Предпоследняя политика (С. Чиграков) Сколько не гуляй — все равно домой придешь, Дома, брат, такое, что и в сказке не сказать, Полистай газетки, может, что поймешь, Я сверну себе мозги, пытаясь что-то разобрать Съезд за съездом, фронт за фронтом — комиссаров ряд, Не сдадут позиции, да не уйдут назад, Всей стране один хозяин — красный Беспредел, Голосуй — не голосуй, а все равно получишь хер Правою рукою голосуй за НТС, Левой — свастикой пиши две буквы из КПSS, Левую коленку поднимай за НХЛ, Ты и не подозреваешь, сколько в том отделе дел. Дали передышку — расслабляйся, земляки, Ветки гнутся, пули вьются, при луне блестят штыки, До поры, до времени пей водку да вино, Я, сдается, обречен всю жизнь смотреть в свое окно. Хоть и вымыто до блеска, все равно в окне дерьмо, И сколько, милый, не гляди, а все равно темным-темно. На моей стене два фото: Башлачева и Битлов, А по радио «Катюша», а по телику Серов. Эх, бля, гуляй, брателла — разгорбачена спина, И кому какое дело, что наброшена петля, Съезди в Бельгию с концертом, да про Волгу спой. Но сколько не гуляй, все равно придешь домой... Письмо Егору Летову (С. Чиграков) В парке Ленинского Комсомола Изнасиловали девочку двенадцати лет. Ее не смог опознать никто, Так она была изуродована. На спине остались вмятины от ржавой цепи, Что валялась метрах в пяти. Милиция приехала через четыре года, И все списала на металлистов. Совок, бардак, талон, ништяк. Бутылка водяры, нары. Жена пошла в магазин, Чтобы сраной колбасы купить на обед. Возвратилась вся в слезах, Я ее никогда не видел такой. У нас нет прописки, Поэтому мы обречены на голод в этой стране. Это было бы очень смешно, Если это бы не было очень страшно. Совок, бардак, талон, ништяк, Спины и стены, вены. Так что, будь добр, ошейник одень, Чтобы посадили на ржавую цепь. Что валялась метрах в пяти От изнасилованного ребенка А может хочешь в «крезе» отдохнуть, Место давно забронировано Слышал ли ты группу «Ласковый бык», Цой разбился, заснув за рулем. Вот так, как ты, пока, пиши, Не молчи. Чиж. Дорогуша (С. Чиграков) Наверно, я стану крутым, вот смеху: Мне предложили записать пластинку. Автобус шел тихонько по бездорожью, Но до конечной еще есть время. А в городе жизнь идет так, как и прежде (Если убрать запрещенное нечто). Меня начинают задрачивать дети — Видно, я начинаю взрослеть... Эй, дорогуша, заплати за мой кофе И, если можешь, стакан портвейна! Это здесь рядом — две остановки, Тогда ты узнаешь меня чуть лучше Я расскажу тебе о воинской службе, Я прочту тебе новые песни, Ведь ты же тащишься на рок-музыкантах, Тебе все равно, с кем из нас иметь дело. А завтра утром уйди пораньше И постарайся, чтобы я не проснулся. И не пытайся сготовить мне завтрак: Я не выношу чужих женщин на кухне! Ну так что, дорогуша, как насчет портвейна? Как тебе нравится моя перспектива? Я так и знал, что ты согласишься, Пойдем быстрее — вон наш троллейбус! Ты был в этом городе первым (С. Чиграков)
Ты был в этом городе первым, Кто стал носить клеш и играть на гитаре битлов, Твоя группа здесь была знаменитой, Вам прощали хреновый звук и незнание правильных слов. Но каждую субботу на танцах был праздник, Когда вы выходили петь! Все глядели на вас, и парни не дрались, И все танцевали, и никто не хотел сидеть... Ты был в этом городе первым, Кто стал носить джинсы и волосы ниже плеч, Твоя группа упивалась любовью герлов, Что ходили за вами, и с каждой можно было лечь. Вас гоняли за хайр, но вы стойко держались, Напевая «All you need is love», И уходили в подъезд, чтобы выпить вина И еще поиграть в «роллингов» и «битлов». Ты был в этом городе первым, Кто взял в руки шприц и забил папиросу травой, А потом ты попробовал все рассказать, И, поверив тебе, твоя группа пошла за тобой. Но, рано или поздно, они тормознули, А ты не хотел назад — Ты не верил в то, что лестница в небо, Та, что выбрал, может быть лестницей в ад... Ты был в этом городе первым, Кто собрал всех, кто любит рок, за одним столом, И, как водится на наших поминках, Почти все упились, поминая тебя водкой и каким-то вином. И одни говорили, что ты был как Сид Барретт, А другие, что сгубила игла... С тобою рядом положили гитару, чтоб не было скучно — Да будет тебе блюзом земля!.. Она не вышла замуж (С. Чиграков) Она не вышла замуж за хромого еврея, Она не вышла замуж за седого араба, Ее не прельщали ни Чикаго, ни Бейрут, ни Ханой — Она хотела каждый вечер возвращаться домой. Ее подруга говорила: «Ну какая ты дура! Ведь там такая жизнь, там такая культура — Там выступает Майкл Джексон, там Мадонна, там играет Ван Дамм. Мне бы твое — давно была бы там!» Но она не шла на провокационные споры, Ей надоели псевдозаграничные разговоры, Она молча доедала свой ужин, она ложилась спать, Сославшись на то, что ей очень рано вставать. У нее был парень, гитарист и певец, О нем говорили: «Это полный п...!» Он играл буги-вуги, пел блюзы и рок-н-ролл, Он курил анашу, пил вино, употреблял димедрол. Она любила его, он отвечал ей постелью, Она мечтала стать второй его тенью, Она терпеливо дожидалась из гастролей его, Он приезжал, напивался и орал, что Совок — дерьмо. Он называл ее «бэйби», а она его «милый», И ей не было тесно в ее тесной квартире, Когда он заходил по ночам в месяц раза три, И ей хотелось кричать: «Возьми меня, любимый, возьми!..» А он трахался молча, потом мгновенно засыпал, Потом она — на работу, а он — на вокзал, Гостиница, вино, телевизор, барабанщик-сосед... Иногда кто-нибудь еще, кто сделает минет. И оказалось, что она беременна с месяц, А рок-н-ролльная жизнь исключает оседлость, К тому же пригласили в Копенгаген на гастроли его, И все кругом говорили: «Добился-таки своего!» Естественно, он не вернулся назад, Ну конечно, там — рай, ну конечно, здесь ад. А она — что она? — родила, и с ребенком живет... Говорят, музыканты — самый циничный народ. P. S. Вы спросите: что дальше? Ну, откуда мне знать: Я все это придумал, когда мне не хотелось спать. Грустное буги, извечный ля минор. Ну конечно: там — рай, а здесь — ад... Вот и весь разговор. |
