И шеф рассказал мне следующее.

Разумеется, когда генмодов создали как живое оружие, никто и не думал предоставлять им гражданские права или считать их хотя бы равными с людьми. Бытовало представление, что интеллектом они не могут потягаться с человеком: мол, разума у них ровно столько, чтобы выполнять приказы и уметь голосом сообщить о добытой информации. Только для этого генмодам якобы и меняли голосовые связки (на самом деле, как заметил шеф, никто из тогдашних экспериментаторов толком не понимал, что и как они делают, выводя генмодов; просто привили животным комплекс оборотневых генов и надеялись на лучшее).

Только чудом некоторым генмодам удалось стряхнуть власть контрольных булавок; чтобы добиться свободы для себя и своих собратьев, им пришлось создавать сеть подпольных организаций, объединяться в группы. Разумеется, помогали им и люди.

Несколько лет спустя, когда Большая война была в самом разгаре, эти группировки генмодов сумели наладить связь с руководством Необходимска и предложить свою помощь в обмен на политическое убежище. Тогда генмодные группировки и город помогали друг другу; например, втайне от всех было создано подземное пневматическое метро, предназначенное для скоростной переброски небольших генмодных отрядов и укрытия ценностей на случай оккупации…

— А я и не думала, что оно настолько старое! — поразилась я.

— Оно было гораздо меньше, — согласился шеф. — С тех пор его значительно расширили уже для более мирных нужд… или менее мирных, как сказать. В общем, как вы знаете, сама по себе эта пневматика секрет полишинеля: о ней знают слишком многие, чтобы действительно утаить его в секрете, и все же популярным видом транспорта она тоже не является. Иными словами, известно о нем многим, но значительно меньше народу — как людей, так и генмодов — представляют себе его масштаб.

— Уж не планируют ли генмоды захватить Необходимск? — спросила я, пораженная неприятной идеей.

Шеф встопорщил усы.

— Лично я таких планов не строю. И никто из тех, кого я знаю лично и имею честь называть своим другом, тоже. Однако за всех генмодов города не поручусь — статистика подсказывает, что среди них должно быть немало идиотов.

— … На которых, возможно, и пытается опереться Соляченкова, — закончила я его мысль.

— Весьма вероятно, — согласился шеф. — И не менее вероятно, что через Вельяминова она сумела наладить связь с остатками подпольной организации генмодов. Эти подпольные организации сохранились только у тех, кто не признал договор с Городским советом…

— А был такой договор?

— Неофициальный. По крайней мере, так рассказывала мне мать, а ей передавал дед. Мы распустили свои организации, взамен получили права и вольности, которых генмоды не имеют нигде в мире… по крайней мере, до последнего времени не имели. Вот уже несколько лет, как некоторые страны все-таки начали относиться к нам менее предвзято.

— Потрясающе, — пробормотала я. — Но не все генмоды, выходит, были этим довольны? И недовольные стали отщепенцами, а те, кто успел вовремя пристроиться, оказались наверху?

— Примерно так, — кивнул Мурчалов.

— И Соляченкова пытается опереться на этих недовольных… — полная картинка начала постепенно складываться у меня в голове. — И одновременно она разыскивает среди элиты генмодов тех, кого можно подчинить с помощью булавки…

Шеф едва заметно кивнул, показывая, что мой ход мыслей абсолютно верен.

— Шеф, — сказала я, — а вот это кумпанство, «Ния хоризонтер», не связано ли оно как-то со Школой детей ночи? Или это просто совпадение, что оно тоже из Юландии? Вы получили уже известие от своего информатора за рубежом?

Мурчалов приподнял лапу и задумчиво ее лизнул.

— Да, — сказал он, — никакого тут совпадения нет, связь существует, и прямая. Небезызвестный вам Гуннар Лейфссон одно время ходил в секретарях вице-президента этих ваших «Новых горизонтов».

А, так вот как это название переводится! То-то мне казалось, что оно звучит очень знакомо…

— Все это очень гладко, — мне тут же пришла в голову новая мысль. — Но зачем уважаемым дельцам связь с сектантами?

— Связь неофициальная, — заметил шеф, — и, очень может быть, она нужна была только за тем, чтобы выйти на Соляченкову. Все это могло бы хорошо сработать: подобные контакты очень трудно засечь.

— Но теперь нам ясен их план, так что они у нас в руках! — воскликнула я. — Ведь правда?

Шеф посмотрел на меня с некоторой грустью.

— Если бы все было так просто, Анна, — сказал он. — Что, по вашему мнению, с этим всем можно сделать?

Хитросплетения политического заговора — особое дело. С этой точки зрения шеф был совершенно прав: так вдруг эту ситуацию не распутаешь. В самих встречах Вельяминова с главами генмодных союзов ничего компрометирующего не было. А уж о чем они договаривались — это вопрос отдельный.

Вот если бы удалось уличить его, а лучше Соляченкову, в контрабанде булавок или хотя бы в незаконной установке машины неизвестного действия на дирижабле — это, конечно, было бы уже лучше.

Но никаких улик такой незаконной деятельности у нас не было.

Зато была клиентка — Ксения Мягколап, — которой следовало сообщить о результатах расследования. Правда, оставался деликатный вопрос, насколько мы имели право посвятить ее в проблему, которая приобрела общегородской размах.

— Она — лицо гражданское, в эти дела не посвященное, — сказал шеф. — Лучше сделать вид, что расследование затянулось, и пока ничего ей не сообщать. Если придется затянуть слишком сильно, верну ей деньги.

В ином случае я бы шефа, вероятно, послушала. В конце концов, у него, в отличие от меня, опыт. Он гораздо лучше представляет себе ситуацию. А я и так уже достаточно ошибок наделала в этом расследовании.

Но тут что-то во мне возмутилось.

Наверное, я вспомнила, как с Мягколап обращались служанки. Или как она стояла за воротами нашего садика, не решаясь войти или обратиться ко мне.

А что если она сомневается, правильно ли поступила, что пришла к нам со своими подозрениями? Что если сомневается в себе?

В конце концов, а что если она трясется от страха при мысли о том, что Вельяминов может принести в дом контрольные булавки?

С этими мыслями я отправилась в дом Вельяминовых, рассчитывая застать там Мягколап и поговорить с нею о предварительных результатах расследования. О, я не собиралась сообщать много — достаточно было сказать, что ее подозрения были оправданы, но что дело затрагивает вопросы общегородской безопасности, а поэтому в детали я посвящать ее не имею права…

Всю дорогу до дома я нервничала. Мне пришло в голову, что служанки уже знают меня как странствующую торговку, поэтому я захватила с собой еще дешевых книжек — сомневаюсь, что они что-то купят так скоро, но прийти без товара было бы еще страннее. Однако выйдет ли ко мне Мягколап и удастся ли поговорить с нею наедине?

Как оказалось, я могла не переживать: заднюю калитку дома никто не запирал, а знакомый голос служанки Лены раздавался из соседнего дворика: там она явно болтала со служанкой Викой, но видно их не было из-за вывешенного на просушку белья.

Я быстро прошла к черному входу, надеясь, что он также не заперт: в случае чего скажу, что не услышала разговор и надеялась разыскать служанку в кухне.

Если мне повезет, Мягколап как раз там и обнаружится: будет, например, угощаться из блюдечка с молоком!

Но кухня была пуста, ни следа нашей клиентки.

Приоткрытая дверь в столовую оказалась для меня настоящим искушением. Я понимала, что у меня нет лицензии частного сыщика, а даже если бы и была, при отсутствии четких свидетельств преступного намерения у домовладельцев то, что я проделываю, в любом суде расценили бы как незаконное проникновение. Но…

В общем, я прошла в столовую.

Она ничем не отличалась от обычных столовых в состоятельных домах, где мне приходилось бывать: красивая посуда в стеклянной горке, большой круглый стол, застеленный бело-голубой скатертью. Неожиданность оказалась только одна: я думала, что попаду в анфиладу комнат, каждая из которых следует за другой, но вместо этого оказалось, что в столовую выходят несколько дверей. Очевидно, изнутри дом Вельяминовых отличался от других подобных ему домов примерно того же времени строительства.