— Кто вы и что вы здесь делаете? — спросил он с сильнейшим акцентом.

— Я Никифор Орехов, один из инвесторов вашей фирмы, — проговорил Орехов с апломбом; я и не знала, что он умеет такой на себя напускать. — Прилетел с инспекцией. Проводите меня к капитану.

На секунду мне показалось, что это сработает: задний, тот, что сделал шаг назад, вздохнул с облегчением. Однако передний вдруг вытащил из кармана маленький пистолет.

— Капитан под арестом, — он очень тщательно выговаривал долийские слова. — И вы сейчас к нему присоединитесь. Идите.

— Вы собираетесь стрелять? Здесь? — голос Орехова звучал совершенно спокойно. — Обшивку продырявите.

— Маленькие пульки. Продырявлю вас. Не обшивку. Идите за мной. Мой помощник обойдет вас сзади.

Орехов напрягся, как будто приготовившись действовать. Я подумала — зря он. У матроса с пистолетом были такие глаза, что мне тут же сделалось ясно: ему приходилось стрелять на поражение раньше. Убивал он или не убивал, я сказать не могла, но не оставалось никакого сомнения, что, в случае чего, он без колебаний прострелит Орехову плечо или ногу. И следил он за миллионщиком, как коршун.

Но только не за мной. На меня ни этот матрос, ни его товарищ не обращали внимания. Я была все равно что невидимкой.

Очень кстати мне вспомнились слова шефа про то, что движение суфража даже в Необходимске насчитывает меньше двух поколений, а за границей с этим совсем туго. Они просто не воспринимали женщину как источник угрозы!

Поэтому я изо всех сил крутанула вентиль, врезанный в одну из идущих вдоль коридора труб. Насколько я помнила из нашей экскурсии, они служили для регулировки давления в специальных резервуарах, каковых на борту дирижабля было множество.

Почему-то мне представлялась струя пара, которая должна была сбить обоих матросов с ног, при удаче заставив переднего выпустить пистолет. Однако на деле раздалось только сильное шипение.

И все же оба матроса удивленно повернули головы на этот звук, причем тот, что с пистолетом, сказал что-то на юландском. Наверное, ругательство. Когда человек ругается, он не может прицеливаться!

Я скользнула мимо Орехова и, сцепив руки в замок, одним ударом сверху вниз выбила у этого типа пистолет — а затем подхватила его у самого пола. В точности, как Прохор меня научил. Увидь он это, он бы мною гордился!

В этот момент меня скрутило такой волной дурноты, что я покачнулась. Будь я одна, тут-то бы меня и сцапали. К счастью, Орехов не растерялся. Шагнув вперед, он ударил первого матроса в солнечное сплетение и, когда тот согнулся, добавил второму в челюсть.

Потом в одно движение закрутил вентиль, который я открыла.

— Анна, пойдемте, — сказал он.

— Вперед? — спросила я, глядя на два стонущих тела. Неприятно было думать, что придется через них переступать.

— Нет, назад. Я видел там дверь в пассажирский коридор.

— Зачем нам в пассажирский?..

— Наши планы изменились. Сначала будем освобождать капитана из-под ареста.

Орехов предположил, что капитан заперт под арестом в собственной каюте. Не знаю, с чего он это взял. По мне так логичнее было бы закрыть арестованного в карцере или еще в каком-нибудь маленьком помещении без окон и удобств.

Однако, наверное, миллионщик знал, что говорил. Он лучше меня был знаком с порядками на флоте, где почтение к капитану доходит на судах до суеверного. Сместить его — еще куда ни шло. Однако выказать неуважение? Невозможно!

Мой напарник рассудил совершенно правильно, потому что перед капитанской каютой мы наткнулись на часового. На сей раз это был не рядовой член команды — с удивлением я узнала исполняющего обязанности главного инженера, того самого, которого приводили на интервью с Ореховым. У того на бедре поверх формы тоже висел пистолет.

Этот господин не стоял у двери, а сидел на ажурном раскладном стульчике — видно было, что расположился он здесь надолго. Его левая ступня то и дело постукивала по полу, пальцы барабанили по колену — классические признаки нервического состояния ума. И все же его рука твердо лежала на кобуре пистолета, пальцы то и дело расстегивали и застегивали ее, так, будто это было абсолютно привычное дело. Похоже, он умел обращаться с оружием. Ну еще бы, совсем гражданского не поставили бы на такое ответственное дело…

К счастью, нас он пока не видел: мы с Ореховым выглядывали из-за угла коридора.

— Я подойду к нему и попробую отвлечь, — шепотом сказал мне Орехов. — И обезоружу.

— Нет, — я снова подумала о том, как на меня реагировали матросы. — Меня он, скорее всего, не воспримет всерьез и удивится, зачем я тут. У меня больше шансов.

— Вы способны обезоружить человека с пистолетом? — серьезно спросил миллионщик. — Когда я говорил, что вся эта операция не стоит риска для вас…

— По-моему, пытаться избежать риска уже поздно, — заметила я. — Кроме того, вы только что наблюдали, как я одного такого обезоружила. И да, меня этому учили. А вас?

Конечно, я не стала говорить ему, что сама отнюдь не чувствовала уверенности в своих способностях. Обезоруживать людей меня тренировал Прохор, но метод, который он показывал, срабатывал у меня не всегда. С матросом в коридоре мне просто повезло. Вдвойне повезло, что он отвлекся на тот вентиль.

Орехов вдруг взял мою руку, поднес к губам и поцеловал. Усы пощекотали тыльную сторону моей ладони.

— Будьте осторожны.

Щеки у меня погорячели.

— Хорошо, — сказала я. — Буду.

Нетвердой походкой я вышла из-за угла.

Инженер тотчас вскочил со своего места. Как я и подозревала, человеком он оказался опытным: его пистолет покинул кобуру, и дуло смотрело прямо на меня уже через долю секунды.

— Стоять! — резко сказал он по-долийски. — Стоять и не двигаться! Кто вы?

Должно быть, он не запомнил меня со времен экскурсии. И неудивительно, я ведь держалась за спинами Орехова и экспертов, вопросов не задавала.

Это сильно действует на нервы, когда на тебя направляют пистолет. С ножами у меня уже был опыт, но вот в дуло я смотрела впервые. Мне приходилось видеть огнестрельные ранения; как-то, довольно давно, я даже присутствовала при перестрелке. Самое жуткое в них, что выпущенный снаряд нельзя отследить. Кто-то один нажимает на спусковой крючок, кто-то другой неожиданно валится на пол. Мне стало безумно страшно. Да еще и воздействие арки… Почти не пришлось притворяться, что мои ноги подогнулись, и я осела на колени.

— Это провокация, — проговорил инженер по-долийски. В его голосе явственно слышалась угроза. — Оставайтесь на месте!

Честно говоря, я надеялась, что он ко мне подойдет. Все-таки когда женщине становится дурно, мужчины обычно приходят на помощь. Но шеф плохо бы меня учил, если бы не я не умела менять план уже в процессе.

Мне ничего не оставалось, как рухнуть плашмя и поползти к нему, моляще вытягивая руки.

— Офицер! — простонала я, насколько хватало моего долийского. — Офицер, я нуждаюсь в помощи! Помогите! Мне плохо!

Мне нужно было проползти всего несколько метров, чтобы вцепиться в ботинок часового. А там уже дернуть этот ботинок на себя, и… Не станет же он стрелять по несчастной больной женщине?

— Оставайтесь на месте! — повторил инженер. — Оставайтесь на месте, или я буду стрелять!

Мне показалось по тону его голоса, по выражению лица, что непременно будет. Черт! (Более приличных слов в голову не лезло). Мой тонкий психологический расчет не оправдался. Надо было придумывать что-то другое, причем прямо сейчас. Ведь дуло пистолета так и смотрело на меня, да и сам инженер не отводил глаз…

В этот момент капитанская каюта за спиной инженера бесшумно отворилась, и оттуда выглянул капитан Бергхорн. Босиком, без кителя, в одной белой рубашке и штанах с подтяжками, он держал в руке окованную медью подзорную трубу. Мы встретились взглядами.

Инженер заметил, что я смотрю на что-то за его спиной.

— Еще один трюк, — пробормотал он сквозь зубы и начал опускать пистолет, но не так, будто не хотел больше его использовать, а так, будто прицеливался по мне.