Ночью он наскоро овладел девицей и сразу уснул, но спал чутко — в памяти остался алчный взгляд, брошенный горцем на его прекрасный меч и мешок с серебром на поясе. Однако переночевал спокойно — по всей видимости, хозяин не смел гневить богов, покушаясь на гостя и его достояние. Он рассыпался в благословениях, получив маленький серебряный слиток, но двое его черноусых сыновей угрюмо смотрели исподлобья. Бхулака это нимало не заботило, он просто повернулся и пошёл своей дорогой.

Теперь, стоя тут в полном одиночестве, словно мёртвое дерево, Бхулак тем не менее знал, что не одинок. Здесь было полно невидимых существ — очень старых, сильных, мудрых и недобрых. Были и другие — более благожелательные, но они ничем не могли помочь ему. Тысячелетиями опекаемый и наставляемый Поводырём, он знал, что нет в мире богов, в которые верил и его народ, и другие племена. Некоторые боги, впрочем, и правда были, но давно уже умерли. Вот в космосе полно чужеродных существ, враждебных людям, но сейчас и их на Земле не осталось, иначе Поводырь предупредил бы его.

Но те, что толпились сейчас вокруг — не из космоса. А откуда?.. Этого не знал ни он, ни Поводырь. Бхулак давно уже убедился, что тот знает далеко не всё, и это его тревожило.

Однако следовало заняться тем, зачем он сюда пришёл. Поводырь мог дать многое, но о делах своих насущных Бхулак привык заботиться сам. И чем бы ему ни пришлось заниматься в дальних краях, от твёрдо знал, что без золота не обойтись.

Какой бы глубокой ни была его улучшенная мудростью тьюи память, многие мелочи из неё за тысячелетия стирались. Да и многое тут с тех пор изменилось. Поэтому он довольно долго вспоминал, где именно зарыл клад. Наконец, отсчитал десять шагов от вершины холма на север (вспомнив, что и тысячу лет назад тут росла фисташка, но, конечно, нынешняя была лишь потомком той), сделал семь шагов вправо и уткнулся в большой валун — точно тот самый. Тайник находился в десяти локтях от него — вверх и налево. Сбросив висящие на спине инструменты — медные кайло и лопату, Бхулак принялся за дело.

Закопал он сокровище глубоко, да ещё за прошедшие века сюда нанесло почвы, так что трудиться ему пришлось не меньше часа. Несмотря на то, что уже настала довольно прохладная ночь, он весь взмок и сбросил тунику, как ещё раньше плащ, оставшись в одной набедренной повязке.

Он споро работал при свете полной луны, пока кайло не наткнулось на что-то твёрдое и крупное. Бхулак стал работать лопатой, вскоре расчистив большой плоский камень, который помнил — он служил крышкой подобия каменного ящика, сохранявшего сокровища.

За почти три тысячи семьсот лет своей жизни Бхулак собрал большие богатства — немало, впрочем, потерял и растратил. Кое-что лежало на хранении в храмах или у преданных ему семей в Та-Кемет, Междуречье и Ханаане. Но основная часть скрывалась в разных местах мира — в таких вот тайниках.

Кайлом Бхулак поддел камень и отбросил его в сторону. Глазам его открылась не очень впечатляющая картина — более всего это походило на кучу мусора. Мусора, конечно, там тоже хватало — истлевших дерева, кожи и ткани. Но между тленом в лунном свете тускло отсвечивало золото — очень старое.

Отбросив лопату, Бхулак начал вытаскивать вещи, когда-то служившие знаком его достоинства царя-жреца. Он принёс их из западных земель, где правил страной, чье богатство покоилось на медных и золотых копях, а также искусных мастерах, умевших делать из этих металлов множество вещей, каких не делали ещё во всём тогдашнем мире. Места главных месторождений металлов и кое-какие секреты их обработки подсказал Бхулаку Поводырь. Он же ввёл в его сознание и другие полезные новшества, к примеру, «хитроумное слово» — умение с помощью знаков на сырой глине сохранять свои слова и мысли. Люди это делали и раньше, но Поводырь открыл способы развить это искусство, которым теперь пользовались многие.

Отбросив воспоминания, Бхулак стал доставать и складывать в кожаный мешок золотые предметы — бляшки и бусины, которыми некогда были обшиты его одежды, браслеты, ожерелья, массивный нагрудный диск, оковку царского топорика, футляр для священного царского мужского жезла… Прекрасно отполированные нефритовые топоры, медные кинжалы и наконечники копий он оставил, но всё равно мешок стал довольно увесистым.

Остановившись передохнуть, он вновь унёсся мыслями к тому — прекрасному — времени, когда всё ещё ощущал себя молодым и радовался своему данному богами могуществу. Тогда он был уверен, что вскоре тьюи вновь спустятся с небес и он вместе со своим народом уйдёт в славный поход среди звёзд. Но тьюи так и не пришли, а Поводырь отказывался говорить, когда они вернуться. Постепенно Бхулак стал осознавать своё одиночество и оторванность от человечества. Что у них было общего?.. Разве что смерть, но если на прочих людей она набрасывалась почти сразу после их рождения, то его ждала в каких-то туманных далях.

Вот так Поводырь — просто машина, при всех его знаниях и умениях — стал для него ближе любого из людей, даже своих родителей, растворившихся в невероятной толще веков.

— Ойно! Ойно!

Бхулак знал, что голос этот звучит лишь в его душе, но для него он заполонял весь мир. Не в первый раз настигал он его, и это всегда случалось в ключевые моменты его жизни.

— Отец! — закричал он, хотя знал, что это, конечно, не его павший тысячелетия назад от рогов быка отец, от которого и костей-то сейчас не осталось. Но всё равно кричал в своём сердце:

— Отец, чего ты от меня хочешь?!

— Вернись ко мне, Ойно! — отвечал голос, так похожий на голос отца его Таура.

Происхождение Пастуха

Южная Анатолия, Аратта. 5681 год до н. э.

Ойно резко вскочил и обернулся, едва не уронив отцовскую голову. На низкой платформе позади него сидела огромная старуха — полуголая, одетая лишь в шерстяной лиф, который не в силах был удержать её отвисшие до пупа груди, и передник, которого могло и не быть, поскольку он почти полностью скрывался под жировой складкой живота, возлежащего на необъятных ляжках. Её круглое лицо было бесстрастно, под жёсткими усиками змеилась холодная полуулыбка. Коричневатая кожа блестела от пота — Ойно и со своего места ощущал кислый запах.

— Прости, я не слышал, как ты вошла, старейшая Кхел, — юноша вновь сел на пятки и в знак почтения простёр к главе совета посёлка обе руки.

Он и правда не слышал, более того, не понимал, откуда она появилась: в дом был лишь один вход — по лестнице из потолочный двери, и старуха по ней точно не спускалась. Может, из потайной комнаты, о которых ходили слухи? Или просто возникла из воздуха?..

— Ты и не должен был, — снисходительно ответила Кхел. — Мужчинам многое не дано знать.

Ойно смиренно склонил голову — старуха обладала в Аратте непререкаемым авторитетом и вообще считалась воплощением Триединой. Она и правда была точь-в-точь, как статуэтка Матери, восседающей на двух леопардах и исторгающей из себя младенца — такая стояла на домашнем алтаре в доме Ерати.

— Ведаю, о чём ты говорил с отцом, — произнесла старуха, и юноша похолодел.

— Ты знаешь? — вырвалось у него.

Кхел усмехнулась.

— Неужели ты способен что-то скрыть от меня? Я вижу твои все мечты и мысли. И я их осуждаю.

— Но почему?

— Потому что Триединая во гневе явит тебе свой птичий лик, — зловеще понизив голос произнесла старейшая.

— Но чем я прогневал её?!

— Ты впал в ересь древних.

Уже второй раз за сегодня Ойно слышал это, но никак не мог взять в толк, в чём был смысл такого обвинения. Он почти ничего не знал о древних…

— Ты хочешь уйти в проклятую страну на западе, — обвиняюще заговорила Кхел. — Там, где мужчины управляют сами. Где в поселениях дома стоят порознь, а не прижимаются друг к другу, как должно. Где святотатственно держат в загонах телят, пока из них не вырастут быки и коровы, и пасут их, хоть эти звери посвящены Матери и должны быть свободны. Где расплавляют вязкие камни, которые Мать дала затем, чтобы из них делали священные предметы. Но на западе из них отливают инструменты и оружие. Там забыли о Триединой, и поклоняются Богу-зверю, посылающему молнии! Мужчине!