Войдя в бывший круг, Арэдви повернулась лицом к Бхулаку.

— Я должна сейчас что-то сказать? — спросила она, и странно было различать в голосе машины нотки растерянности.

— Ты разве не всё мне сказала? И много раз.

— Нет, я думала, что люди говорят что-то, когда видятся в последний раз… что-то особенное.

Теперь он понял.

— Не всегда, — подумав, ответил он. — Иногда слова не нужны.

— А нам нужны?

— Я… не знаю. И, думаю, ты не сможешь это рассчитать. Сейчас мне просто… больно. И тревожно. И грустно. И я не знаю, что сказать тебе.

— Мне тоже больно, тревожно и грустно, — эхом ответила она. — Хотя не должно быть — принятое нами решение оптимально. И я в любом случае не должна испытывать это. Давай начинать.

— Арэдви…

— Нет, не говори ничего. Ты всё помнишь?

— Да.

— Тогда прощай, Бхулак.

Он не успел ответить: она не сдвинулась с места и продолжала стоять прямо, но всякое подобие жизни разом покинуло её. И лицом, и фигурой она теперь напоминала статую прекрасной девушки, совершенную сходством с живым человеком, но — неживую.

— Арэдви, — простонал он снова.

Но времени на скорбь не оставалось — теперь действовать должен был он.

Между тем вокруг головы Арэдви возникло лёгкое мерцание, которое становилось всё ярче, уплотнялось и наконец превратилось в нечто, что Бхулак воспринимал как зависший в воздухе светящийся мертвенной синевой квадрат, содержащий множество разбросанных по некой хитрой системе разноцветных кружков и квадратиков. Арэдви называла всё это непонятным выражением «пульт программирования».

Бхулаку предстояло совершить на нём две серии операций, в строго определённом и тщательно заученном порядке прикасаясь к разным местам квадрата. Он множество раз тренировался делать это, но всё равно опасался ошибиться — тогда всё будет напрасно. Потому, приставляя сейчас пальцы к нужным пятнышкам, издававшим при этом короткий мелодичный звук, он был очень напряжён.

Однако, похоже, всё прошло прекрасно: квадрат издал звук несколько более долгий и какой-то… весёлый, и засветился иным светом — розоватым. Одновременно прозвучал мелодичный голос Арэдви — хотя сама она по-прежнему стояла неподвижно, и губы её не двигались:

— Файл обновляемой базы оперативных данных за номером шестьдесят шесть в двенадцатой степени удалён безвозвратно, — сказал голос.

— У меня получается! — с радостью воскликнул Бхулак.

Он знал, что Арэдви мертва и ничего не ответит, но всё равно хотел сообщить ей это.

Вторая операция казалась сложнее, а зависело от неё намного больше. Квадрат снова засветился синим, и Бхулак начал на нём заученные манипуляции. Всё-таки память его работала превосходно — он делал всё быстро и уверено. Теперь квадрат издал звук более громкий и грозный, ало замерцал и вдруг разом погас.

— Маскировка снята, — вновь проговорил голос. — Стационер видит нас.

Теперь оставалось лишь ждать. Он думал, что всё произойдет мгновенно, но проходили минута за минутой, а ничего не менялось. Небо посерело, вещи стали видны чётче — приближался рассвет.

Наконец это случилось. Бхулак с ужасом и гневом увидел, что голова Арэдви словно бы лопнула по самой середине. Он знал, что брызнувшая жидкость на самом деле не кровь, но от настоящей она не отличалась ни видом, ни запахом. Впрочем, вышло её совсем немного. Голова аккуратно распалась на две одинаковые половины, явив то, что Бхулак не желал видеть — непостижимую в своей сложности конструкцию из множества мельчайших деталей, которые переливались, мигали, шли золотистыми искорками.

Но разошлась на части и она. И вот из самой середины головы той, кто называлась Арэдви, показался сияющий шарик — совсем небольшой, но очень яркий, так, что смотреть на него было трудно. Он осветил всю вершину холма вместе с Бхулаком и древними валунами. А потом отделился от головы и поднялся в воздух.

Механические мозги и половины черепа вновь сошлись воедино, и Арэдви повалилась на землю — теперь уже окончательно мёртвой. А сияющий шарик вдруг исчез, словно его и не было, и вновь настала тьма — куда более вязкая после ослепительного света.

Наступал самый опасный момент. Согласно расчётам Арэдви, Поводырь должен был правильно отреагировать на ситуацию с вероятностью в почти восемьдесят процентов. Но это были расчёты для стационера в его нормальном состоянии — а не для той безумной машины, которая решала сейчас, что делать с бывшим эмиссаром.

Бхулак вполне смирился с тем, что в следующее мгновение упадёт замертво рядом с Арэдви, и эта перспектива даже каким-то образом утешала его, ибо сулила покой. Но тут его охватило знакомое чувство растворения в радужном взрыве, возникавшее всякий раз, когда Поводырь переносил его на невообразимые расстояния, и он утратил личность.

Земная орбита, автоматическая станция Нации «Поводырь». 1993 год до н. э.

Сознание возвращалось не по порядку, хаотичными толчками вбивая в него разрозненные обрывки знаний о прошлом. Он ещё не помнил, как его зовут, но уже знал, где находится — в небесном дворце Поводыря. Но кто это такой и зачем он здесь, всё ещё скрывалось в смертном мраке, из которого он только что вынырнул.

Однако постепенно прояснялось и это. Бхулак вновь обрёл своё имя, воспоминания и боль свежей утраты. И ещё боль телесную, которой всегда заканчивались для него такие перемещения. Но к этому он приготовился, а времени приходить в себя не осталось вовсе. Потому он с трудом приподнялся и начал осматриваться.

Его охватили стародавние воспоминания о грандиозных и пугающих домах тьюи, куда они забрали дикого мальчика Ойно, чтобы сделать Пастухом. Но теперь-то он понимал, что оказался в огромной машине, парящей в небесах, на невообразимом расстоянии от его родного мира.

«Огромность» — слово самое подходящее, впечатавшееся в его сознание ещё от первого пребывания на станции пришельцев. Видимо, они сами были огромными: сейчас Бхулак понимал, что ни разу по-настоящему не видел своих бывших космических хозяев — лишь работавших с ним человекоподобных роботов. Во всяком случае, складывалось впечатление, что всё это построено для существ-великанов. Бхулак лежал на гладком твёрдом полу из материала, похожего на какой-то металл, но холодным он не был. И тёплым тоже — просто… никаким. А находился он в комнате… да какой комнате — гигантском зале, потолок которого терялся в сумраке далеко наверху. Однако большая часть огромного помещения неким образом освещалась приглушённым светом с металлическим оттенком, хотя какие-либо его видимые источники отсутствовали.

Бхулак поднялся на ноги. Боль постепенно покидала — вообще он отметил, что на сей раз почему-то приходит в себя после переноса гораздо быстрее, чем обычно, но не стал раздумывать над причиной того. Он даже чувствовал в теле необычную лёгкость — оно двигалось гораздо быстрее и свободнее, чем он ожидал. Бхулак вспомнил слова Арэдви, что на станции сила тяжести меньше земной, потому что именно такая нужна рабочим механизмам Поводыря. Теперь он понял, что она имела в виду.

Эти самые механизмы тоже имелись в наличии: они сновали по всему залу, его стенам и, наверняка, почти невидимому потолку. Раньше Бхулак принял бы их за чудесных зверей, но после того, как узнал Арэдви, понимал, что всё это хитрые машины. Вид и размеры они имели очень разные — встречались громоздкие, медленно передвигающиеся вдоль стен, и мелкие юркие, быстро мельтешащие, периодически замирающие, выпуская из себя тонкие блестящие усики, которыми молниеносно производили таинственные манипуляции и мчались дальше. На многих светили или мигали разноцветные огоньки, другие издавали приглушённые звуки — жужжание, лёгкий писк или другие, совсем уж невообразимые. Всё это напоминало видения, приходящие к человеку после крепкого настоя грибов силы.

Бхулак не боялся машин, зная, что те не обращают на него никакого внимания, занимаясь своими делами — «технически обслуживают станцию», как выражалась Арэдви. Так что он осмотрелся и, увидев, что из зала в разные стороны ведут подходящие тому по масштабам проёмы, зашагал к первому попавшемуся, полагая, что, если не знаешь пути, следует идти в любую сторону.