За взятку домоуправ разрешил Чиграковым перебраться в соседний дом. За новую квартиру пришлось платить 20 баксов в месяц. По меркам Харькова — страшно дорого. Но «вторая цыганская», как называли ее Сергей с Ольгой, была действительно хороша — две комнаты и кухня с газовой колонкой, позволявшая всегда иметь горячую воду.

С рождением дочери проблем ощутимо прибавилось: можно во многом отказать себе, но не ребенку. Больших концертов по-прежнему не было, и Чиж начал зарабатывать деньги на «квартирниках». (Если в советские времена такие концерты были органичной формой существования рок-подполья, то при диком капитализме они стали способом физического выживания. Как сказал бы Чернецкий: «За что боролись, на то и напоролись».)

Типичный «квартирник» выглядел так: в чью-то квартиру (необязательно самую просторную) набивались люди, хозяин собирал со всех деньги, передавал Чижу, тот усаживался и начинал петь свои и чужие песни. Эти приватные концерты (если не считать рокерских пьянок, где гитару пускают по кругу) стали для него первым опытом такого рода. И, кстати, весьма полезным.

— Оказалось, что «квартирники» — очень тяжелая штука, — говорит Чиж. — Как ни крути, а часа полтора ты должен отпеть под гитару. И если в бэнде песня звучит шесть минут, то у тебя — две. Следовательно, твой репертуар должен быть больше. И при этом, конечно, надо выкладываться. Мне нравится время от времени играть такие «квартирники», потому что это серьезная проверка — не разучился ли я владеть аудиторией. Это как «вор в законе», который раз в год должен «по понятиям» пойти и самолично вытащить кошелек, проверить пальчики...

Но «квартирники» не могли прокормить семью из трех человек. Если бы не помощь друзей, Чиграковым пришлось бы туго. Возвращаясь с дачи, родители Чернецкого набивали холщовую чижовскую сумку ягодой, картошкой, помидорами и огурцами. Регулярно подбрасывали продуктов и денег Клим с Пашей. Гордеев привез Чижу из Германии замшевую куртку. Чем могли, всегда выручали друзья семьи Лена и Сергей Лактионовы, скромные и душевные харьковские интеллигенты-«технари». Разумеется, от голода никто из Чиграковых не пух и голым не ходил. Но была ли такая жизнь «морально комфортной» для 32-летнего главы семейства?

Питерская знакомая Света Лосева, побывавшая в гостях у Чиграковых, передает свои впечатления:

— Все в Харькове дома, у всех бабушки, холодильники, участки. Даже когда на Украине была полная жопа, худо-бедно все как-то жили. А Чиж — он такой, «в шортах под лопухом». С одной стороны, зал ходит на него не меньше, чем на Чернецкого. С другой стороны, ему на пиво не хватает...

— Ему реально было тяжелее, чем другим ребятам, — говорит Сергей Наветный. — Ребята не очень хотели это адекватно понимать. Типа «Как?! Мы же все в такой же заднице находимся!..» Был бы Серега один, он бы не дергался, наверное. Но была Ольга, семья — надо что-то предпринимать, что-то менять в своей жизни, иметь хотя бы какую-то крышу над головой. А как? Никаких перспектив, вообще ничего...

Скитания по чужим углам, отсутствие концертов и хроническое безденежье вызывали у Чижа приступы депрессии. Справиться с ними было непросто, поскольку переезд на окраину Харькова изолировал его от привычного круга знакомых.

— Если раньше к нам часто приезжали — все были молодыми, могли постоянно тусоваться друг у друга, — говорит Ольга Чигракова, — то потом начали появляться дети, дела, заботы. Добираться к нам нужно было, по крайней мере, час, а то и полтора. Сначала на метро, потом на трамвае, который редко ходил, а то и вовсе не останавливался возле нашего дома — там пешком топать было будь здоров. И постепенно началось не отчуждение, а, скорее, отдаление.

Одним из немногих, кто часто навещал Чиграковых, был Коча. Вероятно, он скучал не только по приятелю, но и по тем «пивным дням», которые раньше проводились в «Тихом уголке» строго по средам. С легкой руки Кочи эта добрая традиция была реанимирована. Причем не только по средам и не только с участием пива.

После очередной такой дружеской попойки Чиж написал песню. Он назвал ее «Доброе утро» (хотя с учетом его психофизического состояния правильней было бы назвать то утро «хмурым»):

— Утром встал с похмелья, дома шаром покати, — вспоминает Чиж. — Напился кофе, и меня так поперло, что я написал «Доброе утро». И когда из меня ни с того ни с сего вдруг вылезла строчка — «Или нарисуй на руке о том, как любишь», — я «въехал», о чем вообще эта песня и с чего она началась...

Мысленно Чиж посвятил ее Рите Романовой, своей первой любви. Наверное, поэтому песня получилась удивительно светлой, как июльское утро. И точно так же, как «July Morning»[83], нетленный хит Uriah Heep, ностальгически погружала в атмосферу семидесятых.

Вклад Кочи в репертуар Чижа не был исчерпан одним «Добрым утром» (если понимать под «вкладом» активное соучастие в создании у Чижа посталкогольного синдрома, который, собственно, и вызвал творческий всплеск). Накануне вечером приятели сочинили еще одну песню.

— У меня было написано много куплетов, — рассказывает Чиж, — но не все меня устраивали. Приехал Коча. Пока я резал огурцы на закуску, Коча мыл-протирал стаканы. Я говорю: «Что-то у меня песня не получается», а он: «Давай так: ты говори первую строчку, а я вторую». Я нож бросил, говорю: погоди, сейчас запишем. Чуть ли не на обертке от селедки. Ну и понеслось. Я начинаю: «Если б я был наглым — снимал бы девок». Коча: «Если б я был желтым — выращивал бы рис». А потом, когда выпили по две-три рюмки, сидели и решали: «Так, эта строчка на фиг не годится, а вот эта получше, оставим».

Интересно, что в окончательном варианте «Если» (так была названа песня) осталась строчка, где явно прорвалась чижовская «подсознанка»: «Если б был моложе — свалил бы в Питер».

«Был период, — рассказывал Чиж, — когда я вообще не мог писать песни, боялся. Потому что напишешь песню, из головы выдумаешь, где-то, может быть, краешком заденешь себя, и вдруг находятся точки соприкосновения, а потом всё сбывается».

В мае 1992-го в группу наконец-то вернулся Чернецкий. На концертах они с Чижом выходили к микрофону по очереди, каждый со своими песнями. Видевший их выступления Сергей Наветный придерживается мнения, что этот паритет не мог сохраниться надолго.

— Группа «Разные люди» пережила как бы две жизни: жизнь с Чернецким и жизнь с Чижом. Когда Сашка слег совсем, Серый невольно вышел на лидерство — криэйтор, автор с богатым песенным материалом. Естественно, группа ушла в ту сторону, в которую и не планировала уходить. А потом вернулся Сашка, старый лидер. А уже как бы сложился свой, новый. И два лидера в одной группе — ну никак!.. С такой вот разной манерой. Зрителю было, наверное, супер, когда группа в состоянии исполнять красивую, великолепную лирику, как у Чижа, и тут же давать такой гари!.. Это проблема была для них. Со стороны всё было нормально, органично, хорошо — крепкая группа. А им, конечно, было тесно. Где-то их «колбасило», что-то внутренне не складывалось.

На самом деле вопрос, как в одной группе уживаются два автора-фронтмена, никогда не ставил Чижа в тупик: «Леннон с Маккартни уживались ведь. Мы с Саней абсолютно разные, поэтому берем контрастом».

Пример, конечно, не самый убедительный: Леннону с Маккартни (личностям, безусловно, очень разным) в конце концов стало тесно под одной крышей. Точно так же, как и Гарику Сукачеву с Сергеем Галаниным в «Неприкасаемых»[84]. Видимо, в каждом союзе, особенно творческом, рано или поздно срабатывает один из законов Мэрфи: всё то, что соединено, может быть и отсоединено.