– Ты не думаешь, что это как-то связано с твоими кошмарами?

Эта мысль заставляет меня чувствовать себя беспомощной, а чувство беспомощности приводит меня в ярость. Я закатываю глаза и поворачиваюсь к выходу.

– Какая разница? – спрашиваю я. – Даже если это из-за них – не похоже, чтобы они собирались вернуться и все исправить.

Я почти не помню своих родителей.

Мой отец лишь темная тень на периферии воспоминаний из моего раннего детства, скорее нечто, нависающее где-то на заднем плане в виде угрозы, чем реальный человек. Однажды он брал меня с собой на рыбалку, но в основном у него был скверный характер, и я держалась от него подальше, всякий раз испытывая облегчение, когда он уезжал из города. Однажды он уехал навсегда, а вскоре после этого ушла и мама.

Я не помню, как меня оставили с соседями. На самом деле я ничего не помню. Только краткие вспышки детских воспоминаний об этом переходном периоде, когда меня отдали бабушке, ничего мне не объяснив.

Моя бабушка не хотела, чтобы я у нее жила. Пожалуй, тут я не могу ее винить. Кто захочет принять ребенка, который просыпается с криками посреди ночи, начинает отчаянно молотить руками и выбегает из дома без предупреждения?

Ее разум уже тогда стал от нее ускользать. Сперва она не смогла вспомнить, как называется мороженое. Потом она начала называть меня Алисией, хотя так звали мою мать. Если я ее исправляла, она обычно сердилась, но иногда вместо этого плакала: это звучало так горестно, что я изо всех сил старалась этого избегать, а потому в конце концов перестала ее поправлять. Разумеется, ей становилось хуже, и, разумеется, я задавалась вопросом, не была ли именно я этому причиной – все эти ночные побеги, кошмары, да еще и школьные драки. Вероятно, это не совпадение, что все близкие люди решили так или иначе уйти из моей жизни…

Я пулей вылетаю из его кабинета, чувствуя, как вся моя прежняя доброжелательность к Уиллу испарилась. Эти мысли и так постоянно крутятся у меня в голове, но сегодня он выдвинул их на первый план, чего мне до смерти не хотелось.

Взвинченная, я иду в кампус, чтобы поужинать, и пытаюсь найти, чем бы отвлечься. Лэндон – тот парень, с которым я познакомилась в первый день, – ставит свой поднос рядом с моим.

– Сегодня вечеринка. Ты в деле, моя будущая девушка?

Это не предвещает ничего хорошего.

– Да. Я в деле.

Спустя три часа в мире становится гораздо легче существовать. Когда в моем организме достаточно спиртного, все вокруг начинают казаться куда интереснее – прямо сейчас для меня все чертовски интересные. Если бы еще Лэндон и его приятель Джейсон перестали меня преследовать, я бы назвала сегодняшний вечер почти идеальным.

– Хватит с ним разговаривать, – говорит Лэндон, как только Джейсон от меня отходит. – Ты пришла сюда со мной.

– Это не свидание, Лэндон, – вздыхаю я. – Я могу говорить, с кем захочу.

– Я надеру ему задницу, если он продолжит к тебе приставать, – отвечает он, чем вызывает у меня смех. Парни такие глупые: ни за что на свете я не уйду с этой вечеринки ни с одним из них.

Часы пролетают незаметно, как мелькание незнакомых лиц, с которыми мы теперь лучшие друзья. Такая общительность – верный признак того, что мне пора завязывать с выпивкой, однако я мужественно продолжаю. Мой разговор с Уиллом по-прежнему дает о себе знать, словно ядовитый шип, застрявший у меня в груди, и я продолжу заливать в себя алкоголь до тех пор, пока он полностью не выветрится из моей памяти.

– Давай потанцуем. – Джейсон появляется из ниоткуда. Где-то на задворках сознания мой внутренний голос говорит, что Лэндон из-за этого взбесится, но его заглушает другой голос, более громкий, который говорит, что это не моя проблема.

Джейсон забирает у меня стакан и отставляет его в сторону, а затем хватает меня за руки и тащит на танцпол. Для такого крупного парня он на удивление хорошо танцует, а для такой пьяной девушки я на удивление хорошо сохраняю равновесие. И в общем-то даже не возражаю, когда спустя одну-две песни наш танец превращается скорее в прелюдию. Не то чтобы все остальные на танцполе (роль которого на самом деле выполняет чья-то гостиная) не занимались тем же самым.

Вдруг меня отбрасывают назад, и я заваливаюсь на других танцующих, а Лэндон прижимает Джейсона к полу. Восстановив равновесие, я наблюдаю – удивленная и слегка позабавленная, – как эти два идиота бьют друг другу морду.

– Ты всегда вызываешь столько неприятностей? – спрашивает какой-то парень позади меня. Он горяч. Намного сексуальнее, чем Лэндон или Джейсон.

– Всегда. – Я улыбаюсь ему через плечо.

– Идем, – говорит он, кладя руку мне на поясницу. Он ведет меня во двор, захватывая по дороге еще пива.

Его зовут Эван, и что-то в нем меня особенно привлекает. Он высокий и хорошо сложенный: слишком мускулистый для кросса, но недостаточно накачанный для футбола. Примерно как Уилл.

Только что мы разговаривали на заднем дворе – и вот мы уже в чьей-то комнате. Наверное, я выпила больше, чем думала, но это ничего. Пришло время покончить с этим: встретиться лицом к лицу со своим худшим воспоминанием из ТУ и заменить его чем-то хорошим… Эван целует меня – и я ничего не чувствую. Его рука скользит под мою футболку, под лифчик – и я просто жду, когда это закончится, словно смотрю фильм, который мне не особенно интересен. Я просто испытываю удовлетворение от того, как далеко мы продвинулись, как близки к завершению. А потом его рука перемещается к моим джинсам – и я в панике вскакиваю с кровати.

– Прости. – От удивления он вытаращил глаза. – Я думал, ты не против.

– Я не могу, – задыхаясь, выдавливаю я. – Извини. Я думала, что смогу, но нет.

Эван встает с кровати, протягивая мне мою футболку.

– Все в порядке, Оливия, – говорит он. – Серьезно, все хорошо.

Он куда более мил, чем Марк Белл был бы при тех же обстоятельствах. Но Марк ведь меня и не спрашивал.

И не останавливался, пока я его не заставила.

Уилл

У меня не идет из головы то, что Оливия рассказала мне после забега. Как ее родители могли так поступить с шестилетней девочкой? Я чувствую гнев на людей, которых даже никогда не встречал, потому что они создали все то дерьмо, которое ей приходится сейчас разгребать. Это они виноваты в ее кошмарах и в том, что во время них она рискует своей жизнью. Это они виноваты, что ей приходится выживать за счет стипендий и студенческих займов, моля Бога, чтобы их не потерять.

Мы с Джессикой идем на ужин в ресторан, а затем сидим у нее дома перед телевизором.

– Ты сегодня как-то рассеян, – говорит она. – Все в порядке?

– Да, – отвечаю я, хоть это неправда. – Просто был долгий день.

В действительности причина в другом. Я злюсь из-за проблем Оливии – однако дело не только в этом. Сегодня вечером я чувствую себя как-то странно неудовлетворенным. Мы с Джессикой пошли в ресторан, который выбрал я, и сейчас смотрим фильм, который я давно хотел посмотреть. Она со мной никогда не спорит, всегда делает именно то, чего я хочу, но все это кажется пустым, словно блюдо, которое не может насытить, сколько бы я ни съел.

А прошлым вечером все было совсем не так.

Мы с Оливией спорили за просмотром телешоу, которое я вообще не хотел смотреть, а когда пришло время ложиться спать, я жалел, что вечер подошел к концу. Тем не менее прямо сейчас, сидя рядом со своей девушкой, я хочу только одного: чтобы вечер с ней поскорее закончился.