Работая над «Перекрестком», Чиж осваивал непривычную роль лидера. Это означало, в частности, что за ним остается последнее слово при решении всех творческих разногласий. Всё тот же Устинов вспоминает характерный эпизод: «Песня “Я не такой” была записана медленнее, и парни стали чего-то возмущаться — не та, мол, скорость. И тогда Чиж сказал то, что он говорит в самых крайних случаях: “Вообще-то, ребята, это мой альбом”».

— Когда Саня с Валеркой посмотрели, как я работаю, — говорит Чиж, — они просто офигели: «Мы не знали, что ты можешь быть таким диктатором!»

Но эта жесткость, подчеркнем, касалась только студийной работы и только спорных моментов. На вопрос журналистов, что управляет группой — демократия или монархия, Чиж неизменно отвечал: «Анархия».

— Когда у Чижа началась питерская история, ему было 33 года, — говорит Света Лосева. — Все наши рок-мастодонты были лидерами изначально. Они сразу брали на себя эту ответственность и с нею жили. А Чиж ни в Дзержинске, ни в Харькове не был лидером группы. Он был гитаристом, который пишет песни. И когда он переехал в Питер, это сознание у него изменилось не сразу.

Юрий Морозов, которого вновь пригласили поработать студийным звукорежиссером, рассказывал:

— Романюк был диджеем на радио и думал, что там он уже все понял в звуке. А звук такая вещь, которая постигается годами. Кажется, что ручки подвернул влево — и будет очень здорово, а через неделю выясняется, что как раз этим ты весь звук изгадил. Леха тогда принял руководство на себя. «Ну-ну, — говорю, — поработай, а я посижу поучусь...»

Морозов знал, что, пока парни не набьют шишек, объяснять им что-либо бесполезно. Правда, в отличие от других команд, «чижи» быстро поняли, что к студийному пульту лучше не подходить. Но перед этим на песне «Перекресток» они записали такой «жирный» бас, что материал пришлось сводить заново.

— Альбом получился менее удачным по звуку, чем чижовская пластинка, — говорит Морозов. — Я потом с трудом довел его до ума: он был «пухлым», неприятным.

На записи заглавной песни Чиж захотел использовать флейту. Морозов предложил заменить ее аккордеоном: «Здесь нужен не ресторан, но какой-то тонкий намек...» Совет мэтра Чиж принял без восторга, но, как написал позже критик, именно аккордеонные трели принесли в блюзовый букет «Перекрестка» «полузабытый аромат горной лаванды — “наших встреч с тобой синие цветы”».

Опыт работы с «РЛ» не прошел для Чижа даром: альбом был записан в общей сложности за 26 часов. К этому побуждал еще и финансовый фактор: за смены на «Мелодии» Березовцу приходилось платить из своего кармана.

Выстроить структуру «Перекрестка» Чиж снова попросил Свету Лосеву, доверяя ее чутью и вкусу.

— Первая и последняя песни сразу встали на свои места, — вспоминает Светлана. — Главная задача заключалась в том, чтобы раздвинуть «медляки» подальше друг от друга. В остальном... Мне хотелось к чему-нибудь придраться — такой уж характер! — но придраться было не к чему.

Если на пластинке пощечиной общественному вкусу был совет «Перед прослушиванием — покурить», то на «Перекрестке» критиков задела концовка «Дополнительного 38-го». «Вообще, стилизаторские способности г-на Чигракова несомненны, — писал рецензент московской “Недели”. — Слушая альбом “Перекресток”, я даже вздрогнул, когда он девичьим голосом предложил: “Если хочешь — кончай”, но потом успокоился, что это бэк-вокал Марины Капуро».

Музкритик ошибся: замечательная питерская певица не принимала участия в записи «Перекрестка». Если посмотреть на обложку кассеты, там нетрудно заметить строчку: «Большое спасибо Оксане Бондаренко (“Дополнительный 38-й”)». В комнатушке Чиграковых на Миллионной тогда гостило много знакомых. Во время записи «Перекрестка» в Питер заглянули харьковские приятельницы Оксана и Таня.

— Мне в голову стрельнуло: блин, хорошо бы эту фразу «Если хочешь — кончай» сказала барышня, — рассказывает Чиж. — Танька отказалась наотрез, Оксанка, она более разбитная, согласилась. Утром мы пришли на студию и стали пробовать разные варианты. Остановились на таком, полусексуальном. Потом пришли парни. А мы с Морозовым уже над другим материалом работали. А потом решили чего-то к этой вещи вернуться. Для меня эта фраза была такой неожиданностью! Я сам, честно говоря, офигел.

Но, надо признать, подобный ход стал для Чижа уже некой фишкой. Однажды Светлана Лосева назвала его «Есениным русского рока», имея в виду, вероятно, и эти слова литературного критика, сказанные в адрес парня с Рязанщины: «Странным казалось переплетение в одной стихотворной строфе душевной чистоты, лирических образов и грубо-похабных, словно назло кому-то сказанных слов». Если ему казалось, что в строчках присутствует намек на «розовые сопли» и пафос, Чиж тут же снижал их хулиганской фразой. И это сразу создавало нужный контраст — как горячий, а потом холодный душ.

«Но я закончу на веселой ноте, — пел Джордж Харрисон, — хоть это не легче, чем сделать плавучий топор».

Кто-то из наших рокеров заметил, что если человек после первого прослушивания альбома в него не влюбляется, значит альбом получился плохим. Диджей Валерий Жук вспоминает, как после работы на студии Чиж предложил им с Сашей Устиновым выпить у него в коммуналке на Миллионной.

— Он угостил нас крымской «Массандрой», которую мы цинично закусывали колбасой. За это время мы прослушали альбом «Перекресток» — работа над ним уже подходила к концу — раз восемь, наверное. Уже засыпая, Чиж говорил: «А ничего, если я еще разок поставлю?..»

К осени 1994-го «чижи» отыграли во всех клубах Питера. Большие концертные площадки были им пока не по зубам. Неизбежно возникал вопрос, что делать, куда двигаться дальше.

Реалии российского шоу-бизнеса безжалостно поделили питерские группы на две категории — на те, которые принимала Москва, и на те, которые были ей неинтересны. Последние медленно, но верно затухали. Поэтому агитировать Чижа на «покорение столицы» не было необходимости. Трудная судьба «Разных людей» заставила его осознать банальную истину: под лежачий камень вода не течет.

— После того как ко мне в Питере подошли бы человек сто и сказали: «А чего вы, ребята, на каком-то говне играете? Почему вы здесь, а не в Москве?» — я, естественно, задал бы Березовцу вопрос: «А действительно, почему мы не там?» Хотя мне было абсолютно все равно, где играть. Ну, Москва, я врубаюсь, что там и «точек» больше, и платят лучше. Это же тоже не выкинешь...

Разжиревшая на easy money Москва-94 была охоча до развлечений. Каждый день, как поганки после кислотного дождя, появлялись новые объекты доморощенной entertainment industry — рестораны, казино, ночные клубы. По вечерам, чтобы снять стресс или, наоборот, получить дозу адреналина, туда устремлялись на джипах и «бумерах» толпы «новых русских» — коммерсанты и бандиты в одинаковых бордовых пиджаках, продажные чиновники, а также их подружки в турецких Versace. Денег, как и патронов, никто не жалел. От этих буржуйских щедрот могли отщипнуть себе на прокорм и бедные музыканты.

— Москву можно не любить, — говорит Романюк, — но она постоянно выдергивает всё, что ей интересно, она всеядная: «Хотим! Давайте!» Ей подавай Пугачеву с Пенкиным — и тут же Гребенщикова с Чижом...