На ее лице почти проступает улыбка, и это первый проблеск радости за весь день, который я за ней замечаю.

– Неужели ты в самом деле признаéшь, что у меня что-то получается?

– Не-е-ет, – я слегка улыбаюсь, – я лишь признаю`, что ты уже не так ужасна в этом, как раньше.

– Ужасна? – фыркает она. – Ты возьмёшь свои слова обратно, придурок.

Когда мы подъезжаем к горе, на меня накатывают сомнения. Это действительно сложный подъем, требующий немалых навыков, и я выбрал его по идиотской причине. Я искал что-то достаточно трудное, чтобы заглушить эту неловкость между нами, отодвинуть ее на задний план, но теперь беспокоюсь, как бы Оливия не убилась в процессе.

– Ты ведь знаешь, что я просто шутил: у тебя действительно хорошо получается. Однако, глядя на эту скалу, я уже не уверен, что это хорошая идея…

– Можешь слиться, если струсил, – бросает она через плечо. – А я взбираюсь.

Черт.

Кто-то уже проложил здесь маршрут, но я не слишком ему доверяю, поэтому поднимаюсь первым, проверяя, прочно ли держатся в скале крючья. Я прохожусь по маршруту примерно до середины – сегодня Оливии этого хватит. Каждый крюк я проверяю всем своим весом, чтобы убедиться, что они выдержат ее. Когда я остаюсь доволен страховкой, то спускаюсь обратно к подножию скалы и беру веревки.

– Твоя цель сегодня не в том, чтобы залезть на вершину, – говорю я. – Сегодня я хочу, чтобы ты просто попрактиковалась с такими углами наклона. Там будет пара моментов, когда ты почувствуешь, будто откидываешься назад: просто помни, что я тебя держу, хорошо? Если силы хвата у тебя пока маловато, можешь просто соскользнуть обратно.

Оливия закатывает глаза, не менее самоуверенная, чем обычно.

– Нормальная у меня сила хвата, – дерзко отвечает она.

Меня это должно раздражать, но вместо этого я чувствую сильнейший прилив вожделения, еще крепче сжимая веревку в кулаке.

И, пока я наблюдаю за тем, как она начинает карабкаться по склону горы, это чувство никуда не уходит. Манера ее восхождения напоминает сражение, и что-то в этой настойчивости порождает во мне целую массу желаний, которые я никогда не смогу удовлетворить.

Она добирается до середины гораздо быстрее, чем я от нее ожидал.

– Отлично! – кричу я наверх. – А теперь давай спускайся.

– Как же. – Она оглядывается на меня, изогнув одну бровь. – Думаешь, я сдамся на полпути, после того как ты сказал, что я ужасна?

Вот дерьмо. Я не рассчитывал, что она меня не послушается, – хотя почему, черт возьми, я на это не рассчитывал? Когда она вообще меня слушала?

– Я не говорил, что ты ужасна! – кричу я. – Но серьезно, Лив, подъем становится все труднее, а ты наверняка выдыхаешься. К тому же я не проверял остальные крючья. Не глупи.

– Если ты не хотел, чтобы я глупила, – кричит она в ответ, – не стоило совершать роковую ошибку и говорить мне, что я в чем-то ужасна!

Она возобновляет восхождение, оставляя середину склона позади, а мне остается лишь наблюдать. В данный момент Оливия все еще в безопасности, пока она недалеко от последнего крюка, который я проверял, но это ненадолго. Я понятия не имею, кто готовил этот маршрут и как давно это было: возможно, этим крючьям хватит легкого дуновения ветра, чтобы расшататься и вылететь. Если бы только здесь был кто-нибудь еще, чтобы я мог передать ему страховочную веревку и полезть вслед за ней, но я застрял и вынужден просто стоять и смотреть, как она поднимается, отчего я испытываю такой гнев, какого у меня не было никогда прежде.

– Оливия, остановись! – приказываю я, когда она вщелкивается в новый крюк, однако Оливия меня полностью игнорирует.

Я замечаю у нее признаки усталости. В ее плечах и кистях появляется дополнительное напряжение: не знаю, хочет ли она таким способом меня наказать, но, черт побери, ей это удается. Я изо всех сил пытаюсь что-нибудь придумать, чтобы заставить ее остановиться, – и в то же время я ею восхищаюсь. В отдельные моменты ее грация и ловкость выглядят сверхъестественными, и мне так хочется… Проклятье. Мне хочется очень много всего, но ничему из этого не суждено сбыться.

– Спускайся сейчас же! – наконец рявкаю я. – Я серьезно, Оливия. Прямо сейчас! Ты слишком устала и можешь пострадать.

Она по-прежнему меня игнорирует.

– Я никогда больше не возьму тебя лазать, если ты не остановишься! – угрожаю я в отчаянии.

– Я все равно больше никогда не буду с тобой лазать, придурок! – кричит она в ответ, и я слышу в ее голосе обиду, скрывающуюся за гневом. – Кем, черт возьми, ты себя возомнил? Поцеловал меня, а потом просто сбежал, как будто я собиралась тебя преследовать или вроде того.

– Оливия, я сбежал не поэтому. Пожалуйста, спустись, и мы это обсудим.

Вот тогда-то это и происходит. Ее рука соскальзывает с выступа у нее над головой, и она начинает падать. У меня на глазах разворачивается мой худший кошмар: Оливия падает, кричит, первый крюк под ее весом вырывается из скалы, и она на полной скорости летит вниз. От страха я замираю на месте и могу лишь наблюдать за ее падением, понимая, что, если второй крюк не выдержит, она умрет. Она разгонится еще сильнее, а дальше либо ее вес выдернет все остальные крючья, либо ее впечатает в скалу, как чугунный шар для сноса зданий.

Это не может длиться больше двух секунд, но это самые долгие, нескончаемые две секунды в моей жизни, пока я жду, выдержит ли следующий крюк – тот крюк, который я не проверил.

Веревка натягивается, дергая крюк, и он выдерживает, однако набранный импульс все равно впечатывает ее в скалу. На мгновение я теряю дар речи. Я не могу произнести ни слова, чтобы спросить, не ранена ли она. Прошло уже немало времени с тех пор, как я в последний раз молился, но в эту миллисекунду я молюсь так горячо, как никто и никогда прежде.

– Я в порядке! – кричит она мне, словно знает, что сейчас происходит у меня в душе. Мое сердце по-прежнему бьется где-то в районе горла.

– Просто не двигайся. Я спущу тебя вниз.

– Я в порядке, – повторяет она. – Я могу снова взбираться.

– Нет, – резко отвечаю я, мой голос звучит намного жестче, чем требуется. – Даже не думай об этом.

Оливия

Я чувствую, что скоро буду вся в синяках, и, пока Уилл опускает меня вниз, мое сердце все еще бьется как сумасшедшее, словно вот-вот выпрыгнет из груди. Сейчас он накричит на меня за то, что я полезла дальше, после того как он четко сказал этого не делать – и оказался прав, черт побери.

Итак, пока Уилл спускает меня на землю, я готовлюсь выслушать гневную отповедь. Но вместо этого Уилл заключает меня в объятия даже прежде, чем мои ноги успевают коснуться земли. Его грудь прижата к моей спине так крепко, что я чувствую, как бешено колотится его сердце – совсем как мое.

– Господи Иисусе. – Он зарывается лицом в мои волосы. – Ты напугала меня до полусмерти.

– Прости, – начинаю я, поворачиваясь к нему. – Ты был прав, и мне…

Что-то в его глазах заставляет мой желудок сжаться, как сжимается цветочный бутон, перед тем как раскрыться. И затем он накрывает мои губы своими, заглушая мой удивленный возглас. Это импульсивный поцелуй, в котором он больше не сдерживается, что напрочь лишает меня способности мыслить ясно.

– Я думал, ты погибнешь, Оливия, – рычит он. – Если ты еще хоть раз выкинешь нечто подобное, я сам тебя прикончу.

Его руки обхватывают мой зад, притягивая ближе. Это порождает острое желание у меня в животе, необходимость сократить расстояние между нами еще больше, в то время как его ладони скользят под мою футболку, и он прижимается кончиками пальцев к разгоряченной коже моей спины. Уилл проводит рукой от талии до моей груди, нежно поддерживая ее вес в своей ладони; его выдох дрожью отдается на моих губах, заставляя выгибаться ему навстречу в немой просьбе о большем. Больше объятий, больше касаний, больше ощущения его кожи…