— Не уверен, пошел бы я к «Разным», зная наперед, что такое может произойти, — говорит Чиж. — Потому что цена дорогая. К Лешке Сечкину я относился как к лепшему корешу. Сашка — гений для меня. Павел — надежен, крепок, только скажи: он придет и поможет. А к Климу я почему-то относился и отношусь как к брату. Помню, мы сидели с москвичами из «Веселых картинок» в «Тихом уголке», пили спирт и слушали Eagles. Позвонил Клим и сказал: всё, я из группы ухожу. И мне вдруг стало так обидно, что я сел на диван и заревел. От отчаяния, от того, что ничего не могу сделать. Если Клим уходит, значит группе приходит конец... А он, зараза, потом еще несколько раз звонил — примерно раз в три месяца — и мрачным голосом говорил: «Так, Николаич, я ухожу. Я понял, что ты круче». — «Клим, погоди, хочешь, я приеду?» — «Не надо, я всё понял...» Потом я с этим смирился, знал, что это пройдет, — по пьяни он сидит, накручивает сам себя... Поэтому мне было страшно тяжело, когда Клим взял и ушел из гостиницы. Из-за какой-то херни: кто-то кинул арбузную корку и попал в него. Всё! Он собрал свои вещи, гитару. Мы с Пашкой выбежали на улицу: «Чувак, давай тур откатаем, иначе — подстава». Когда он вернулся, у меня как камень с души свалился...

Участие в «партизанском движении» принесло Чижу невиданный гонорар — почти тысячу рублей. На эти деньги у знакомых был куплен полупрофессиональный магнитофон «Электроника» — с реверсом, сенсорным управлением и прочими наворотами. «Это был огромный шкаф, мы его еле перли, — вспоминает Ольга. — Он был не новый, но работал хорошо. И Сережа был просто счастлив».

Еще бы, стать в тридцать лет обладателем первого собственного магнитофона!..

В Харькове «партизана Чигракова» ждали две новости: плохая и хорошая. Первая заключалась в том, что 27 августа в своей коммуналке на улице Моховой умер Майк Науменко[76]. Об этом Чижу сообщили по телефону питерские друзья.

— И я нажрался — тут же! Рок-н-ролл закончился. Живой, настоящий питерский рок-н-ролл. Вместе с Майком ушло кайфовое ощущение того времени...

Другая новость состояла в том, что парни не застали Чернецкого — он уехал в Ленинград. Паломничество к святым местам обернулось для него маленьким чудом. Месяцем раньше, в июле 1991-го, популярный журнал «Огонек» напечатал письмо с просьбой помочь Чернецкому, которое подписали Градский, Гребенщиков, Кинчев, Макаревич, Шевчук и другие известные в СССР рок-музыканты. Сразу после этой публикации Саша стал получать множество писем, бандеролей, переводов, а телефон у него на квартире просто разрывался от сотен звонков.

Но главной удачей стал визит в Харьков ленинградца Владимира Киселева. Бывший инженер-«оборонщик», он потерял маму из-за того, что ей не смогли изготовить хороший протез, и после этой трагедии всерьез занялся проблемами ортопедии. Киселев создал небольшую фирму, разработки которой вызывали белую зависть даже в США. Прочитав обращение в «Огоньке», он решил помочь товарищу рок-музыкантов, которых искренне уважал. 28 августа, когда «Разные» завершали сибирский тур, Чернецкого привезли в Ленинград, чтобы заменить тазобедренные суставы надежным протезом.

В конце сентября Саша узнал, что кооператив «К-Арт», который помогал провести благотворительные концерты в Харькове, бесследно исчез вместе со всей выручкой (почти 22 тысячи рублей). Необходимость поездки в Германию отпала, но для дальнейшего лечения всё равно требовались средства.

Чтобы раздобыть денег, Сашка решил записать альбом своих новых песен. В это время он готовился к операции, но мог с грехом пополам передвигаться на костылях. Юрий Шевчук посоветовал ему обратиться в студию на Фонтанке, 39, где стоял 16-канальный магнитофон «Fostex» Вячеслава Бутусова, поэтому платить за аренду не требовалось.

Старый знакомый «Разных» Юрий Сакаев, бывший профкомовец из ХАИ, уже пару лет занимался бизнесом в Питере. Он пообещал оплатить прилет музыкантов «РЛ».

Обстоятельства сложились так, что Сечкина с Климом задержали неотложные дела. Поэтому Чернецкий решил записать акустический вариант. Но в самый последний момент снова выручил Шевчук: «Вам согласился подыграть Коля Корзинин».

В начале 1970-х Корзинин был барабанщиком «Санкт-Петербурга», первой русскоязычной рок-группы в Ленинграде. Он уже давно ходил в рок-н-ролльных классиках, но путь его, по выражению коллег, пролегал на окраинах музыкального мира. Возможно, потому, что Корзинин был человеком, который «равно талантлив, как и непредсказуем». (На сейшене, к примеру, он мог заявить в микрофон: «Сейчас я спою для друзей и для жены. Остальные могут валить из зала!») Но, несмотря на сложный характер, он имел репутацию великолепного ударника — манеру его игры называли неповторимой, узнаваемой и очень экономной.

Рейс из Харькова прилетел в субботу, 21 сентября, около двух часов дня. В аэропорту Чижа и Михайленко с гитарными кофрами встретил Сакаев. На его «жигуленке» они помчались в больницу к Чернецкому, которому удалось отпроситься у врачей. Корзинина подхватили по дороге в студию. Времени на знакомство и сыгрывание не было. Поэтому запись решили начать с относительно простой песни «Клёво».

Пока шла настройка, хозяйственный Сакаев купил колбасы, головку сыра и пару ящиков пива — в студии царил настоящий рок-н-ролл. «Корзинин немножко “вкис”, — рассказывает Чернецкий, — и под пивом у него вживую пошло — с драйвом, “с мясом”. Не было никаких обязательств друг перед другом, а потому — и никаких претензий». («Корзинин как заиграл — я был просто поражен, — вспоминал Чиж. — И тогда же мне показалось очень интересным поиграть с другими музыкантами».)

Запись продолжалась до двух часов ночи. Фактически альбом был сделан с ходу — формат предполагал всего полчаса звучания. Сильно устав, музыканты поехали в офис к Сакаеву, где заснули прямо на столах и стульях. Утром все вернулись на Фонтанку — накладывать бэк-вокал, перкуссию и соло-гитару Чижа. В студии их встретил звукооператор Вадим Ракитский. Оказалось, он всю ночь прослушивал треки и, по словам Чернецкого, проникся материалом: «Пацаны, чтобы классно свести, надо докинуть соляки, а кое-где перепеть вокал».

Когда Чиж намекнул, что ему надо «вдохновиться», Ракитский сбегал на Невский и принес спичечный коробок, набитый «травой». Еще никому в мире не удалось доказать, что наркотики способствуют созданию хорошей музыки. Но, если быть честным, никто не доказал и обратного. Сессия на Фонтанке была как раз тем случаем, когда кайфовая музыка рождалась в прямом смысле «под кайфом». Гитарные соло Чижа вышли, по общему мнению, безумно драйвовыми и красивыми.

— Это был период, — говорит он, — когда «трава» еще расширяла сознание, и никаких границ и правил для меня просто не существовало.

Все семь песен были записаны и сведены за 25 часов. Таких рекордных сроков история отечественного рок-н-ролла, похоже, не знала. Альбом назвали «Бит», хотя ему больше бы подошло название «Родившийся в эту ночь» — как пластинка «Наутилуса», записанная в этой же студии.

Когда Чиж пел: «К тому же пригласили на гастроли в Копенгаген его, / все кричали: “Добился-таки своего!..”», он вкладывал в эти строчки бездну иронии — в какую заграницу могли выпустить музыканта-бомжа? Разве что в Рио-де-Житомир.

Но после распада СССР времена быстро менялись. В ноябре 1991-го снова «аукнулись» Соловки — корреспондент столичного журнала «РокАда» Марина Радина, которая прониклась симпатией к самобытному бэнду, устроила «Разным» приглашение на фестиваль в Ганновер, родной город Scorpions. Это была первая зарубежная поездка Чижа, для которой хитрым маневром — через Москву — был оформлен первый в его жизни загранпаспорт.