— Улликумми, Улликумми… — шептал он и представлял себя гигантского — ростом с мир — каменного великана, готового истребить всех богов, абсолютно послушного воле своего создателя и наставника. Даже не раб, а вещь, бездушное орудие…

Видение было слишком тягостным и сознание Бхулака отодвинуло его, переключаясь то на недавние события, то на воспоминания о временах, которые, кроме него, никто больше не помнил. Хетты, страну которых он миновал на пути сюда, очень почитали своих женщин и часто подчинялись им. Наверное, это было памятью об их дальних предках из Аратты.

— Мать Ерати, мать Ерати… — шептали его губы.

Он… вернее, не он, а Ойно, только-только начинавший становиться Бхулаком, хотел забрать её на запад, чтобы она жила подле него. Но Ерати не захотела. Она стала в Аратте главой совета старейших и самым опасным из его противников, чиня ему всяческие препятствия, пока он готовил народ к дальнему походу. А когда поняла, что это неизбежно, ходила по поселениям народа ар, проповедуя учение Триединой и именем её запрещая людям следовать за своим сыном.

Многие прислушивались к ней, и, когда Бхулак-таки увёл народ, она повела своих последователей в другую сторону. Старая Аратта с тех пор захирела и вскоре обезлюдела, но в горах на севере, у истока великой реки, которую хананеи зовут Евфрат, поднялась новая, в которой мать Бхулака стала главной жрицей, а когда умерла, её стали почитать как воплощение Триединой. Память о ней жива до сих пор, хоть теперь и её Аратта лежит в развалинах, а народ ар давно распался на множество иных. Но шумеры помнят о Ерати, называя её Инанна и воздавая божественные почести.

Бхулак больше никогда не встречался с ней в этом мире. Когда тысячелетние спустя он привёл народ назад, отправился в путешествие к развалинам северной Аратты, нашёл там гробницу Инанны, в которой давно уже не было никаких останков, и долго стоял там, прижавшись лбом к полуразрушенной стене.

— Прости меня, мать Ерати, — услышал его шёпот один из стоявших рядом воинов, но ничего не понял, ибо сказано это было на языке, который теперь знал только Бхулак.

— Ты готов? — голос Поводыря в голове вернул его из глубин времён.

Он ощущал себя совсем здоровым, потому вскочил и начал собираться: оделся, взял оружие и мешок с золотом, а инструменты и вещи, которые не стал забирать, оставил у раскопанной ямы — пусть хоть они достанутся каскам.

— Давай! — крикнул он и тут же сгинул в беззвучном радужном взрыве.

Часть вторая. Танцовщица из Марга

Степь на северо-западе Маргуша. 2005 год до н. э.

Аиряша, прислужник заотара Заратахши, понял, что жизнь его закончится прямо здесь и сейчас. Не может человек продолжать жить в этом мире, узрев даэва — такое противоречит аша, мировому порядку. Поэтому, как ни сожалел атаурван-ученик о своей оказавшейся столь краткой жизни, никакой надежды продолжить её от сего момента не имелось.

А ведь день так хорошо начинался… Учитель поднял его на заре, и они стали готовиться почтить прекрасный весенний праздник Навака раокаҳ. Конечно, небольшой отряд, сопровождавший посла к владыкам страны Маргуш, не мог отпраздновать начало года с той же торжественностью и щедростью, что в далёких отсюда поселениях народа арья. Но веселья должно было быть не меньше.

Однако прежде возглавлявший посольство заотар обязан был совершить праздничную ясну. А для этого ему требовалось много свежей и чистой воды — для очищения пави, места для жертвоприношения, и мытья священных сосудов до и после обряда — ради последнего воду смешивали с коровьей мочой. И главное — для приготовления священной хаомы. Добыть же воду было обязанностью Аиряши, который, взяв специально для того предназначенные бурдюки из шкур невинных ягнят, отправился к мелкой речке, близ которой посольский караван вчера остановился.

Всем известно, что воду для ясны нужно брать из самой середины потока, где она наиболее чиста. Раздевшись до исподнего (омывшись утром, надел чистое), Аиряша обратил молитву к деве-апасе, отвечающей за эту реку от имени матери Харахвати, и сразу вошёл в воды.

Его охватило блаженное расслабление — это был не безумный божественный экстаз, как от хаомы, но благостное состояние, словно его предваряющее. Ему казалось, что живущая в этих водах дева нежнейшими прикосновениями ласкает его тело, и ощущение это было восхитительным. Ему захотелось отдаться этим ласкам и уплыть на них в священную страну вечной радости.

Но он вспомнил о своём долге, встряхнулся и принялся наполнять бурдюки. Закончив, пробормотал благодарность апасе, повернулся и побрёл, преодолевая довольно быстрое течение к берегу.

И тут-то жизнь его подошла к концу. Ибо мир вдруг словно стал другим — более ярким, с более насыщенными цветами и резкими звуками. Возник незнакомый, ни на что не похожий запах. Птицы вдруг прекратили щебет, ветерок внезапно стих, даже течение реки словно бы остановилось. Вокруг раздалось странное потрескивание, оно шло со всех сторон, сверху и снизу, заполоняя пространство, и всё усиливаясь. А в воздухе неуклонно нарастало напряжение, ожидание чего-то страшного. Вскоре эта шедшая извне тревожность сгустилась до такого состояния, что юноша ощутил покалывание на коже.

Он выпустил из рук бурдюки и беспомощно стоял в ожидании вселенской катастрофы.

И вот — она случилась! Беззвучная вспышка поглотила мир, и в этот миг молодой священник ослеп. А когда вновь обрёл способность видеть, перед ним на берегу из ниоткуда возникло некое существо в радужном сиянии.

Аиряша не мог чётко разглядеть его, но сомнений не было — он стал свидетелем пришествия даэва, а такое для простых людей, даже атаурванов, даром не проходят. Был бы он хоть полноправным священником… А простой служка после такого просто не мог не умереть.

Странно, что при этом Аиряша не испытывал никакого страха — лишь сожаление о том, что жизнь кончается, едва начавшись. Но при этом его переполнял буйный восторг от встречи с неведомым.

Словно помимо воли он сделал несколько шагов и вышел на берег. Теперь даэва можно было разглядеть гораздо лучше — сияние вокруг него стало рассеиваться. Высокий, сильный на вид муж с рыжими бородой и волосами, в чужеземной одежде. В руке у него был увесистый кожаный мешок, а на поясе висело оружие вроде кинжала, но гораздо больше. Обычный кинжал, впрочем, тоже был.

Все эти подробности мгновенно отпечатались в сознании юноши. Ещё его поразило лицо бессмертного: бледное и, что удивительно, выражающее неподдельную муку. Глаза пришельца были закрыты.

Впрочем, они тут же открылись, и Аиряшу пронзил взгляд, в котором потрясённый служка за какой-то миг ощутил потусторонне непостижимые глубины. Чудесный взгляд этот, однако, тут же потух, и существо стало похоже просто на предельно измученного человека.

— Кто ты и откуда? — растерянно спросил его Аиряша.

Человек некоторое время молчал, словно плохо понял вопрос, но потом слегка кивнул и ответил:

— Я… издалека.

Голос его был глубок и звучен, но слова он выговаривал как-то непривычно и словно бы с трудом.

— Ты даэва?

Пришелец вновь замолк, затем ответил с той же интонацией:

— Нет… даэвы… меня похитили.

Тут глаза его снова закрылись, и он, как подкошенный, рухнул на прибрежный песок. А Аиряша, сообразив, что смерть его откладывается, кинулся к лагерю с криками:

— Учитель Заратахша! Учитель, скорее сюда!

Поводырь

Сообщение № 929.722 надзирающе-координирующего искина код 0-777.13.666.12/99…

О переброске представителя Бхулака в Маргуш

Операция переноса тела и сопутствующих предметов эмиссара в виде фотонного облака прошла, в целом, успешно. О причинах изменения логистики миссии «Вторжение» см. сообщение № 929.717.

Однако организм Бхулака подвергся массированному стрессу и нуждается в восстановлении. Поэтому конечной точкой переноса Поводырь избрал место расположения лагеря группы арийцев из поселений, находящихся к югу от Страны Городов и имеющих культурно-религиозные отличия от своих более северных соплеменников.