Книжка оказалась слишком сложной для моего детского ума, я благоговейно поразглядывала сложные схемы, да на том дело и кончилось. Так мне и не пришлось выяснить, «отчего машинки летают».

А на самом деле ничего сложного тут нет. (Ну, или так я поняла, покопавшись в старых подшивках «Знание — сила»… впрочем, тут я сейчас могу и напутать: все-таки не специалист.) Минерал энноний, если поместить его в электромагнитное поле, начинает на это поле влиять определенным образом, что обеспечивает противовес гравитационному полю планеты и позволяет легче поднимать на высоту небольшие грузы. А дальше уже дело техники: создать подъемную силу. В аэромобилях она создается небольшими подвижными лопастями.

В народе поговаривают, что структуры Муниципального парка удалось возвести на такую высоту тоже благодаря эннонию: с ним, мол, значительно меньше веса нужно на поддерживающую конструкцию. На самом деле это не так, там обошлись на одном инженерном мастерстве. Да и не рискнул бы никто доверять общественную безопасность эннонию: стоит на секунду вырубить электричество, и все сооружение просело бы под собственным весом!

Поэтому в аэромобилях аккумуляторная батарея — едва ли не самая важная деталь. А в аккумуляторной батарее самое важное — колбы с электролитом, или, попросту говоря, серной кислотой. Без них электрический ток не выработаешь.

Когда я явилась на первую в моем списке станцию техобслуживания, там как раз меняли кислоту в колбах.

Станция техобслуживания помещалась на одной из боковых улиц Опалового конца, там, где роскошные особняки неохотно выделяют из своей среды место для технических зданий, общежитий прислуги и тому подобного. То было двухэтажное бетонное строение с плоской крышей — согласно последней архитектурной моде, я даже не ожидала! Писали же в «Вестях», что новое слово в архитектуре — функциональность.

И все же господа аэромобильщики оказались не чужды некоторого позерства: над двустворчатыми железными воротами помещался затейливый барельеф. Тут тебе и вензель, и флаги, и надпись «Единая городская гильдия воздушного транспорта».

Старичок-сторож в будке у этих ворот пропустил меня без единого вопроса, едва я показала пропуск, полученный от Абрама Пантелеева. А вот в самом здании, на первом этаже, я вообще никого не нашла. Только коридор, полный дверей.

Из любопытства я заглянула в несколько. За одной дверью увидела рабочий кабинет: конторский стол, шкаф… Впрочем, шкаф полупустой, а на столе в чернильнице засохло несколько мух. Еще одна комната оказалась складом инструментов и тому подобных причиндалов, пропитанная запахом машинной смазки. Еще одна — кухней, тоже пустой, но явно обжитой: в ней витал запах недавно подогреваемого на плите супа или рагу. Пятая комната оказалась комнатой отдыха: здесь имелся бильярдный стол и диван, на котором могуче храпел какой-то мужик. Судя по бороде, гильдеец. Будить его я не стала. За шестой дверью размещался ватерклозет, неожиданно чистый и пахнущий хлоркой, седьмая оказалась заперта.

Пожав плечами, я поднялась на второй этаж, откуда разносились глухие удары металлом о металл и какой-то звон. Оказалось — не зря. Там кипела работа.

Второй этаж встретил меня порывами холодного ветра и неожиданного жара. Оглядевшись, я поняла, в чем дело. Перегородок здесь не было — сплошное открытое пространство, почти целиком пустое. Хотя имелось тут и оборудование: что-то вроде небольшого подъемного крана, еще какие-то штуковины, чье назначение я не взялась бы представить и в кошмаре.

Холодом тянуло из открытых настежь дверей — да, двери, на втором этаже; перед ними балкон без ограждения. Посадочная платформа, как я догадалась. У этих дверей стоял аэромобиль, явно не так давно пострадавший при жесткой посадке: одна из подъемных лопастей погнулась бампер и обрешетка помялись. Но корпус его явно не при посадке вскрывали.

Жаром тянуло от нескольких пылающих красными нагревательными элементами электрических батарей, расставленных кружком чуть поодаль от аэромобиля. По мне, так страшная глупость — жечь обогреватели при раскрытой настежь двери, да еще и зимой. Но моего ценного мнения тут не спрашивали.

Двое механиков в бесформенных защитных комбинезонах и очках как раз, приседая, тащили от аэромобиля длинную металлическую колбу, обхватив ее с двух сторон щипцами. У меня смутно зашевелилась память, что такие колбы делают из свинца — а значит, она довольно тяжелая. Но все-таки мне показалось, что эти двое преувеличивают доставшуюся им тяжесть. Уж вдвоем могли бы и не двигаться такими меленькими шажочками!

Наконец механики добрались до центра своей инсталляции, где стояло что-то вроде детских качелек, только вместо сиденья с верхней рамы свисал круговой зажим, еще и закрепленный на горизонтальной оси, а под ним на полу стояло мятое жестяное корыто. Вставив колбу в зажим, они тщательно ее закрепили, затем — повернули ось, концы которой были закреплены на вертикальных опорах «качельки». В корыто из колбы хлынул поток прозрачной жидкости.

— Ну что, Маш, перерыв? — спросил — то есть спросила! — одна из механиков.

Она стянула с головы маску с капюшоном, и под ним обнаружилось симпатичное круглощекое личико, совсем еще юное. Может быть, даже моложе меня. А мне всего-то двадцать лет исполнилось на днях… ну, с учетом условности этой даты: шеф когда-то не нашел дату моего рождения в лабораторных документах, поэтому придумал ее наобум.

Второй механик — Маша — тоже сняла маску. Эта была постарше, но назвать точный возраст я бы не взялась: по лицам восточного типа иной раз бывает трудно определить. На что я сразу обратила внимание, так это на некрасивый шрам от ожога, который задевал левый угол рта, поднимался чуть выше по щеке и потом сбегал к шее. Мне тут же захотелось его нарисовать. Женские лица со шрамами все-таки редкость, особенно так, чтобы женщина носила этот шрам не стесняясь и не прикрывая его ничем, даже волосами.

— Ага, пускай отвисится, докапает, — сказала Маша.

Потом обернулась ко мне.

— День добрый, — произнесла она вежливо, но без особой приветливости. — Вы по какому вопросу?

Я тут же достала из муфты карточку Пантелеева и показала ее механику.

— Меня зовут Анна Ходокова, я помощница сыщика Мурчалова, мы расследуем дело Таинственного таксиста по запросу вашей гильдии.

Второй механик, та, что была ниже ростом и моложе, немедленно изменилась в лице: до этого она весело улыбалась, глядя на меня, явно довольная проделанной работой, перерывом в этой работе, жизнью и вообще. Теперь она нахмурилась и стала чуть ли не враждебной. Более сдержанная Маша не изменилась в лице.

— Мария Цой, — представилась она, — старший механик. Это Юля Румянцева, моя помощница.

— Вы — весь персонал СТО? — спросила я.

— Нет, еще есть сторож, все его зовут дядя Андрей, фамилию не знаю, — сообщила Цой. — И иногда еще приглашаем механиков со стороны, если работы много или машина раздолбана сильно.

Они с Румянцевой стояли в прежних позах, очевидно, ожидая, что я быстрее закончу с расспросами и уйду. У меня закралось подозрение, что я каким-то образом с первого раза попала именно на ту мастерскую, где тайком обслуживался Таинственный таксист. Да нет, не может быть, не бывает такого везения!

Несколько месяцев назад я бы начала прямо задавать им вопросы — мол, насколько вероятно, что в этом помещении без вашего ведома (или с вашим попустительством!) ремонтируется посторонний мобиль? Просто от смущения: мне всегда тяжело давалось общение с незнакомыми людьми, и я предпочитала действовать «по учебнику». Но сейчас одного взгляда на этот ангар было достаточно, чтобы понять: нет, нужно быть совсем дураком, чтобы проворачивать тут незаконные дела.

Второй аэромобиль здесь не спрячешь — во-первых, просто нет места, во-вторых, даже если бы и было, ангар второго этажа просматривается насквозь, никаких перегородок нет. Предположим, Таинственный таксист мог бы обслуживаться здесь по ночам — но опять же, это если предположить, что ночью тут нет законных аэромобилей. Да и ночной сторож тут наверняка тоже есть, раз есть дневной?