– Хорошо, – отвечает она, вылезая наружу, – я просто напомню, что тебе и необязательно с ней спать. Достаточно того, что вы вместе ночевали у твоей мамы.

Затем она снова заглядывает в салон и улыбается.

– А когда об этом станет известно, ты окажешься по уши в дерьме.

– Ты рано, – отмечает мама.

– Да. – Я вздыхаю, падая на диван и закрывая глаза. – Мы с Джесс расстались.

– Ох, мне очень жаль, – говорит она, стараясь, чтобы это прозвучало искренне, но безуспешно.

– Неправда, – со смехом отвечаю я. – Она тебе никогда не нравилась – можешь это признать.

– У Джессики были свои достоинства, – возражает мама, хотя и сама посмеивается. – Так как же это получилось?

Я включаю телевизор, жалея, что она об этом спросила.

– Джесс снова стала критиковать Оливию, и я не выдержал.

Некоторое время мы сидим в тишине, пока я переключаю каналы.

– Оливия сказала, что собирается к Эрин… Где живут родители Эрин? – спрашивает мама.

Даже от простого упоминания Оливии у меня скручивает живот. Она – последнее, что я хочу обсуждать.

– А что? Планируешь спасательную операцию? – В моем голосе сквозят ехидные нотки.

– Нет, – резко отвечает мама. – Мне просто любопытно.

Я пытаюсь вспомнить, куда Эрин обычно звонит домой. Большинство наших девушек родом из Колорадо, но мне почему-то кажется, что Эрин не из их числа. Когда ее родители приезжали посмотреть на забег, они добирались самолетом… И у них была пересадка в Чикаго.

Нью-Джерси.

Вот, блин.

Оливия никак не смогла бы позволить себе билет на самолет, а на машине туда ехать слишком долго.

Похоже, спасательная операция все же понадобится.

Оливия

Я проиграла.

Уже прошло больше двух суток после забега, и за все это время я не произносила почти ничего, кроме этой фразы. Я подвела их всех, но особенно – Уилла. Если бы он вывел нас на региональные всего на втором году своей работы тренером – это было бы действительно впечатляюще, однако я лишила его такой возможности. Николь, которая выпускается в этом году, я тоже лишила возможности попасть на региональные. И что хуже всего: я позволила этому случиться. Этому не было оправдания. Я была свежей и отдохнувшей и если бы хоть немного думала о том, что я делаю, то непременно сообразила бы, что стартовала слишком быстро. Но я нервничала и злилась, была переполнена горечью и чересчур торопилась оставить все эти чувства позади.

Только я виновата в том, что случилось.

Многие девчонки звонили или писали мне эсэмэс, чтобы убедиться, что со мной все в порядке, от чего я чувствую себя только хуже. Не знаю, как они могут быть добры ко мне, когда я только что всех так подставила.

Кого я только не подвела: я расстроила девчонок, расстроила Уилла и – хуже всего – я расстроила Дороти, отказавшись приехать к ней. Вся моя жизнь – одна большая череда неудач и разочарования тех, кто меня окружает, и, похоже, нарушить эту закономерность в ближайшее время мне не светит.

Двоюродная бабушка однажды сказала мне, что я ядовита. Прошло почти шесть лет, но я по-прежнему не могу с ней не согласиться.

Во вторник вечером кто-то стучится ко мне в дверь. Я так привыкла к своей изоляции, что от этого звука у меня едва не выпрыгивает сердце. Но мне нет нужды открывать, чтобы понять, кто там…

– Ты соврала, – заявляет Уилл, врываясь в квартиру без приглашения, стоит мне отворить дверь. – Ты, черт возьми, соврала! Ты ведь не собираешься ехать домой к Эрин.

На одну миллисекунду в моей груди появляется какое-то тревожное чувство, однако я решительно велю ему заткнуться. Я не нужна Уиллу, я не нужна его семье – и нам всем пора прекратить этот фарс.

– Ладно, я соврала, ты меня раскусил. И что с того?

– Так зачем ты это сделала? – Он начинает сердито расхаживать по комнате, закипая все сильнее. – Ты соврала моей матери прямо в лицо.

Я скрещиваю руки на груди.

– Мне не нужна благотворительность, Уилл. Твоя семья не обязана приглашать меня на каждые выходные. Считайте, что вы от меня свободны.

– О чем ты вообще говоришь? – требует он. – Мы хотели, чтобы ты к нам приехала.

Какая-то часть меня хочет ему верить – и это выглядит невероятно жалко после того, что он сказал мне тем вечером в субботу.

– Что за чушь! Ты совершенно ясно дал понять, что хочешь держаться от меня подальше. И я полагаю, мой провал в воскресенье только укрепил тебя в этом решении. Так что да, я соврала: можешь меня засудить.

Он открывает рот, а затем вновь закрывает. Мгновение Уилл просто стоит и смотрит на меня.

– Боже, иногда мне так хочется тебя встряхнуть. – Он поднимает с пола мой рюкзак и всовывает мне в руки. – Собирайся.

– Нет. Благотворительный проект для Оливии Финнеган, который ты намерен открыть, должен закончиться.

Он воздевает руки к небу в жесте отчаяния и беспомощности, а затем с силой хлопает ими по столу.

– Разуй глаза, Оливия! По какой-то необъяснимой причине моя мама тебя обожает. Прямо сейчас ее одолевает печаль из-за того, что ты не приехала, а ты, оказывается, просто врешь ей, чтобы этого избежать!

В мою душу закрадывается сомнение, и на секунду гнев слегка утихает, однако я от него отмахиваюсь. Лучше бы я вообще не связывалась с его семьей…

– Ты должен был понимать, что на меня не стоит рассчитывать.

– Так в этом все дело? В том, что ты проиграла?

– Нет. – Я тяжело сглатываю: такое чувство, будто мое горло сжимается. – Но я не часть вашей семьи, а сезон соревнований по кроссу фактически окончен, так что, видимо, и наша совместная работа подошла к концу.

Стоит мне это озвучить, как меня охватывает горе, и я чувствую, что не могу сопротивляться его течению. Я больше не увижу ни Дороти, ни ферму, ни лошадей… Все закончилось.

Уилл подходит ко мне ближе.

– Ну, похоже, моя мама видит в тебе дочь, которой у нее никогда не было. Так что, нравится тебе это или нет, ты – часть нашей семьи. Поверь мне, будь моя воля – это был бы кто-нибудь более уравновешенный и менее склонный ко лжи или агрессии, но иногда у нас нет выбора. – Его взгляд упирается в пол, а голос становится более тихим и сдержанным: – Ты нужна нам всем. Ты заполнила пустоту, о существовании которой мы даже не подозревали, однако после твоего ухода не замечать ее стало невозможно.

Я хочу закричать или ответить ему что-нибудь резкое, но вместо этого происходит нечто необъяснимое: у меня возникает чувство, будто я вот-вот расплачусь. Мне так плохо от того, что Уилл на меня рассержен, что Дороти расстроена и что я солгала, а потому была вынуждена сидеть здесь в одиночестве, тоскуя по ним. Мне их так не хватало… Мои глаза наполняются слезами, а губы начинают дрожать. Это так унизительно, и меня злит, что это произошло из-за него и его матери. Что-то у меня в груди сжимается – на этот раз слишком сильно.

Внезапно Уилл меняется в лице, словно его ударили.

– Ты что, плачешь?

– Нет, – выдавливаю я, чувствуя, как слезы катятся по моим щекам. Я отворачиваюсь и направляюсь в ванную. – Уходи.

Он хватает меня за руку и притягивает к себе. На его лице одновременно читаются ошеломление, печаль и надежда.

– И все же ты плачешь. – Уилл словно укутывает меня своими объятиями, крепко обхватывая руками и накрывая мою голову своим подбородком. – Лив, мне так жаль.

Я пытаюсь оттолкнуть его, но он лишь сильнее прижимает меня к себе.