– Брендан, – печально вздыхает мать, – иди с братом.

Я выхожу из дома, и он следует за мной. С минуту мы идем молча, пока я пытаюсь собраться с мыслями. Брендан начнет к ней приставать просто для того, чтобы досадить мне, так что я должен выбрать правильный подход. Дипломатичный. Ему нельзя ничего запрещать – мне просто нужно спокойно объяснить ему ситуацию, чтобы он понял, насколько Оливия на самом деле хрупка.

– Господи, вот это горячая штучка, – говорит Брендан, шагая рядом со мной. – У тебя чертовски крутая работа.

Я резко разворачиваюсь к нему, оставив всякую надежду на дипломатичность:

– Не лезь к ней.

– Почему это? – насмешливо спрашивает он. – Бережешь ее для себя?

Я отказываюсь даже думать о том, что он только что предположил. Брендан – незрелый болван, поэтому не стоило ожидать, что он посмотрит на ситуацию иначе. Тем не менее это вовсе не значит, что он прав.

– Я ее тренер, ты не забыл?

– Точно. Значит, если она захочет пойти куда-то со мной, нет никаких препятствий, верно? А еще: это не твое собачье дело.

– Оставь ее в покое, – шиплю я, хватая его за воротник и дергая на себя, прежде чем осознаю свои действия.

Мы оба пораженно смотрим друг на друга. С тех пор как мы выросли, я ни разу не был даже близок к тому, чтобы ему угрожать, до этого момента – и мы оба это знаем. Всю нашу жизнь именно я защищал его от отца – и внезапно я сам стал проблемой. Понятия не имею, почему я потерял голову и почему мысль о Брендане с Оливией сводит меня с ума.

– Прости. – Я опускаю руки и отступаю от него. – Просто… Она многое пережила, ясно? Оливия выглядит сильной, но на самом деле это не так, вовсе нет. А ты сам знаешь, как обычно ведешь себя.

Он тут же выпячивает подбородок:

– Ну и что ты хочешь этим сказать?

– Я хочу сказать, что твои девушки тебе, как правило, довольно быстро надоедают.

– Поверь мне, – говорит он, ухмыляясь, – потребовалось бы много, очень много времени, чтобы мне надоела эта девушка.

Меня резко переполняет желание ему врезать. Я всегда прикрывал своего брата – я прикрывал его за эти годы столько раз, что не сосчитать, но моя выдержка вот-вот закончится.

– Только тронь ее, и я расскажу маме, что в прошлом году тебя арестовали за хранение наркотиков.

– Да ты шутишь. – Он застывает, полностью ошеломленный.

Я не прав? Вероятно. Есть ли мне до этого дело? Никакого.

– Иди в дом, попрощайся с мамой и Оливией – и убирайся отсюда к чертовой матери. И лучше тебе здесь не появляться до тех пор, пока Оливия не уедет.

– Серьезно, брат, – Брендан качает головой, – что у вас с ней происходит?

– Ничего. Но Оливия – наш шанс побороться за титул, которого не было больше десяти лет. И я не хочу, чтобы что-то пошло не так.

Судя по его виду, он мне не верит. Я и сам сомневаюсь, что в это верю…

Я возвращаюсь в дом, только когда вижу, как Брендан уезжает. Игнорируя странный взгляд, которым меня награждает мама, я спрашиваю Оливию, не хочет ли она покататься на лошади. Ранее я поклялся, что на этот раз буду вести себя строго профессионально, что мы поужинаем – и на этом все, никакого совместного времяпровождения. Однако история с Бренданом вывела меня из себя, так что сейчас мне плевать. Я хочу прокатиться верхом и по какой-то странной причине хочу, чтобы она отправилась со мной.

– Так, значит, это и есть Брендан, – говорит она по пути к конюшням. – Вы всегда так мило общаетесь?

– Раньше мы были близки. – Я пожимаю плечами. – С тех пор как умер отец, пожалуй, наше общение стало немного напряженным.

– Что изменилось? – спрашивает она, глядя на меня; в ее голосе слышны ироничные нотки.

– Уж точно не Брендан, – бормочу я.

Моя жизнь фактически кончилась, когда умер отец, но Брендан по-прежнему занимается тем же, чем и всегда: тусуется с приятелями, накуривается, спит со всем, что движется, делает лишь необходимый минимум, чтобы его не выгнали из университета. Мне пришлось стать взрослым, тогда как он, похоже, никогда не повзрослеет.

– Это не отвечает на мой вопрос, – тихо замечает она.

Я вздыхаю. Джессика тоже хотела об этом узнать, но я всегда отмахивался от ее расспросов. Однако я не испытываю трудностей в том, чтобы поделиться этим с Оливией, – возможно, просто потому, что она и сама доверила мне часть своего бремени.

– Отец после смерти оставил нам кучу долгов. Оказалось, дела на ферме шли неважно, и никто из нас об этом не знал, поэтому нам пришлось от многого отказаться… Наверное, меня возмущает тот факт, что, по сути, я единственный, кому пришлось от чего-то отказываться.

– Вы когда-нибудь думали продать ферму?

– Мы уже продали ее часть, у нас просто не было выбора… Но это единственный источник дохода моей мамы, и она прожила здесь всю свою взрослую жизнь. Я не могу отнять это у нее. Даже если она продаст ферму, моей зарплаты гида или тренера не хватит, чтобы прокормить себя и ее, плюс оплачивать обучение Брендана. Не говоря уже о том, что уйдут годы на то, чтобы погасить второй кредит, который брал отец.

– И ты считаешь, Брендану следовало бросить университет, чтобы вам помогать? – спрашивает Оливия, однако я качаю головой.

– Просто сейчас он заводит разговор про весь этот бред: пойти на кастинг в какое-то реалити-шоу после выпуска или, может быть, уехать на год в Европу. У него нет ни одной реальной цели – и все-таки он не планирует вернуться и помогать нам.

– В то время как у тебя была цель, и тебе пришлось отказаться от нее, – произносит Оливия, удерживая мой взгляд. – Похоже, ему следовало бы вернуться.

Вот только от Брендана отец никогда не требовал, чтобы со временем тот взял на себя работу на ферме. Он требовал этого от меня. Это и вызвало раскол между мной и братом, эту горечь, от которой мне никак не избавиться. Даже после смерти отец продолжает портить мне жизнь.

Сегодня за ужином Оливия снова вяло ковыряет еду, гоняя ее по тарелке, как будто это сможет убедить кого-то, кроме трехлеток, что она действительно поела.

– Ты так мало ешь, – обеспокоенно отмечает мама. – Все в порядке?

– Все очень вкусно, – заверяет ее Оливия. По какой-то причине та враждебность, которой отмечен едва ли не каждый разговор этой девушки с окружающими, куда-то испаряется, когда она общается с моей мамой. – Просто нервничаю из-за забега.

– Тебе нечего переживать, милая. Просто пробеги свою собственную гонку, а там будь что будет, – успокаивает мама.

– Остальная команда так не считает… Они смотрят на меня так, словно я способна вылечить рак.

– Тебе не нужно беспокоиться о том, что они думают или чего хотят, – отвечает моя мать. – Скажи им, что если они так сильно хотят попасть на региональные соревнования, то им стоит бежать побыстрее.

– Потрясающе, мам, – тихо посмеиваюсь я. – Это как раз то, что нужно Оливии, – совет, как постоять за себя. Может быть, в следующий раз ты научишь ее каким-нибудь боевым приемам.

Моя мать хмуро на меня смотрит, но губы Оливии подергиваются от желания рассмеяться.

– Твои родители придут посмотреть на забег? – спрашивает ее мама. Оливия напрягается, и я замираю в ожидании ее ответа.

– Э-э, нет, – говорит она, уставившись в свою тарелку. – Мы с ними не настолько близки.

– Вроде бы ты говорила, что они путешествуют, – напоминаю я. Ее глаза сужаются, но помимо гнева я замечаю в них нотку страха.

– Да, и в их планы поездки не входит визит ко мне.

Она лжет. Она лгала все это время. И теперь мы оба это знаем.

Вечером, пока Оливия в душе, мама зовет меня на крыльцо.