Мама садится рядом со мной.

– Она не из тех девушек, кто может долго оставаться незаметной, – тихо говорит она, обнимая меня за плечи. – Тебе еще представится шанс все исправить. Сейчас – самый тяжелый период, но потом будет легче.

Я вполуха ее слушаю и отчасти верю ее словам.

Пока мы не получаем звонок из полиции.

Детектив, который ведет дело брата Оливии, говорит, что детали ее истории подтвердились. Они нашли кости животного вперемешку с костями ее брата, а на месте захоронения, как она и сказала, рос дуб.

– Нам необходимо связаться с ней как можно скорее. – В его отрывистом тоне угадывается беспокойство.

Я закрываю глаза.

– Я понятия не имею, куда она уехала. Но, даже если вам удастся ее найти, не уверен, что она согласится говорить с вами.

Мгновение в трубке лишь тишина.

– Сейчас меня волнует другое, – тихо признается он. – После того как мы получили подтверждение насчет костей, мы поехали за ее отцом, чтобы вызвать его на допрос. Но его уже не было. Похоже, кто-то предупредил этого типа, что она начала говорить.

У меня перехватывает дыхание… Она-то молчала. Все, что известно полиции, они знают от меня.

– У вас нет предположений, куда он мог отправиться?

– Мы боимся, что он отправился за ней, – отвечает детектив. – Поэтому очень важно, чтобы мы нашли ее первыми.

Оливия

При нашей первой встрече Шон, брат Эрин, жестко обкурен, а на кофейном столике я замечаю остатки наркоты.

– Оливия! Привет, приветулечки! Это так круто, офигенно круто. Повеселимся, да?

Он говорит, что собирается на вечеринку.

– Ты же любишь веселиться, правда? Ты в деле? – спрашивает он. Полагаю, он имеет в виду не такую вечеринку, где будут торт и подарки.

– Я тренируюсь, и, наверное, мне лучше просто отдохнуть, чтобы завтра пойти искать работу.

– Тебе нужна работа? – Он плюхается на диван и достает телефон. – Я все устрою.

«Уэт-н-уайлд» – это стриптиз-клуб, где у Шона, по-видимому, куча друзей.

Мне еще неделю нельзя работать барменом из-за возраста; технически разносить напитки мне тоже не положено, но владелец клуба говорит, что не станет обращать на это внимание – очевидно, фокусируя все внимание на моей заднице, судя по длине юбки, в которой мне предстоит работать, – но пусть так. Понятное дело, я не могу долго жить у Кристофера Коука, так что мне нужна эта чертова работа. Тем более что от спонсоров пока ни слуху ни духу. Мне даже не удается ничего найти про Fumito в интернете, и теперь вся эта затея кажется немного сомнительной.

Я начинаю работать в «Уэт-н-уайлде» в обед на следующий день. К пяти вечера мне уже тошно от необходимости торчать взаперти. Меня тошнит от бас-гитары. Меня тошнит от того, что сомнительные бизнесмены то и дело задевают мои бедра, когда я наклоняюсь, чтобы поставить их напитки.

Я гадаю, чем занят Уилл в этот момент. Скорее всего, работает на ферме, где сейчас должно быть солнечно и морозно. Возможно, волнуется за меня… Я искренне надеюсь, что это не так.

Народ начинает прибывать после девяти, и я зарабатываю неплохие чаевые, но мне начинает казаться, будто я в тюрьме, из которой мне никогда не выбраться. У меня уже отваливаются ноги от каблуков, которые мне тут положено носить, и я просто жажду выйти на свежий воздух и увидеть немного солнца.

– Ты могла бы заработать намного больше на сцене, – говорит мне один из посетителей. – Или в другой комнате.

Я до конца не уверена, что происходит в другой комнате, поскольку приватные танцы происходят прямо здесь. Однако я догадываюсь, что мне это не нужно. Я бросаю взгляд на сцену, где девушка купается в таком количестве банкнот, сколько у меня не будет и за неделю обслуживания столиков.

Даже этот момент колебания заставляет меня почувствовать себя как в каком-то второсортном кино. «Многообещающая спортсменка, переживая трудные времена, исследует свою темную сторону…»

Я отворачиваюсь от сцены. Я здесь всего на несколько недель, пока не заработаю достаточно, чтобы отправиться в Сиэтл, а затем я начну тренироваться. Я не собираюсь останавливаться на работе в этом стрип-клубе.

Мне так не хватает Уилла… Мне хочется сказать ему об этом, хотя вряд ли его это впечатлит. Я стискиваю зубы, вспоминая, что этого уже никогда не произойдет. Что я больше никогда не увижу, как он улыбается или как напрягается тот мускул на его челюсти в минуты раздражения. Что я больше никогда не увижу его, нависшего надо мной, как во время банкета: сосредоточенного, отчаянного и прилагающего все усилия, чтобы не кончить.

Все будет хорошо. Меня уже кололи ножом, на меня нападали; меня сбивала машина, в результате чего я получила четыре перелома. А однажды я пришла домой и обнаружила, что моя бабушка понятия не имеет, кто я такая. Я пережила все те несчастья. Переживу и это.

– Иди сюда, сладкая, – зовет меня какой-то бизнесмен с тремя дружками; все они в деловых костюмах. – Мы хотим приватный танец.

– Извините, – я качаю головой, – но я только разношу напитки.

– Еще лучше: девственница привата. Я дам пятьсот долларов, если станцуешь для моего друга.

Я снова качаю головой:

– Извините, но нет.

Пятьсот долларов! Пятьсот долларов за жалкие три минуты? Я, должно быть, сумасшедшая, если от этого отказываюсь. Я только что отработала триста шестьдесят минут за каких-то шестьдесят пять долларов. Им бы даже не разрешили ко мне прикоснуться… хотя в этом клубе, похоже, очень гибкое понимание правил.

Но это скользкая дорожка. Если я возьму пятьсот баксов за приватный танец сегодня, то завтра я буду думать, не взять ли мне несколько тысяч за что-то куда более отвратительное.

Еще один парень шлепает меня по заднице, а затем другой спрашивает, не хочу ли я пойти в другую комнату. И при этом я должна оставаться приветливой и милой, чтобы в конце вечера получить свои чаевые… Шон заверил меня, что это «классное» место, но я подозреваю, что он говорил об ощущениях посетителей, а не сотрудниц.

Время идет, и та компания в костюмах становится все пьянее и громче. Самый бойкий из них опять машет, чтобы я подошла, и снова спрашивает о приватном танце.

– Давай же, – уговаривает он. – Мой приятель женится.

Я улыбаюсь и упираюсь рукой в бок, подражая тем девушкам, от которых меня раньше тошнило.

– Ты ведь знаешь, что я не могу, – отвечаю я с акцентом, которого у меня на самом деле нет. – Может быть, я лучше принесу вам всем еще по одной?

Я возвращаюсь к барной стойке и жду, пока приготовят их напитки. Они пьют виски со льдом, а в зубах держат сигары, которые им запрещено здесь курить – крупнейшая карикатура всех времен и народов.

– Даю две тысячи, – говорит он, когда я возвращаюсь с напитками. – Две тысячи, если ты станцуешь моему другу лучший приват в его жизни.

И я начинаю колебаться. Потому что мне нужно завязывать с этим местом. Мне нужно уехать в Сиэтл и попытаться решить проблему с бегом, вместо того чтобы жалеть, что меня не убили еще в детстве заодно с братом.

– Две с половиной тысячи долларов! – выкрикивает он. – Мое последнее предложение.

Я отставляю поднос. Ну здравствуй, скользкая дорожка.