– Веселость твоя. Ловкость. Помнишь, как танцевать-то мог – ночь напролет без роздыху. Только мы с тобой вдвоем и вытерпливали, другие все как есть с ног валились, а нам хоть сначала начинай. Да что я о прошлом все. О нынешнем толковать надо. Вот указ мой, Алексей Яковлич, быть тебе генерал-майором и в Семеновском лейб-гвардии полку майором, а еще грамота на поместья во Владимирской губернии и на Волге, сама выбирала – расчудесные. Благодарить не смей – то ли тебе за невинное претерпение должно. А меня-то ни про что спросить не хочешь ли?

– Да я вот про деток..

– Живы-здоровы, Алексей Яковлич, и не узнаешь, поди.

– Где узнать! И сынок?

– И дочка твоя, Августа свет Алексеевна.

– Повидать бы...

– Приходи к обеду, вот и увидишь, обоих увидишь за столом-то. Только вот зовутся-то они, чтобы знать тебе, племянниками госпожи Шмидтши, да знал ты ее, знал!

– Музыканта Шмидта жена, что ль?

– А как же! Еще толще стала, усы черные, густющие вырастила, таким басом гудит, люди оборачиваются – никак где мужик спрятан. Помнишь, еще нас своим голосом пугала, как в сад искать шла? Вот и улыбнулся, голубчик мой, вот и ладно.

– Пока разрешите откланяться, ваше величество. К обеду убраться надо, в порядок себя привести.

– А ты не заботься, Алексей Яковлич, все, что потребуется, у Чулкова спроси. Он тебя и в дом новый отвезет.

– С вами, значит, Чулков-то?

– А как же, да с таким камердином своей волей нипочем не расстанусь. Упрежден он, чтобы во всем о тебе позаботиться. Новости от него все узнаешь, перемены.

– Так пойду я, ваше величество.

– Ступай, Алексей Яковлич, ступай с Богом, только... Помнишь, певчий у нас в слободе был, из Малороссии привезенный, тезка твой?

– Алешка Разумовский, что ли?

– Так вот не дивись, что за столом его встретишь. Григорьич он по батюшке, ты запомни.

– Наш польский резидент сообщает, что Михаил Бестужев приехал в Польшу. Что же с лопухинским делом, Гарвей?

– Я как раз готовлю русский доклад, милорд. Оно закончено.

– На следствие понадобилось меньше месяца?

– И на приведение в исполнение приговора.

– Императрице не терпелось расправиться с придворными красавицами. Какие же наказания она нашла для них?

– Лопухину с мужем и сыном после урезания языков колесовать. Прочим – смерть на плахе.

– Против них были получены сколько-нибудь серьезные показания?

– К свидетелям были применены пытки, милорд.

– Ах так! Значит, Алексей Бестужев был прав в своих предположениях – мнимая угроза со стороны Брауншвейгской фамилии. Но вы сказали, что приговор осуществлен. Неужели...

– О нет, милорд, императрица проявила милосердие. Для Лопухиных дело ограничилось урезанием языков.

– И все же. Как женщины умеют быть жестоки.

– И наказанием кнутом, после чего все осужденные направлены в Сибирь пожизненно.

– А остальные? Госпожа Бестужева?

– Кнут и Сибирь.

– Что же произошло со старшим Бестужевым? На каком основании он был освобожден из-под ареста?

– Юридический казус, милорд. Он находился всего лишь под караулом. Ввиду недолгого его брака – он действительно длился несколько месяцев – Михаил Бестужев признан непричастным к заговору.

– Брак расторгнут?

– Ни в коем случае. Это лишило бы Михаила Бестужева всех тех богатств, которые принесла ему в приданое госпожа Ягужинская. Ведь это соединение состояний великого канцлера Головкина и не менее склонного к стяжательству первого ее супруга.

– Значит, императрица не имела возражений. Михаилу Бестужеву остается благодарить своего брата.

И вообще, это очень напоминает выигрыш вице-канцлера, милорд. На обоих братьях ни тени подозрения. Лесток в бешенстве, а императрица выбирает Алексея Бестужева в качестве своего постоянного карточного партнера.

– Вероятно, Лесток не слишком доволен и вызовом в Петербург маркиза де ла Шетарди. В течение его годового отсутствия Лесток начал чувствовать себя полномочным министром Франции.

– Есть сведения, что лейб-хирург все чаще начинает вызывать досаду императрицы, и французский двор сам счел нужным пойти на возврат маркиза.

– Для усиления французских позиций, которые могут в результате необдуманных действий Лестока пошатнуться. Разумный шаг.

– К тому же маркиз умеет руководить Лестоком, а в этом появилась явная нужда.

– В подобной ситуации Бестужев напоминает Геракла, которому приходится сражаться с Лернейской гидрой: на месте отсеченной головы немедленно вырастают новые.

– Гераклу удалось в конце концов отрубить все сразу.

– Вы рассчитываете, что это удастся и Бестужеву? Вы так верите в его ловкость?

– Пожалуй.

...Театр на Красной площади не мог не сыграть значительной роли в расчетах Бестужева-Рюмина. Великолепного здания не стало в тот страшный пожар 1737 года, после которого пришлось составлять новый, так называемый Мичуринский, план Москвы: слишком многое было утрачено и далеко не все удалось восстановить. Но теперь двор постоянно находился в Петербурге, и, может быть, не стоило тратиться на былые затеи, которые имели значение в момент коронации и первых лет правления?

Однако Елизавета Петровна сразу после приведшего ее на престол переворота отдает распоряжение строить в Москве новый театр. Она отказывается от старого места – в такой мере следовать своей предшественнице она, само собой разумеется, не согласна, – но выбирает очень представительное, в том же Лефортове, на высоком берегу Яузы. Ее Оперный дом должен вмещать чуть не вдвое больше зрителей и быть оснащен всеми возможными удобствами и театральными хитростями. В чем, в чем, а в театре Елизавета Петровна разбирается неплохо. Она способна плакать от партии флейты в опере, по многу раз слушать полюбившиеся арии и часами просиживать в выстуженном, нетопленом зале на прогоне „машинерии“ – проверке всех тех сценических чудес, которые устраивались с помощью сложнейших конструкций и механизмов. Но для удовлетворения личных увлечений было бы достаточно и меньшего помещения, тем более в Петербурге – новая императрица, не колеблясь, выбирает в качестве своей резиденции город, построенный отцом. Для Елизаветы Петровны все дело сводится к тому, чтобы найти подход к московскому дворянству, польстить его вкусам, выступить сразу в роли благодетельницы.

Силуэты детей Анны Леопольдовны: принц Петр, принц Алексей, принцесса Елизавета, принцесса Екатерина.

Строить, и строить немедленно! Конечно, было бы лучше обратиться к собственному архитектору, не пользоваться любимцами предшествующего царствования. Но Растрелли единственный в своем роде знаток театрального дела. Он один занимался на памяти Елизаветы Петровны сооружением театров, и, в конце концов, его решения императрицу, а тогда еще цесаревну, удовлетворяли. Елизавета обращается с заказом к Растрелли, и это начало его последующей блистательной карьеры придворного архитектора.

„Придворный архитектор“ из „Сказания“ о Клименте – нет, этот вопрос было трудно решить в пользу Растрелли. Находясь при дворе, Бестужев-Рюмин не может не видеть колебаний новой императрицы. Выбор Растрелли конечно же вынужден. Бестужева объединяет с зодчим дружба с Бироном, но именно она заставит будущего канцлера избегать выявления и без того всем известных связей. За Бирона он чуть не поплатился жизнью при правительнице Анне Леопольдовне. Теперь на нем к тому же тяготеет трудно объяснимая для нового двора милость правительницы. Остановить свой выбор для строительства благодарственного храма на Растрелли – слишком большая неосторожность для опытного и к тому же находящегося в сложной ситуации дипломата. Увлечение Елизаветы Петровны талантом итальянца придет позже, а пока... Пока по всем расчетам Бестужев-Рюмин должен „вычислить“ другую кандидатуру для своего строительства. Это подтверждалось и внимательным сравнением Климента с творениями Растрелли.