Это древнее имя моего рода, его из поколения в поколение передают старшему сыну, — ответил старик.

Бхулак задумчиво кивнул. Что ж, такое возможно…

— Сейчас духи предков скажут нам, сподобишься ли ты предстать перед богами, — вернулся старик к главной теме.

Вожди отошли от костра и встали вокруг него, пригласив сделать то же самое и Бхулака. Все обратили глаза к опушке леса: там стояла небольшая палатка конической формы из оленьих шкур, называемая дасами чом. Бхулак заметил, что на протяжении всего разговора они постоянно поглядывали в ту сторону.

Из чома послышались приглушённые ритмические звуки, они становились громче и звучали чаще. Наконец оттуда вышел невысокий, хрупкий на вид человек в колдовском одеянии: длинном балахоне из шкур, обвешанной амулетами — костяными, деревянными, металлическими, и круглой меховой шапке с оленьими рогами. Лицо колдуна скрывалось под страшной, расписанной красным и чёрным, лубяной личиной.