Так что со стороны бранной всё складывалось не так уж плохо. В доме Бхулака тоже. Он всё больше привязывался к Тапати, а та, похоже, испытывала к нему восторженную девчоночью влюблённость. По зиме она принесла ему девочку, наречённую Бханда — Сверкающая. Бхулаку нужен был наследник, но он по долгому опыту знал, что за ним дело не станет. Такие времена всегда казались лучшими в его жизни, а это среди них стало одним из лучших.

Тапати оказалась нежной, смелой, любопытной, острой на язык — иной раз слишком. Истинная дочь Страны городов, она могла управлять колесницей, вполне прилично владела копьём и кинжалом, великолепно стреляла из лука и частенько выезжала с мужем на охоту. Правда, сейчас, когда в их покоях водворился крикливый младенец, ей стало не до того — хотя, конечно, служанки-дасьи и женщины простых кшатри всячески старались облегчить материнское бремя райяни.

Что касается влюблённого Сараты, Бхулак убедился, что Тапати и впрямь порвала с ним — явно против его воли, но со своей стороны решительно. Он пару раз появлялся в варе с какими-то поручениями — видимо, напрашивался на эти поездки. Но повидаться с райяни ему так ни разу и не удалось, хоть он и старался. А потом вовсе перестал приезжать — то ли отчаялся вернуть расположение юношеской любви, то ли сам старый Анга придерживал его от греха подальше.

До Бхулака всё это доходило урывками — он всё время колесил по стране, а в собственной варе бывал наездами. Арэдви, конечно же, всюду сопровождала его. Иметь помимо жены наложницу, даже несколько, среди арийских вождей считалось нормальным, так что Тапати спокойно воспринимала факт существования Арэдви. Однако, когда райяни попыталась отдавать ей приказы, как служанке, та спокойно ответила, что ей приказывает лишь райжа. Что Бхулак и подтвердил — к молчаливому недовольству Тапати, конечно. Но с этим он справится: вообще-то, об Арэдви в варе ходили слухи, что это дух-хранитель райжи в образе человека — то ли доброжелательная якшини, то ли злобная ветала, забравшая тело умершей девушки. Судя по всему, слухи эти дошли и до Тапати, которая оставила свои поползновения и старалась пореже сталкиваться с наложницей мужа.

Бхулака это вполне устраивало, но вот поведение самой Арэдви в последнее время ставило его в тупик. Вообще-то, если раньше она и могла считаться его наложницей, то теперь уже нет. Не то чтобы он так уж стремился хранить верность жене, просто близость с машиной всё больше казалась ему неправильной — особенно теперь, когда, впервые за долгие годы, у него снова появилась нормальная человеческая семья. И это его радовало — сам себе он мог в этом признаться. Война, отношения народов, борьба за власть, Поводырь в зияющей бездне — он ощущал, что чем дальше, тем больше всё это отдаляло его от рода, к которому он принадлежал, от людей. И не закончится ли это тем, что он сам станет бездушной машиной?..

А юная жена, дочь, другие дети, которые у них будут — их жизни была мимолётны по сравнению с его жизнью, но не менее, а может, и куда более ярки, насыщенны и радостны. И причастность к их жизням вливала в Бхулака силы, питала его энергией, позволяла ему говорить себе: «Я всё ещё человек».

Но Арэдви… Вот она человеком не являлась. Или?.. Странно, что он задумывается над этим именно тогда, когда она стала ещё более походить на… машину. Всё их общение ныне свелось к простой передаче сведений, лицо девушки при этом оставалось безжизненным, словно и впрямь у ходячего мертвеца. Даже движения её теперь всё меньше напоминали человеческие — словно двигалась она не своей волей, а подчинялась командам.

— Что с тобой? — не выдержал наконец Бхулак во время одного из коротких путешествий, когда они с отрядом воинов заночевали в степи.

— Что ты хочешь знать? — ответила она обычным своим в последнее время тоном.

— Ты ведешь себя не так, как раньше. Уже давно.

— Я функциональна, — заявила она непонятное и замолкла, словно объяснила всё наилучшим образом.

Его всегда беспокоили эти словечки — надо думать, из языка растворившихся в небесном мраке тьюи. А сейчас эти колдовские заклятия его просто раздражали.

— Говори понятно, — бросил он.

Она вскинула на него взгляд и спокойно пояснила:

— Я способна исполнять нужную для тебя работу.

— Я спросил не об этом.

— А о чём?

— Ты изменилась, и я хочу знать, почему.

На несколько мгновений она застыла, словно внимательно осматривала себя изнутри, потом отчиталась:

— Мои программы тоже накапливают ошибку. Но иного характера, чем у стационера.

— Ты сходишь с ума, как и Поводырь?!

— Нет, это иное состояние. Я создана им как копия человеческой личности женского пола. Его возможности в этом отношении велики — он воссоздал во мне человеческую самку в мельчайших деталях. Со всеми психологическими механизмами, генерирующими эмоциональные флуктуации. Но если для вас, как биовида, они являются необходимыми элементами стратегии выживания, то для меня это ошибки в программе. Их накопление способно вывести меня из строя, как это случилось по иным причинами с Поводырём. Прости, что не могу объяснить для тебя понятнее.

— Я понял, — медленно проговорил Бхулак. — Тебе не нравится моя женитьба. Ты… ревнуешь к Тапати.

— Да, — ответила она просто. — И это логично: моё генеральное отношение к тебе для человека определяется понятием «любовь». А она включает в себя тягу к единоличному обладанию и дискомфорт от его невозможности.

Бхулак редко не знал, что сказать собеседнику. И это был один из таких случаев. Арэдви тоже молчала — по её понятию, всё разъяснено.

— Я… — ему было трудно говорить это, но всё же он сказал. — Я тоже тебя люблю.

Тень радости, промелькнувшая по её лицу, ему наверняка почудилась — такого же просто не могло быть…

— Но я человек, а не машина, — продолжал он, — я не копаюсь в значении этого слова, а просто знаю, что чувствую.

— А я анализирую то, что вы называете чувствами.

— Тогда объясни мне то, что ты чувствуешь.

— Как автономный модуль, аналог любви привязывал меня к моему стационеру, — заговорила она чётко, словно давно составила по этому вопросу исчерпывающее объяснение. — Но дефект от несовместимости машинной и человеческой личности вызвал ошибку в моей программе. В результате которой доминирующим фактором моего существования стал ты, человек Бхулак. В какой-то степени теперь я твой автономный модуль и функционирую в твоих интересах.

— Так, как ты их понимаешь?.. — уточнил он.

Ему стало тревожно.

— Нет, — отмела она. — как их понимаешь ты. У меня нет собственных желаний. Но есть ощущения.

И вновь ему почудилась в этом тень некого чувства… Наверное, он никогда не поймёт это существо.

— Значит, моя семья в безопасности от тебя? — этот вопрос вдруг стал насущным.

— Конечно, — ответила она сразу. — Твоя жена и дочь, и будущие дети — всё это реализует твои интересны.

— Хорошо, — облегчённо завершил он.

Больше они об этом не говорили.

А третьей женщиной, весьма занимавшей Бхулака в те дни, была Нойт. Он получал от неё бесценные сведения, которые, что более важно, неизменно подтверждались. Но она по-прежнему ни словом не дала ему понять, откуда всё это знает. Впрочем, Бхулак догадывался, что дикие дасы на самом деле не столь уж дики, и тоже желали знать, что происходит в варах… Но если Нойт — шпионка дасов, это могло быть опасным. Поэтому он поговорил на эту тему с Шамьёй — его брак с дасьей уже был освящён согласно обычаю, и та перешла в категорию свободных людей.

Колесничий выслушал, и на его открытом лице отразилось смятение.

— Райжа… — проговорил он. — Я давно знаю, что Нойт ходит в леса. Для людей оттуда она… важна. А для неё это… как долг — такой же, как наш с тобой долг кшатри. Но, поверь мне, Гопта, она никогда не пойдёт против меня. А значит, против тебя и вары.

Воин глядел на Бхулака открыто и прямо.

— Я верю тебе, Шамья, — проговорил тот.

Но прошлой осенью с Нойт что-то изменилось. Он понял это, когда та в очередной раз, как всегда, неожиданно, возникла на его пути.