Памятная медаль на воцарение императора Павла I.

– На мой разум, матушка, амуры-то лучше.

– Это чем же?

– С амурами понятней, да и в руках держать легче. Любовника поприжать, так и с метреской разговор короткий. Да и баба, которая с амурами, открытая вся: понятно, о чем думает, чего сей момент желает, чего на завтра готовит.

– А коли и непонятно, что за беда.

– То и беда, матушка, что вроде великая княгинюшка наша все присматривается, ровно к чему готовится. Двух лет не пожила, гляди, как чисто по-нашему говорить-то стала. Иной нашей с ней не сравняться.

– Старательная.

– Да чего стараться-то? Для чего прыть такая – и тебе язык русский, и писать учится, и над книжками разными сидит, а то разговоры ученые заводит.

– С кем же?

– Со стариками больше.

– А про что толк?

– По-разному. Одного спросит, что в Париже видал, другого про книжки какие, третьего про университет.

– Тоска какая! Не глядят на нее кавалеры, вот и придумывает, чтоб одной не сидеть. Племянничек небольшой до науки-то охотник.

– Да уж не грешит наш князюшка к ученью охотой, а вот ему бы и не мешало.

– Какое не помешало – крайняя нужда. Только нешто с ним столкуешься. У него на все один ответ – кабы маневры да солдаты. Только что-то полководцем он мне не кажется. Так разве – рядиться на прусский манер, а храбрости никакой, смекалки военной тоже. Жены и то развеселить не может. Катерина всегда глядит будто уксусу напилась, он словно таракана проглотил: не сообразит, куда тому таракану дорога – вперед аль назад.

– Ой, уморила, матушка! Как есть наша парочка!

– Да веселья-то мало, Мавра. Не повезло мне с наследниками, так не повезло, что дальше уж некуда. Сейчас горе, а каково с годами-то дело обернется. Веришь, не лежит у меня к ним сердце.

– Да как бы, матушка, ему и лежать. Теперь уж терпеть надо, терпеть – только и делов.

– Приходится признать, милорд, канцлер проявил удивительную жестокость в отношении своих замешанных в лопухинском деле родственников.

– Вы поступили бы иначе, Гарвей, тем более получив столь высокое назначение?

– Но если это объяснимо в отношении, скажем, жены брата, то совершенно непонятно в отношении родной сестры.

– Не будем заниматься истолковыванием поступков лиц, которые представляют для нас интерес только с дипломатической точки зрения. К тому же Бестужев оказался в сложнейшем положении, и выход ему приходилось искать за любую цену. Не думаю, чтобы сестра канцлера в свою очередь пожертвовала собой ради защиты брата. Женщины это делают только в отношении своих мужей.

– И любовников.

– Далеко не уверен. Как бы ни было велико увлечение любовником, он всегда остается явлением временным и не относится к той недвижимой собственности, которой женщины особенно дорожат. Зато муж входит именно в это понятие.

– Тем не менее канцлер, по-видимому, зашел слишком далеко в своих мерах предосторожности, так что удивил даже ближайших членов семьи.

– Что вы имеете в виду?

– В наших руках оказались копии письма, написанного Михаилом Бестужевым по его выезде из России, после освобождения из-под караула. Он просит оказать влияние на младшего брата, так как обращение канцлера с сестрой дает почву для самых неблаговидных толков.

– Влияние на канцлера? Вот это действительно любопытно. Кто же адресат письма Михаила Бестужева?

– Резидент пишет, что ему стоило немалого труда составить характеристику этого человека. Имя Ивана Ивановича Шувалова никому ничего не говорит.

– Придворный? В чинах?

– Ни то и ни другое. Юноша четырнадцати-пятнадцати лет, получивший при вступлении Елизаветы на престол какие-то очень незначительные преимущества.

– Шувалов... Но это же фамилия наиболее ценимых императрицей ее приближенных.

– В том-то и дело, что они не родственники.

– Но даже при дальнем родстве возможны тесные семейные связи.

– Нет-нет, милорд, в данном случае не существует и тени родства.

– Но ведь совершенно очевидно, что опытный дипломат не стал бы обращаться к первому попавшемуся человеку, тем более мальчишке без роду и племени.

– Спора нет, однако резиденту так и не удается разгадать загадки Шувалова.

– Он усматривает здесь какую-то загадку?

– Безусловно. Ему не удалось установить ни происхождения юноши, ни пути, которым он оказался при дворе Анны.

– То есть совсем ребенком?

– Да, еще в детском возрасте. К Ивану Шувалову превосходно относился Бирон, его постоянно замечала сама императрица. Он никогда не нуждался в деньгах, а главное – получил превосходное воспитание. Владеет несколькими языками, знаком с литературой, историей, точными науками. Резиденту стал известен такой трудно объяснимый эпизод. Шувалов не был в Москве на коронации императрицы Елизаветы, оставаясь все это время в Петербурге. В опустевшей столице он встретился с только что вернувшимся из Германии студентом, в котором многие русские предполагают будущего великого поэта, некоего Михаила Ломоносова. Ломоносов, как принято, присылал из-за границы, где занимался в одном из европейских университетов, торжественные оды на различные случаи придворной жизни, в том числе на рождение Иоанна и его провозглашение императором. Шувалов якобы спросил Ломоносова, собирается ли тот отметить одой восшествие на престол Елизаветы. Ломоносов ответил отрицательно. Тогда Шувалов настойчиво посоветовал ему написать панегирическую оду, чтобы позаботиться о своей будущей карьере.

– Далеко не глупый мальчик

– О да, с точки зрения резидента, Шувалов безусловно умен и превосходно разбирается в тонкостях придворной жизни. Но самое любопытное, что Ломоносов послушал совета. Ода была написана, благосклонно принята императрицей, а ее автор получил назначение в Академию наук

– И снова этот Шувалов выступает в роли мецената – очень любопытно. Да, но гораздо важнее было бы знать, вмешался ли он в жизнь канцлера и как Бестужев отнесся к подобному вмешательству.

– Это трудно себе представить, милорд, но разговор юноши с пятидесятилетним канцлером состоялся и возымел действие. Канцлер изменил поведение в отношении своей сестры.

– Послушайте, Грей, я прошу вас немедленно принять это как задание исключительной важности. Необходимо обратить внимание на этого юношу и усиленно собирать о нем все возможные сведения.

– Тотчас же напишу об этом нашему резиденту, милорд.

В глазах Елизаветы Петровны Михайла Земцов обладал еще одним существеннейшим преимуществом: он не пользовался симпатиями Анны Иоанновны. Анне были одинаково враждебны и независимый, деятельный характер архитектора, и его давнишняя тесная связь с Петром. Обломок ненавистного времени! Но обойтись без него оказывается невозможным, разве что раз за разом ущемлять и унижать авторское самолюбие. В этом Анна Иоанновна действительно не знала себе равных. Выстроил Земцов в свое время по заказу Екатерины I в Летнем саду великолепное здание – „залу для торжественных случаев“, где должно было происходить бракосочетание Анны Петровны с герцогом Голштинским. Вскоре после своего прихода к власти Анна Иоанновна отдает распоряжение ненавистную залу снести и на ее месте построить деревянный же Летний дворец. Одна за другой исчезают многочисленные земцовские постройки. А то, что пережило аннинские времена, не избежало подобной участи впоследствии, как церковь Рождества Богородицы на Невском проспекте, уступившая место Казанскому собору. Ото всего богатейшего наследия Земцова сохранилась одна церковь Симеона и Анны в Ленинграде, начатая еще до вступления Анны Иоанновны на престол и сохраненная ею из-за тезоименитой святой, да павильон для ботика Петра I в Петропавловской крепости, представлявший сначала помещение для контрольных снарядов со спиртомерами.

Год от года Земцов все больше вытесняется из рядов архитекторов, превращаясь в администратора и распорядителя работ. В 1738 году он назначается архитектором Вотчинной канцелярии цесаревны Елизаветы: практически фиктивная должность, поскольку никакими возможностями для строительства будущая императрица не располагала. К тому же все ее действия находились под неусыпным контролем самой Анны Иоанновны. В своих собственных, унаследованных от матери „вотчинах“ Елизавета не имела права даже посадить под караул вора-управляющего, раз он, как и большинство прислуги, выполнял обязанности соглядатая и доносчика императрицы. Новое назначение Земцова лишний раз подчеркивало враждебность к нему правящего двора.