Стоны и крики, лязг и звон слились в одно. Рогачи под навесом рвались с привязи, ревели и били копытами. Всадники Клура смешались с людьми Вольда, рубились, рыча и выкрикивая проклятия, топтали упавших. Их звери отбежали и косились, храпя и мотая головами.

Кто-то пробежал мимо, воскликнув:

— Зайдём оттуда, снимем бабу с крыши! За мной, Вилле!

— Уходите, — прохрипел Шогол-Ву, указывая рукой во тьму, где ждала нептица. — Быстрее...

Нат, казалось, не расслышал.

Спрыгнув с телеги, он склонился над тётушкой, поднял безвольное тело, обнимая за плечи. Попытался стереть грязь с лица и волос. Прижал к груди и зарыдал глухо, тяжело, без слёз.

Шогол-Ву взял свой нож, брошенный на телеге, кинул взгляд на Хельдиг. Она уже была рядом с Натом, склонилась над ним, опустила ладонь на плечо.

— Прошу, пойдём! Медлить нельзя, слышишь?

Он не ответил.

Шогол-Ву хлопнул его по другому плечу, затормошил. Нат будто окаменел и не чувствовал.

— Она хотела, чтобы ты жил, — сказала дочь леса. — Прошу, ради неё... Или всё, что она сделала, будет напрасным.

Телега дёрнулась. Двое, сцепившись, налетели на неё.

— Они уйдут, — прохрипел Клур, пытаясь разжать чужую хватку и отворачивая лицо. — Вольд...

— Далеко... не... уйдут... Сперва ты сдохнешь, пёс...

Нат встал на колено. Медленно поднялся, не выпуская ношу из рук, и побрёл прочь. Хельдиг обняла его, поддерживая под локоть.

Шогол-Ву шёл следом, глядя по сторонам и назад.

От сарая кто-то пробирался перебежками, то и дело замирая, глядя со страхом на бурлящий двор. Увидел Ната и бросился к нему, прикрывая голову руками. Это был Йокель, торговец.

— Что же такое творится! — запричитал он. — Боги оставили нас! Оставили!..

— Молчи, — сказал ему запятнанный. — Помоги им.

Нептица не усидела, бросилась к ограде. Встала передними лапами на перекладину, вытянула шею. Перебралась ближе к Нату, когда тот подошёл, и ткнулась в плечо, ничего не понимая, радуясь. Тронула безвольную ладонь тётушки Галь, потёрлась макушкой, ожидая, что её погладят.

Йокель догадался перелезть, боязливо подставил руки:

— Давай, давай мне!

Но Нат ещё крепче обнял тётушку, не желая выпускать.

— Ты не переберёшься так, — сказала дочь леса. — Доверься нам, мы поможем.

Дверь трактира отворилась, и наружу повалил дым. Теперь и окна светились ярко, будто весь дом заставили лампами.

Во двор вылетел человек с окровавленным лицом, побежал, не разбирая пути. Только по длинной бороде и тёмным жидким волосам, давно не стриженым, и можно было признать в нём трактирщика.

— Стой, падаль, стой! — рявкнул кто-то ещё, возникший на пороге. — Жгите всё, ребята! Жгите!.. Так ему и надо!..

Он кинулся следом с лопатой наперевес и настиг трактирщика у ограды. С силой ударил в спину, тот охнул и сполз на землю. Попытался ещё закрыть лицо руками.

— Малых не пощадил!.. Моя Верена... себя не простила, жить не захотела, а ты! Каждый день в глаза смотрел, язык поганый ещё поворачивался нас жалеть! Как они умерли, как?

— Говорю же, упали... открыто было, не уследил... Как такое скажешь!

— Врёшь, падаль! С чего бы они зашли сюда? По-людски схоронить не дал, ещё искать ходил со всеми, хотя знал уже...

— Пощади!.. Не хотел я их смерти, не хотел!.. Я ничего не делал!..

Лопата взлетела и опустилась. Взлетела опять, испачканная грязью и кровью. Трактирщик завыл, как зверь. Ещё удар — захрипел. Полетели алые брызги.

— Идём, — взмолилась Хельдиг, потянула запятнанного к себе дрожащими руками. Трое уже перебрались, только он остался по эту сторону ограды.

Огонь поднялся над домом, треща, взвился высоко. Искры полетели на навес, под которым бесновались привязанные рогачи.

Кто-то поджёг и сарай, и оттуда бежали овцы, крича. Их пугнули, они понеслись на ограду и с треском её проломили. Куры метались, бросаясь людям под ноги.

— Уходите, — сказал Шогол-Ву. — Я нагоню. Идите!

Сжимая нож, он огляделся, выгадывая путь.

Клур и Вольд, оба взмокшие, в крови, ещё сражались. Огонь упал с пылающей кровли, и Чёрный Коготь дёрнулся, тряхнул головой. Вольд, скалясь, оттолкнул его, занёс топор — но тут же пошатнулся и вскрикнул, бледнея. Рука повисла, пробитая стрелой с синим оперением. Топор выпал.

Шогол-Ву двинулся мимо них, туда, где навес разгорался, где рогачи кричали и бились, раня друг друга, не в силах уйти от летящих искр. Чем больше они рвались, тем сильней сыпался огненный дождь.

С земли поднялся человек с разбитой головой, окровавленный и грязный. Ощупал себя дрожащими руками. Нашёл рану. Медленно отвёл пальцы, уставился на них и закричал. Кричал до хрипа, не умолкая. Когда Шогол-Ву добрался до навеса, он всё ещё слышал этот вой.

— Тише, — сказал он, выставляя ладони, упрашивая рогачей не биться. — Тише, я помогу вам.

Звери Хельдиг узнали его, притихли, фыркая, и запятнанный взялся за ремень, крепко затянутый теперь. Решил резать.

— Сюда! — закричал кто-то рядом. — Убейте выродка!

Сын леса — белые волосы растрёпаны, в руках чужой топор — налетел, пугая рогачей. Шогол-Ву смог удержать его руку. Перекладина ударила в бок, плечо задели рога.

— Я не хочу... твоей смерти, — сказал он и оттолкнул противника. Отошёл на шаг от копыт, бьющих по грязи. — Уйди.

Сын леса замер напротив, как зверь перед прыжком. Оскалил зубы.

— Ты умрёшь здесь, — сказал он. — Умрёшь, выродок. Как ты посмел думать, что лучше меня? Как ты посмел!..

И бросился, неумелый, но злой. Сытый, не уставший, не избитый, он был сильнее сейчас.

Шогол-Ву отступил на полшага, развернулся, пропуская его мимо себя, и мир тут же поплыл. В спину ткнулась перекладина, выбивая дыхание. Рогач закричал совсем близко. Запятнанный перехватил чужую руку с топором, перехватил вторую.

В глазах темнело, но поддаваться было нельзя. Нельзя уходить в сумрак, обещающий покой. Нужно если не видеть, то чувствовать, где враг. Всё ближе его рука... всё ближе...

Искры посыпались, обжигая. Показалось, громче стали людские крики, и треск огня, и рёв и храп рогачей. Шогол-Ву наклонил чужую руку к перекладине, медленно, вложив всю силу. На миг ослабил хватку — и последним рывком рубанул по ремням.

Этого хватило, чтобы напуганный бурый рогач оборвал повод и прянул в толпу.

Сын леса зарычал и навалился, придавил к бревну. Он положил все силы, чтобы опрокинуть запятнанного туда, где метались и били копытами обезумевшие звери. Шогол-Ву пытался устоять, но ноги ехали по грязи, а в голове от каждого толчка всё мутилось.

Что-то ударило в спину — не больно, мягко, — голова рогача нависла над плечом, и сын леса вскрикнул и отшатнулся.

Шогол-Ву обернулся, цепляясь за перекладину, успел полоснуть по ремню, и тут беловолосый бросился на него опять. Потянул на себя, толкнул. Запятнанный не устоял, но крепко обхватил противника, и на земле они оказались вместе.

— Я убью тебя! — яростно прокричал Искальд. — Убью, даже если сам умру!

Вцепившись руками и ногами, он тянул запятнанного туда, где бесновались рогачи. На миг Шогол-Ву оказался сверху, придавил руки сына леса, но тут же дёрнулся. Зверь тяжело ступил туда, где только что были их ладони.

Сын леса навалился, и запятнанный упал боком в грязь. Над головой взлетело мохнатое копыто. Он перекатился дальше, оказался под брюхом рогача, поджал ноги.

Зверь над ним замычал и рванулся в сторону. Головы коснулось тёплое дыхание, сверху упал оборванный повод. Шогол-Ву вцепился в него, и его поволокло по грязи. Шаг, другой и он сумел встать. Рогачи Хельдиг остановились, качая головами.

Сын леса был теперь по ту сторону перекладины. Грязный, потерявший топор, он поднимался с колена.

Шогол-Ву подобрался и ударил по натянутому ремню, не выпуская из глаз и врага, и рогачей. Ещё удар — ещё один зверь освободился и ускакал во тьму.