– Почему ты так вел себя сегодня? – спрашивает она. – Я о твоей перепалке с Бренданом.

– Ты видела, как он на нее смотрел. – Я стараюсь, чтобы мой голос звучал равнодушно.

– Она красивая девушка, Уилл. Полагаю, так на нее смотрят большинство мужчин.

– Но он не просто смотрел. – Я тяжело вздыхаю, опускаясь в кресло-качалку рядом с ней. – Ты же слышала, о чем он говорил: он собирался отменить свои планы и остаться здесь, чтобы приставать к ней весь вечер.

– Не понимаю, что в этом плохого, – тоже вздыхает мама. – Это типичное поведение Брендана.

– Ну, он может идти и демонстрировать свое «типичное поведение» рядом с какой-то другой девушкой. Оливии сейчас не нужны все эти заморочки. У нее и без того хватает проблем, чтобы разбираться еще и с ним.

Мама открывает рот, как будто собираясь со мной спорить, но затем откидывает голову назад и закрывает глаза.

– Может быть, пришло время тебе рассказать Питеру, что с ней происходит.

Я наклоняюсь вперед, уставившись на свои руки. Я повторял себе это уже миллион раз, однако ответ всегда один и тот же.

– Не могу: если Питер узнает, то университет будет нести ответственность, случись с ней что-нибудь. Ее выгонят из команды.

Мама кивает, но продолжает хмуриться.

– Просто, похоже, для тебя это слишком тяжело.

– Не знаю, почему ты так говоришь: я сумел остановить ее на прошлой неделе – смогу и сегодня ночью.

Она встает и целует меня в щеку.

– Милый, – отвечает мама, поворачиваясь, чтобы зайти в дом, – я думаю, мы оба знаем, что я говорю не о ночном беге Оливии.

Оливия

Когда Уилл будит меня на следующее утро, то решительно избегает моего взгляда. Он ведет себя так, будто боится меня.

– Черт, – вздыхаю я. – Я так понимаю, ночью произошло что-то плохое… Что я натворила?

– Ничего. Я поймал тебя даже прежде, чем ты добежала до двери. – Но его голос все равно звучит приглушенно, сдержанно.

– И это все?

– Это все.

Я по-прежнему ему не верю.

Второй забег во многом похож на первый, только опасения у меня иные. Здесь более сложная трасса, чем была на прошлой неделе, и я уверена, что не подготовилась к ней должным образом. Однако Уилл снова меня поддерживает, подробно обсуждает со мной предстоящий забег, убеждает не обращать внимания на свои страхи и просто бежать.

– Все твои переживания похожи на слова какого-то негодяя, который бежит рядом с тобой и кричит на ухо всякую чушь, чтобы деморализовать. Однако это может повлиять на твой бег лишь в том случае, если ты решишь ему поверить.

Точно не знаю почему, но на этот раз я его слушаю. Может быть, потому, что он оказался прав на прошлом забеге, а может, причина гораздо глубже. Если бы Уилл сказал, что я могу спрыгнуть с небоскреба и выжить, возможно, я бы даже в это поверила…

Стреляет стартовый пистолет – и я позволяю словам Уилла заглушить мои мысли. Я убегаю от этого мерзкого существа, которое твердит мне, что я потерплю неудачу; которое убеждено в том, что беда подстерегает за каждым углом. И когда уже приближается линия финиша, я понимаю, что, обогнав это существо, я сумела обогнать и соперниц.

Питер первым подбегает ко мне и сгребает в охапку.

– Такими темпами вы снова вернете нас в игру, юная леди, – восклицает он.

Уилл, подбежавший следом за ним, просто довольно улыбается без лишних слов, но помимо радости на его лице читается беспокойство, отчего прелесть момента изрядно тускнеет. Что бы ни произошло сегодня ночью… Это что-то серьезное. И теперь он держится от меня на расстоянии.

На обратном пути весь автобус ликует. Эрин зовет меня с собой на обед, и, возможно, я бы даже согласилась, если бы не чувствовала острую необходимость поговорить с Уиллом.

Когда я захожу в его кабинет, он собирает вещи и выглядит удивленным – а также не слишком довольным – моим визитом. Я с трудом сглатываю. «Знать всегда лучше, чем оставаться в неведении», – напоминаю я себе.

– Что случилось сегодня ночью? – требовательно спрашиваю я. – Из-за этого ты ведешь себя очень странно, поэтому, пожалуйста, просто скажи мне. Я к тебе приставала или что-то вроде того?

– Так ты об этом беспокоишься? – смеется он, однако его улыбка быстро исчезает. – Ничего страшного не произошло.

– Тогда просто скажи мне правду.

Он испускает тяжелый вздох и проводит рукой по волосам. При этом его трицепс напрягается, и этого почти достаточно, чтобы я забыла про свой вопрос.

– Ты… плакала.

Мгновение я тупо смотрю на него – а потом начинаю смеяться.

– Я никогда не плачу, – возражаю я. За всю свою жизнь не припомню ни одного случая, чтобы я плакала. Я не умею плакать. Мне не раз этого хотелось, но я просто не могла.

Уилл не смеется. Таким печальным я его никогда не видела.

– Ты плакала так сильно, что я едва мог разобрать твои слова.

Я опускаюсь на стул сзади, сжав подлокотники с такой силой, что, будь они чуть менее прочными, непременно сломались бы. С одной стороны, я хочу немедленно уйти и забыть об этом разговоре, но с другой – я просто не могу смириться с тем, что он знает обо мне что-то такое, чего не знаю я.

– Что я говорила?

Он колеблется с ответом.

– Примерно то же, что и в прошлый раз. Ты снова и снова повторяла: «Я не должна была сбегать». Всякий раз, когда я ловлю тебя, ты в ужасе. Ты убегаешь от кого-то. Но вдобавок ты, похоже, испытываешь за это вину. Я слышал, что твои родители якобы путешествуют последние два месяца, однако единственный контактный телефон, который указан в твоем личном деле, – это номер твоей бабушки… Что-то случилось? Ты что, сбежала из дома?

Сердце начинает колотиться где-то у меня в горле, и мне кажется, будто оно сдавливает меня изнутри, мешая полноценно дышать. Уилл каким-то образом уже узнал обо мне слишком много, словно все мои тайны, вся моя жизнь постепенно вырываются наружу, и я никак не могу это остановить.

Я разрываюсь между желанием сбежать от этого разговора – и стремлением сделать ответный выпад.

Естественно, я выбираю второй вариант.

– Я имею право на гребаные секреты, – рычу я. – Поэтому и говорю всем, что они путешествуют. В любом случае, не знаю, почему люди думают, что постоянно расспрашивать о чьих-то родителях – это нормально. И ниоткуда я, черт побери, не сбегала.

– Тогда где твои родители? – не отстает Уилл. Я сжимаю челюсть, опустив взгляд, не в силах смотреть ему в глаза.

– Они бросили меня, когда мне было шесть, – признаюсь я, – и больше я их не видела.

Я ненавижу их за это и ненавижу себя. Будь я каким-то другим ребенком – будь я такой же милой, как Эрин, – все могло бы быть по-другому.

– Есть братья или сестры?..

Из всего списка вопросов, которые я не хочу обсуждать, мой брат стоит на первом месте.

– Если ты клонишь к тому, о чем я думаю, то как психотерапевт ты ничуть не лучше той козы из медцентра.

Моя резкость не вызвала у него никакой реакции, Уилл даже не моргнул. Но и не оставил эту тему:

– Ты не ответила на вопрос.

– У меня был старший брат. Он убежал из дома, когда ему было восемь.

– Ты имеешь в виду, он убежал и больше не вернулся? Вообще? Его так и не нашли?

Мое сердце теперь бьется очень быстро, слишком быстро. Мне нужно выйти, мне нужен воздух…

– Я должна идти, – отвечаю я, вскакивая на ноги.

– Оливия, подожди. – Он тоже встает. – Прости меня.

– Не стоит, – говорю я сквозь зубы. – Они были дерьмовыми родителями, и они сделали мне одолжение тем, что свалили, так что прибереги это грустное лицо для чего-то существенного.