— Ничуть не бывало, — мурлыкнула Виктуар. — Я прибыла сюда инкогнито, в сумке, взяв нового слугу, который не успел примелькаться.

— Прошу прощения, что усомнился в вашем профессионализме, — вежливо кивнул Пожарский.

Я в очередной раз подумала, что приятный голос и вежливый тон Пожарского, а также его выразительные собачьи глаза не должны меня обманывать — передо мною искушенный политик.

Шеф же тем временем прочистил горло и начал рассказ о секте. В его изложении он вышел куда короче, чем у меня — он не стал передавать Пожарскому и Хвостовской, как именно меня обрабатывали в «Школе детей ночи», коснулся только самой организации школы.

— Это, несомненно, весьма структурированное образование, — говорил шеф. — Как можно заключить из доклада моей помощницы, новичков тщательно психологически обрабатывают, прежде чем допустить к внутренним кругам. Новых членов используют ради их профессиональных навыков, вытягивают у них деньги и время. Ближний круг Гуннара Лейфссона подобран из состоятельных молодых девушек — либо богатых наследниц, либо тех, кто так или иначе имеет доступ к семейным средствам. Сектанты явно с их помощью копят ресурсы, часть из которых тратят на контрабанду старинных контрольных булавок…

…Тут я подумала, что за всеми этими событиями мы совершенно забыли о Виктории Вертухиной. А ведь ее тоже нужно спасать из секты. В отличии от меня, она увязла гораздо глубже. Вряд ли ее удастся привести в чувство прогулкой по городу и горшочком утиного рагу.

Мне стало слегка стыдно за то, что я оставила свою клиентку. С одной стороны, ситуация и впрямь разворачивалась неприятная, до одной ли девушки тут! С другой — с каких это пор я решила, что жизнь одного человека почему-либо не важна?

Пока я так думала, шеф уже закончил свою речь. Хвостовская сидела с задумчивым видом, но ее хвост — черный и узкий, совсем не похожий на широкий хвост шефа — хлестал по бокам.

— Из этого можно сделать статью, — сказала она. — Можно сделать даже хорошее журналистское расследование… Спасибо, Василий, у тебя прямо-таки талант подкидывать мне материал, на который я пока не обратила внимание!

Шеф слегка ей поклонился.

— Приятно слышать, дорогая Виктуар.

— Но вряд ли в результате мы устроим сенсацию, которая всерьез повредит Школе.

— Если родители девушек из ближнего круга заберут оттуда своих дочерей или перекроют им финансы, это уже повредит положению Школы, — не согласился Мурчалов.

— Да, верно… Но в любом случае это все будет небыстро. Если ты и впрямь опасаешься, что они готовят переворот, то наше вмешательство может побудить их даже ускорить дело.

— За этим я позвал Михаила Дмитриевича, — Мурчалов обратился к Пожарскому. — Может ли такая статья наделать достаточно шума, чтобы стать основанием для разбирательства в Городском собрании? Для служебного расследования в отношении Никитина?

Пожарский с сомнением покачал головой.

— Все это лишь косвенные улики, по вашему же сыщицкому выражению… Мне не удастся заинтересовать этим никого.

Шеф явно проглотил какое-то раздраженное восклицание и проговорил вкрадчиво:

— Но речь ведь идет о контрабанде булавок! Сами подумайте. Речь идет явно о каком-то плане, нацеленном против генмодов!

— Да, это меня тоже тревожит, — согласился Пожарский. — Однако не забывайте: почти никому из живущих ныне генмодов булавки не опасны. Да, ген подчинения дремлет в большинстве из нас, мало кому удалось избавиться от него уже в текущем поколении… Но ведь он именно дремлет. Слава богу, наши предки позаботились о нашем наследии.

Хвост Виктуар при этих словах дернулся, она отвернулась. Я вспомнила, что ей ведь так и не удалось завести разумного ребенка, хоть она всячески старалась и много раз сходилась для этого с неразумными котами. Все для того, чтобы у ребенка не было гена подчинения. Интересно, этой весной она опять попробует?..

— А что если они разбудят эти гены? — проговорил шеф.

— Каким образом?

— Есть… таланты. Помните заговор десять лет назад? Не всех тогда удалось поймать.

Я поняла, что шеф говорит о Златовском. Жену его я убила самолично прошлой осенью. Самого же этого ученого, который участвовал в моем создании, я даже не видела.

Меня пробила дрожь. Неужели и в самом деле можно как-то активировать рецессивные гены подчинения⁈ Я представила шефа, Виктуар, Пастухова идущих по улице в ряд, словно безмозглые дрессированные звери… Нет, только не это!

Пожарский, однако, не впечатлился. То ли он не понял шефа, то ли не захотел понять.

— Сожалею, Василий Васильевич, но пока ничем не могу помочь. Если вы в самом деле найдете доказательства, что Соляченкова или Никитин связаны с такими исследованиями… Или хотя бы неопровержимое доказательство, что Никитин как-то замешан в контрабанде булавок — тогда и только тогда я предложу запустить служебное расследование. В ином случае ничего не получится.

Он сказал это своим вежливым, очень интеллигентным и немного извиняющимся тоном, и я поняла: переубедить его не удастся.

Видно, и шеф это понял тоже, потому что он сказал:

— В таком случае извините, что зря потратил ваше время.

— Не стоит извинений. Анна, приятно было снова увидеть вас, хотя и жаль, что вам пришлось участвовать в столь неприятном расследовании, — Пожарский вежливо кивнул мне, после чего был таков, вместе со своим референтом.

Виктуар же осталась.

В задумчивости она посмотрела на шефа, потом на меня.

— Ну, ничего иного от этого хитрована ожидать и не стоило, — сказала она. — Одно слово, что овчарка! А теперь мне хотелось бы услышать от вас обоих все в подробностях… а также то, какой у вас, Василий, на самом деле план.

— А вот для этого, — невозмутимо проговорил Василий Васильевич, — нужно дождаться моего друга, инспектора Пастухова. Если он согласится оказать нам некоторую… хм… неофициальную помощь, дело будет практически в шляпе. Я просил его прийти к десяти, чтобы он не пересекся с нашим уважаемым депутатом. Лучше каждому из них не знать об участии другого.

— Разумно, — кивнула Хвостовская. — Но согласится ли он помочь?

— Он помог мне десять лет назад с заговором генетиков.

— А! Тот самый, пушистый такой овчар? — Хвостовская закивала. — Одобряю, одобряю. Ну что же, ждем вашего друга.

Пастухов явился минуту в минуту и, хотя инициативу шефа крайне не одобрил — «Если что, я же перед начальством не отбрехаюсь!» — в конечном счете все же согласился помочь.

Статья вышла в «Вестях» в понедельник. Раньше, как сказала Виктуар, смысла нет — не настолько она сенсационная, чтобы ее читали по выходным. Да и номера на ближайшие два дня уже сверстаны. Конечно, ее репутации хватило бы, чтобы протолкнуть почти любую статью, но ее ведь требовалось еще сначала написать! А для этого Хвостовская, дорожившая своей репутацией, должна была скрупулезно проверить все то, что сообщил ей шеф.

Статья оказалась длинной, на целый разворот. Там был такой отрывок, описывающий с моих слов встречу с Гуннаром Лейфссоном:

'…Однажды в знак высокой милости мне разрешили присутствовать на сеансе, проводимым главой школы. Он появился с помпой.

До этого мне долго говорили, какой предводитель (они называли его Главой) сильный и харизматичный человек. Говорили, что у него мощная энергетика, что бы это ни значило, что он дальше всех прошел по пути познания тьмы, и потому оказывает на собеседников почти гипнотическое воздействие.

Чтобы подготовиться к встрече с ним, меня оставили в темной комнате, где не горело ни одной свечи, а шторы были задернуты. Мне велено было повторять священные гимны, чтобы привести себя в нужное расположение духа, и, чтобы я не сбилась, откуда-то из-за портьеры раздавался шепот, подсказывающий нужные строки.

Вскоре я впала в подобие транса; кровь моя билась в ушах с особенной силой, мною охватило сильнейшее волнение, с которым я никак не могла совладать.

Когда, по моим ощущениям, это состояние достигло пика, вспыхнул свет. Это была всего лишь свеча, но мне тогда почудилось, что запылала сама вселенная. И в круг этого света медленно выплыл высокий длинноволосый человек. Его внешность показалась мне потрясающей и необычной, его глаза пылали.