Мы выстраиваемся на линии старта, и меня переполняет слабость. Я понимаю, что должна взять себя в руки. Должна по меньшей мере не отстать от своей команды. Мне снова нужно в туалет, но уже слишком поздно. Звучит пистолетный выстрел, и с самых первых шагов я уже знаю, как все пройдет. Иногда вы сначала чувствуете слабость, но это оказывается преходящим, таким обманчивым ощущением из-за волнения, или же небольшой вялостью, под которой на самом деле скрывается глубокий резерв сил.

Сегодня не тот случай.

Первую милю я держусь рядом с Эрин, ловя на себе ее любопытные взгляды. Я никогда раньше не оставалась так далеко позади, и она, вероятно, думает, что это стратегическая хитрость.

Но это не хитрость. Я бегу рядом с ней, потому что это все, на что я способна.

На второй миле мне становится действительно трудно. Я тяжело дышу, на спине обильно выступает пот, ползая по моей коже словно что-то живое. У меня скручивает желудок, и я подозреваю, что вся вода, которую я выпила по дороге сюда, может вот-вот отправиться в обратный путь.

На третьей миле я все еще бегу с Эрин, но уже еле держусь. Она – все, что поддерживает меня на плаву. В глазах по краям поля зрения начинает темнеть, как будто мы бежим в темноте, а на Эрин направлен прожектор.

Круг света сужается…

Сужается…

Сужается…

Когда я прихожу в себя, то оказываюсь на заднем сиденье машины «Скорой помощи». Она стоит на месте, так что, полагаю, мы все еще неподалеку от трассы.

Позади парамедиков стоит Уилл. Он выглядит немного обеспокоенным, но в основном – по-настоящему разъяренным, как будто я потеряла сознание нарочно. И даже сейчас, когда он так разозлен, что-то в его лице притягивает меня, вызывает сильное желание провести пальцем по изгибу его губ, скулам…

«Стоп», – приказываю я себе. Это неуместно по целой тонне причин. Главным образом потому, что Уилл – ублюдок.

Тут я замечаю, что мне уже поставили капельницу.

– Мне она не нужна, – бормочу я.

– Должно быть, я упустил момент, когда ты получила медицинское образование, – огрызается Уилл, и его тон вызывает у парамедиков пораженные взгляды, а у меня вдобавок отвисает челюсть.

Уилл – ублюдок, однако даже от него я ожидала немного сочувствия к человеку, который лежит, черт подери, под капельницей. Я в открытую сердито смотрю на него.

– У меня нет обезвоживания, а даже если и есть, сейчас я в порядке. Я могу сама выпить столько жидкости, сколько потребуется, и не хочу всех задерживать.

– О, так теперь ты беспокоишься о своей команде! – усмехается тот. – Похоже, твое беспокойство слегка запоздало, не так ли?

– Эй-эй, приятель… – произносит ошеломленный парамедик справа от меня. – Серьезно? Она же просто упала в обморок.

– Мне очень жаль, если мы не заняли никакого места, – сообщаю я Уиллу сквозь стиснутые зубы, начиная ненавидеть его в абсолютно новом ключе. – Я не знаю, что произошло: наверное, я что-то подхватила.

– Интересно получается, – говорит он, глядя мне прямо в глаза. – Потому что ты выглядела абсолютно здоровой, когда бежала через кампус этим утром.

Обратная поездка в кампус становится самой долгой за всю мою жизнь. Кажется, никто не винит меня в нашем поражении (видимо, Уилл не сказал остальным, насколько же я на самом деле виновата), но и счастливых лиц тоже нет. А сам Уилл…

Он вообще за всю дорогу не проронил ни слова.

– В мой кабинет, – шипит он, когда мы покидаем автобус. – Сейчас же.

Я почти хочу отказаться. Он все равно собирается выгнать меня из команды, так зачем мне выслушивать от него разнос? Тем не менее я следую за ним – и это показатель того, как отчаянно я не хочу уходить. Пока мы поднимаемся по лестнице, его лицо настолько холодное и неподвижное, словно оно высечено из камня. Я захожу в его кабинет, и Уилл захлопывает дверь за моей спиной.

– Объяснись, – требует он.

Мой мозг лихорадочно ищет какое-нибудь оправдание. Я не стану рассказывать правду о том, что произошло, – он мне все равно наверняка не поверит.

– Ты о моей пробежке через кампус? – Я выдавливаю усмешку. – Торопилась домой после свидания, только и всего.

– В спортивной одежде? – допытывается он, сощурившись. – Без обуви? С пóтом в три ручья?

– Ты, возможно, не в курсе, – ухмыляюсь я, – но когда секс длится дольше тридцати секунд, девушка тоже может вспотеть.

Его пронзительные голубые глаза смотрят на меня так пристально, что я не могу шелохнуться.

– Хватит нести эту чушь, Оливия. Я хочу услышать правду, и лучше бы тебе действительно не врать. Сегодня утром ты бегала перед соревнованием?

Наконец на меня накатывает смирение, под его тяжелым грузом мне едва удается сидеть прямо. Теперь уже нечего терять: скорее всего, Уилл выгонит меня из команды, что бы я ни сказала.

– Да.

Он сидит, сцепив руки в замок и склонив голову, как будто ждет приговора.

– И сколько ты пробежала?

– Около девяти миль. – Пока я говорю, мой взгляд прикован к полу, а голос едва громче шепота.

– Да ты не в своем уме! – рычит он. – Ты пробежала девять миль утром перед забегом?.. Зачем?

Я не отвечаю. В смысле, он ведь прав, не так ли? Я определенно не в своем уме. Вряд ли на данный момент в этом еще остаются сомнения.

– Это был не риторический вопрос, – резко добавляет Уилл. – Я жду ответа. Я четко велел тебе не бегать перед соревнованием, но ты все равно ослушалась. Если ты не сможешь привести убедительную причину, почему ты это сделала, ты вылетаешь из команды! Ты для нас просто обуза.

– Но об этом еще рано судить! – возражаю я. – Это был только первый забег в сезоне.

Он вскидывает голову и смотрит мне прямо в глаза:

– Я знаю, насколько быстрой ты можешь быть, Оливия. Сегодня мы должны были стать хотя бы призерами, но почему-то этого не произошло. Так что ты именно обуза. Ты не способна следовать указаниям, и мы все поплатились за это.

Я в отчаянии хватаюсь за голову:

– Я не могу это контролировать!

– Тебя кто-то принуждает под дулом пистолета? – Уилл издает усталый и очень печальный смешок. – Видимо, я его не заметил этим утром.

– Я делаю это во сне, понятно? – рычу я. – Это как лунатизм, только я бегаю, когда сплю.

Не могу сказать, что повергает меня в больший ужас: то, что меня уже хотят выгнать, или то, что я только что сказала ему правду. Не знаю, зачем я это сделала. Я признавалась в этом всего раз за всю свою взрослую жизнь, и ничего хорошего из этого не вышло.

На один миг Уилл замирает, а затем закатывает глаза.

– Это самая бредовая вещь, которую я когда-либо слышал, а я слышал немало бреда.

Мне следовало ожидать такой реакции, но тем не менее это больно.

– Отлично, можешь не верить. Выгоняй меня из команды. – Я вскакиваю на ноги. – Хотя знаешь что? Даже не утруждайся: я, черт возьми, сама ухожу.

Я хлопаю дверью и бегу через весь кампус обратно в свою гребаную квартиру, которая мне была нужна только для того, чтобы учиться в этом университете – куда я вообще не хотела поступать. Мне действительно жаль, что я не могу заплакать. Я бы хотела заплакать прямо сейчас.

Я испортила абсолютно все…

Уилл

За ней захлопывается дверь, и я остаюсь в кабинете один, совершенно ошеломленный.

Ее история выглядела настолько притянутой за уши… Я ни на секунду не задумывался, что она может оказаться правдивой… Пока Оливия не подскочила с широко распахнутыми глазами, в которых плескалась боль.