– А тебе не приходило в голову, что если бы ты не поступила в УВК, мы бы вообще не заняли приличного места ни разу за весь семестр? Но нам это удалось – благодаря тебе.

Может быть, он и прав. Однако это не меняет того факта, что мы все будем очень расстроены, если завтра я облажаюсь. В любом случае, я бы предпочла поговорить о чем-нибудь другом. Например, о том, как он поцеловал меня прошлой ночью. Я бы хотела узнать, понравилось ему это или нет, хочет ли он повторить это снова… Весь день меня одолевают тысячи плохих мыслей, которые я снова и снова прогоняю из своей головы. Но тот поцелуй – приятная мысль, и именно его мне с ним нельзя обсуждать.

– От этого разговора у меня сводит желудок. Мы можем поговорить о чем-нибудь другом?

– Тот детектив оставил мне сообщение, – наконец произносит Уилл. – Похоже, ты не отвечаешь на его звонки.

– Об этом я тоже не хочу говорить.

– Лив, – мягко возражает он, – рано или поздно тебе придется это обсудить.

– Нет, не придется.

– Но почему? Ты ведь сама говорила, что не собиралась пытаться разыскать своего брата во взрослом возрасте. Знаю, слова полицейских были очень шокирующими, но разве на самом деле это что-то меняет?..

Уилл ждет ответа, и я прекрасно знаю, что он будет спрашивать, и спрашивать до тех пор, пока наконец не добьется правды.

– Дело не в том, что он может быть мертв: взрослый Мэттью был бы для меня незнакомцем. Дело в том, что если они правы… – У меня перехватывает дыхание, но Уилл терпеливо ждет продолжения. – Если они правы, то это значит, что мой брат был таким маленьким, таким напуганным… – Мой голос срывается на хрип, и я чувствую, как странная печаль охватывает меня, пульсирует под веками, на подбородке, пытаясь высвободиться из-под кожи. Мое сердце бьется слишком быстро, однако эту гонку ему не выиграть.

Уилл придвигается ко мне, так что его тело оказывается плотно прижато к моему, создавая столь желанное тепло, и обнимает меня одной рукой. Я утыкаюсь лицом ему в грудь, наслаждаясь прикосновением его флисовой кофты к моей коже, твердостью его тела под ней, его запахом и биением его сердца совсем рядом с моим ухом.

– Я бы сделал все, что угодно, лишь бы помочь тебе это как-то исправить, – тихо говорит он, – и меня убивает, что я ничего не могу. Скажи, что мне сделать.

Мне удается ответить только спустя минуту:

– Ты уже помогаешь мне. И ты единственный, кто когда-либо это делал.

Он замирает при этих словах. Его дыхание, его пульс – кажется, все это останавливается. Я поднимаю на него взгляд и смотрю ему в глаза. Не знаю, что Уилл чувствует, но для меня это гораздо больше, чем тренировки, похоть или даже дружба. Когда он успел стать настолько важным для меня?.. Мне хорошо известно, что так сильно беспокоиться о ком-либо небезопасно.

Я замечаю, как по его лицу пробегает паника, тихая и мимолетная, прежде чем он отводит взгляд.

– Хорошо, – тихо отвечает Уилл. – Рад, что сумел тебе помочь.

Обратный путь к конюшням мы проделываем в молчании. Я в равной степени испытываю смущение и злость. Зачем я ему это сказала? Что это могло дать? Я снимаю с Трикси сбрую и по-быстрому прохожусь по ней щеткой, стремясь поскорее уйти от него.

– Так ты планируешь снова встретиться с Эваном? – спрашивает Уилл.

– Не знаю, – отвечаю я без интереса, выходя из конюшни. – Отношения меня не интересуют.

– Ты все время так говоришь, но это полная чушь. – Он выходит следом за мной, чем-то разозленный. – Тебе не нравится одиночество. Даже скучнейший вечер, который только можно себе представить, – просто ужин дома и просмотр телевизора, – даже это ты предпочла бы делать с кем-то другим.

Меня переполняют гнев и печаль, подступая к горлу, сдавливая грудь, голову – словно вот-вот выплеснутся наружу.

– Да, – шиплю я, останавливаясь на месте. – Все это правда, потому что мне нравится это делать с тобой. И что, если бы я тебе сказала, что хочу именно этого – продолжать делать все эти скучнейшие вещи с тобой вдвоем: что бы ты на это ответил?

Я хочу умолять его, чтобы он признал это. Сказал мне, что все эти моменты – когда мы едем к его матери, смотрим телик или проводим время в конюшне, – что эти моменты становятся лучшими событиями его дня, месяца и даже года, становятся для него всем, как это происходит у меня. «Прошу, признай это, Уилл. Пожалуйста».

– Прости, – хрипло произносит Уилл. Он впивается пальцами в ладони, крепко сжимая кулаки. – Я не должен был поднимать эту тему. – Он разворачивается, чтобы уйти.

Я с трудом сглатываю, охваченная отчаянием и злостью. Он не может притворяться, что это ничего для него не значит, не может делать вид, будто абсолютно ничего ко мне не чувствует, ведь я знаю, что это не так.

– Тебе понравилось спать со мной? – спрашиваю я. Уилл тут же замирает как вкопанный. – Я знаю, что ты оставался у меня. Перед последним забегом и в тот раз, когда мы ночевали в гостинице. Ты оставался, когда в этом не было нужды. Так тебе понравилось?

– Оливия, это не может мне нравиться. – Он опускает голову. – Я твой тренер. И никогда не буду для тебя кем-то еще.

Эти слова наносят мне настоящий удар. Мне хочется отшатнуться и вскинуть руки, чтобы защититься от них. Он уже уходит прочь, а я продолжаю стоять, чувствуя, что он только что лишил меня всех причин, по которым я хотела существовать.

Утром Дороти уговаривает меня поесть, но все съеденное почти сразу же выходит обратно. Не удивлюсь, если сегодня снова упаду в обморок. Не этого я хочу для своей команды, и в то же время у меня такое чувство, что больше ничто не имеет значения.

Ночью я так и не уснула. Вместо этого до самого утра пыталась не обращать внимания на пустоту внутри и упрекала себя за собственную глупость. Неужели я действительно думала, что он бросит работу и свою горячую подружку ради меня? У меня нет ни семьи, ни денег, зато есть судимость, и существует хорошая вероятность, что я потеряю стипендию, прежде чем успею закончить учебу. Я затеваю драки, не контролирую себя во время сна и бóльшую часть времени не способна ни на какие эмоции кроме гнева. Кто захочет променять вообще что-либо на это?

– Ты ведь к нам приедешь во вторник? – спрашивает Дороти, обнимая меня на прощание. – На выходные в честь Дня благодарения?

Мой желудок сжимается. Я не могу. Не могу провести с ним еще одни выходные после вчерашнего, наблюдая, как Джессика получает все, чего я хочу и не могу иметь. Пришло время наконец разорвать эти отношения.

– Ох… Я совсем забыла сказать, но я еду домой к Эрин. Простите.

Дороти сразу грустнеет, и чувство вины скручивается у меня в животе вдобавок к прочим переживаниям, которые сейчас там томятся. Однако я никогда не стану частью этой семьи, так что, я полагаю, пришло время перестать притворяться, будто это возможно.

Уилл

Я облажался.

Знаю, что облажался.

Но просто не представляю, что еще я мог сделать.

Я хотел сказать ей, что хочу того же, что и она, и хочу лишь с ней. Что я хочу провести вместе тысячу скучных вечеров, сидя на обшарпанном диване, слушая ее телепередачи со злобными ведущими и высмеивая их гостей. Что я хочу всю жизнь оберегать ее, даже если для этого мне придется всегда спать на диване у ее комнаты. Что еще никогда в жизни я ничего и никого не хотел так, как хочу ее, и мысль о том, чтобы отказаться от нее, не идет ни в какое сравнение с моим отказом от скалолазания…

Но что бы это дало? Я не собираюсь ждать полтора года, только чтобы увидеть, как она идет дальше к своим великим свершениям. И я уж точно не попрошу ее разрушить свое будущее и остаться со мной здесь, в маленьком городке, где она не сможет достичь ничего из того, о чем мечтает.