В руках он держал бубен, в который ритмично бил обтянутой мехом колотушкой, производя жуткие потусторонние звуки, далеко расходящиеся по ночному лесу и сонной реке. Ритм ударов всё убыстрялся, колдун начал приплясывать и завывать непонятное странным высоким голосом. В своём диком танце он всё ближе подходил к неподвижно стоящим вокруг костра людям.

Наконец, продолжая конвульсивно приплясывать, оказался вплотную к ним, и те расступились, попуская его к площадке у костра, где магическое действо продолжилось. Удары в бубен стали настолько частыми, что звуки их слились в протяжный утробный вой, а непонятные слова и фразы исторгались уже непрерывно. Всё это захватывало присутствующих — вожди дасов тоже начали сперва дёргаться, а потом некоторые стали вслед за колдуном совершать судорожные движения и подвывать что-то. И сам Бхулак ощущал дыхание безумия, но сопротивлялся ему — в конце концов он не раз видел подобное, а иногда и сам становился главным действующим лицом похожих радений.

Достигший пика экстаза колдун упал на землю, продолжая конвульсировать и завывать. И вот он прокричал, вернее, провизжал что-то вовсе уже невыразимое, сорвал с себя маску, отшвырнул её в сторону и вдруг разом стих.

Бхулак вздрогнул, узнав теперь в колдуне Нойт. Лицо девушки было, словно у мёртвой, бледно и неподвижно, местами испачкано пеной, пошедшей у неё ртом во время обряда.

— Она плывёт на бубне в мир духов, — услышал Бхулак за спиной шёпот.

— Не умрёт? — спросил он, обернувшись, старого Српа.

Такое тоже иногда бывало.

— Нет, — успокоил старик, тоже едва переводивший дух после колдовских упражнений. — Она ела гриб панх, но скоро он отпустит её назад.

Он оказался прав: через несколько минут краски стали возвращаться на лицо Нойт, и наконец она открыла глаза. Срп помог ей подняться. Взгляд её всё ещё дико блуждал, но уже стал осмысленным.

— Маар-ми говорила мне слова, — с некоторым трудом произнесла она, словно припоминая что-то. — Сказала… что она… и её дети-боги хотят смотреть на райжу Аркаина. Прямо сейчас.

Сама она на Бхулака не взглянула и никак не показала, что они знакомы.

Дасские вожди начали вполголоса что-то оживлённо обсуждать между собой, а к Нойт, по-прежнему не смотревшей на Бхулака, подошли две женщины из чома, взяли её под руки и увели обратно.

— Пойдём, — обратился к райже Срп.

Мужчины зажгли от костра факелы, и все вместе отправились к дальнему концу поляны, где темнела масса ещё одной причудливой скалы. Когда они подошли ближе Бхулак понял, что тут точно поработали человеческие руки — изначально скала, вероятно, лишь напоминала фигуру женщины, но после того, как её кое-где обтесали, грубо вырезали в камне черты лица, раскрасили белой глиной, углём, красной и жёлтой охрой, она действительно стала выглядеть огромной и страшной сидящей старухой.

— Маар-ми, Золотая бабушка, прими нас! — нестройным хором воззвали дасы.

Когда они замолкли, к богине обратился один Срп:

— Вот тут чужой человек из деревянной крепости пришёл к тебе, как ты хотела. Погляди на него и вразуми наши головы, чтобы мы смогли решить, надо верить ему, или навечно пребудет наша вражда с коровьим народом!

В рваном свете факелов чудилось, что каменная старуха и впрямь оживает, даже чудовищное лицо её, вроде бы, обретало подвижность. Бхулак разглядел на нём ещё и бурые пятна — кровь, похоже… Ему стало казаться, что он вернулся в незапамятные времена своего детства, в исчезнувший город Аратта, и вновь стоит перед лицом Триединой, которая взирает на него сурово и недоверчиво.

Ничего плохого, впрочем, не произошло: дасы ещё пару раз призвали Маар-ми, простирая руки к статуе, сложили перед ней приношения — их там уже была целая куча: шкурки пушных зверей, одежда, медное и каменное оружие, и благоговейно отошли. По всей видимости, после слов Нойт визит к богине стал лишь формальностью.

С этого момента встреча стала более деловитой и раскованной. Вожди отвели Бхулака обратно к костру и расселись вокруг него на деревянных чурках. По кругу пошёл деревянный ковш с каким-то сброженным напитком, отдававшим травами, мёдом и ягодами.

— Райжа Гопта, наши люди много поколений враждовали с твоим народом, и до сих пор мы враждуем, — начал Срп.

Возразить тут было нечего.

— Но теперь в наши края приходит беда, которая угрожает и твоим людям, и нашим, — продолжал старик.

— Ты говоришь об иргах? — уточнил Бхулак.

— Да, — ответил дас.

— Но чем они угрожают вам? Вы же одной крови.

— Они похожи на нас и говорят похоже, — согласился старик. — Но они не мы. Может быть, у нас те же самые предки. Но и твой народ может быть в родстве с ними — и всё равно они останутся вам врагами.

И правда, в том, что какие-то отрасли ореев, забравшиеся далеко на восток, оказались среди предков иргов, ничего невероятного не было.

— Но до меня доходили слухи, что некоторые ваши люди держат их сторону, — осторожно возразил Бхулак, не ставший уточнять, что один из таких едва не отравил его с молодой женой.

— Мы знаем, и нас это очень тревожит, — не стал спорить Срп.

Бхулаку показалось, что при этих словах по лицу одного из вождей — самого молодого, вислоусого, с единственной прядью волос на выбритой голове, промелькнула злая усмешка.

— Страшны не все ирги, — продолжал между тем старик. — Большая часть их — обычные люди, хоть и очень храбрые, и не боящиеся смерти. Но есть среди них Люди-змеи…

Он этого имени словно ледяное дыхание пронеслось по поляне — все поёжились.

— Сейчас в стране иргов, в Золотых горах, Змеи имеют большую власть, — говорил старый дас. — Кланы переходят под их руку, их вожди сами становятся Змеями, колдуны и духовидцы иргов передают слова Великой Матери, которую они называют Змееногой, что он благословляет все дела Змей. Но это ложь…

Лицо Српа было сурово и мрачно, лица же других вождей чувства выражали различные — гнев, тревогу, страх. Бхулак же незаметно следил за молодым вождём, но тот теперь ничем не выдавал своего отношения к происходящему.

— Это ложь! — повторил Срп. — Маар-ми благодатна и щедра, а их Змееногая полна гнева и ужаса. Люди-змеи во славу её страшно мучают пленных и поедают их мясо. Это зло, от которого отвернулись наши предки. И колдовская сила змеелюдов — сила злых духов, человекоубийц. На деле их бог — Змей, в незапамятные времена укравший с неба солнце и луну и утащивший в подземный мир мёртвых. Славный герой Или проник туда, посредством волшебного своего семеричного посоха освободил светила и выпустил их в мир снова, но Змей всё время хочет вернуть их к себе в преисподнюю.

Бхулак уже слышал подобное — в селении юсов, от жрицы Эмьё-почтенной…

— Те же кланы иргов, которые переходят под начало людей-змей, после горько жалеют об этом, — продолжал старик. — Воинов, которые не отдали свою кровь и плоть Змееногой, Змеи бросают в самые опасные места битвы и те быстро гибнут. А других таких отсылают далеко на восток, к великому озеру, чтобы они работали на рудниках, добывая ядовитую блёклую руду для их оружия, а рудокопы там долго не живут и умирают в муках. И всё чудесное оружие, все прекрасные вещи, которые делают иргские мастера, принадлежат змеелюдам. Тех мужчин, кто не может сражаться или работать — стариков и калек — они убивают. А все женщины такого клана работают только на Людей-змей, те же вольны пользоваться ими, когда захотят, а все дети считаются от рождения принадлежащими Змееногой.

Таких подробностей Бхулак не ведал, и удивлялся осведомлённости старика. Если всё это правда, многое становилось понятным…

— Я… мы не желаем, чтобы всё это случилось с нашим народом, — заключил Срп. — Мы воевали с арийцами, и те отняли наши земли, но теперь мы привыкли жить там, где живём. Я думаю, нам пора оставить вражду и дать и вашим, и нашим людям жить в мире — вам в степях, нам — в лесах. А если Змеи приведут сюда иргов, мы должны прогнать их обратно в их горы. Ты, Гопта, нам не враг — так говорит Нойт, великая чародейка, избранница Маар-ми. И ты спас наших людей. Поэтому я говорю тебе это, а ты передай другим коровьим людям. Я всё сказал.