— Ныряем!!! — А дальше прыжок за скрывающимися в пространстве тенями друзей, и тут же рывок назад, треск разрываемой ткани и кожи, и боль в разодранной когтями убыра ноге. Все как в страшном сне.

— Достал сука. — Растянулся в прелой листве Максим. Силы покинули подорванное усталостью тело. — Но я все-таки успел. — Прошептали его высушенные губы.

— Живой братан. — Радостное лицо Угрюма склонилось над Гвоздевым. — Сейчас… Сейчас я помогу. — Он перетянул ногу Художника содранным с пояса ремнем. У Максима не осталось сил даже стонать. — Теперь все нормально будет. Твою царапину я поправлю, есть у меня зелье с собой, для себя берег… Но как ты его, а… Я уж думал конец нам…

— Живой! — Хохотал в истерике, Сыч. — Я живой! Выкуси тварь? — Выкрученная из пальцев фига уткнулась в невидимое место перехода, и в тот же миг ее ухватил вылетевший оттуда, прозрачный коготь, и затянул вместе с хозяином назад, в мир зимы.

Максим было рванул следом, на выручку, но его схватил, и не дал этого сделать Угрюм.

— Куда, дурак, ему уже ничем не поможешь! — Он отпустил рухнувшего на землю Художника, и сел сам. — Собаке и смерть собачья. По вине этого урода, много народу на тот свет отправилось. Он заслужил свое.

— Неправильно это. — Гвоздев устало лег, и закрыл глаза.

— Может и так. — Кивнул друг. — Но мне почему-то пофиг.

***

— Ты как относишься к боли? — Урюм выглядел расслабленным, но в глазах пряталась тревога. — На живую зашивали когда-нибудь?

— Нет. — Максим скосился на нагреваемый другом, на огне нож.

— Тогда с почином тебя, братан. — Угрюм натужно рассмеялся, и вытащил из сваленной кучи сырых дров небольшой сук. — На-ка вот тебе обезболивающее. — Он протянул его Гвоздеву. — Но лучше, конечно, если ты сразу отрубишься. Процедура, мягко говоря, неприятная. Что глазами-то зыркаешь. В зубы ее бери, не стесняйся, представь, что это волшебная пилюля, и не вздумай мне по роже заехать, синяк я еще переживу, но вот если зуб выбьешь, не прощу. Меня, щербатого, девки любить не будут, а у меня на них большие планы.

Они сидели все под тем же каменным козырьком, под которым получили квест от мяскяя, словно и не уходили никуда. Все тот же прокисший лес, все тот же нудный дождь, и едкий дым тлеющего костра. Нога ныла, и при каждом движении простреливала болью, словно ее резали тупым ножом.

Друг тащил его под дождем на плечах полдня. Ругался, кряхтел, обещал бросить ни к чему не годный, постоянно отключающейся от боли, кусок дерьма. Снимал, чтобы возобновить кровообращение ремень, и снова перетягивал ногу, но все же донес до места, где можно укрыться от нескончаемо льющей с неба воды, обсушиться, обогреться, и обработать наконец рваную рану.

Угрюм ловко распорол, затем оторвал прилипшую запекшейся кровью штанину, не обращая никакого внимания на шипящего друга, и небрежно, словно походя, как заправский хирург резанул по ране ножом. Максим еле сдержался, чтобы не взвыть от боли, и не перекусить зубами палку. Он едва не заехал кулаком садисту по довольной физиономии, и сделал бы это, если бы не слабость.

— Не дрейф пацан. Папа опытный в таких делах. Почти профессор медицины. Сейчас от грязи почищу, а затем и заштопаю. — Не обратил никакого внимания на скривившегося друга Угрюм, что-то сосредоточенно выковыривая из раны вместе со сгустками крови, и кусками мяса швыряя на пол, и поливая все это водкой. — Ну вот, почти и готово. Еще чуток и побежишь, подпрыгивая веселым зайчиком. Поблагодарить на радостях не забудь. — Особо сильная боль едва не отключила разум Художника. — Сучек тут застрял между жил. — Продемонстрировал корявый, окровавленный предмет садист. — Видимо где-то по дороге подцепили. Говорил тебе: «Ноги поджимай», — не слушался, вот и результат. Теперь и зашивать можно. — Он выудил из бурлящего котелка толстую иглу, и нитку зеленоватого цвета. — Готовься, сейчас будет больно.

Игла резко вошла в кожу, и Художник наконец потерял сознание, погрузившись в блаженное небытие, а когда пришел в себя, то увидел сидящего у костра Угрюма беззаботно пьющего чай.

— Очнулся? — Улыбнулся он. — Кипяточку хлебнешь?

Максим скосился на ногу и едва не вскрикнул. Коряво зашитая рана пузырилась и шипела как открытая бутылка шампанского, покрываясь зеленоватой жижей и клубясь таким же, болотного цвета дымком. Боли не было, только нестерпимый зуд, словно тысячи мух бегали по коже.

— Не хлопай глазами-то, так и должно быть. Сейчас отпузыриться, водичкой дерьмо смоем, и будешь бегать, словно и не было ничего. Это зелье целое состояние стоит. Штаны, конечно, жаль, ну да ничего, заштопаешь, а в Отстойнике новые потом купим. Красные. — Улыбнулся Угрюм. — Ну так как на счет чая?

— Почему красные? — Максим взял в руки протянутую кружку.

— Тогда синие, раз не хочешь красные. — Заржал садист-друг. — Да хоть зеленые, какая нам разница, главное, что новые, и что в Отстойнике… А что это будет означать? — Он поднял палец вверх, изобразив из себя зануду-учителя, перейдя на ехидно-менторский тон. — Правильно. Трупу штаны не нужны, и мы с тобой выжили братан, и до цели добрались.

От раны, на лечение которой в обычных условиях понадобилось бы минимум полгода, через два часа, осталась только белесая полоска. Уйын мог удивлять.

Ночь провели, дежуря по очереди, поддерживая воняющий, шипящий сыростью костер. Выспались плохо, но больше времени на отдых не было. Выделенное на выполнение квеста время, подходило к концу, а они его еще даже не начинали делать.

Едва небо посерело рассветом, охотники вышли в дорогу. Вел к цели, как более опытный, Угрюм. Он уверенно забирался вверх по каменной насыпи, все время жалуясь на слабый ветер. Чего он хотел, Максим никак не мог понять, а друг только отмахивался и хмурился. Дождь усилился, а ветер резко сменил направление, и это отчего-то обрадовало загадочного спутника Гвоздева.

Тот остановился и пристроил прихваченную с собой палку, на которую опирался всю дорогу как на трость, между камней, привязав предварительно к ней окровавленную тряпку, которой обрабатывал до этого рану, и Художник наконец понял задумку.

— Поднимаемся немного выше, метров на сто, и заляжем там. — Он оскалился в зловещей улыбке. — У ореков отличный нюх, а ветер разносит запах как раз в сторону основной локации, обязательно клюнут и придут. Как бы они умны небыли, но слово: «Жрать», у них основное, и переклинивает мозг. — Он начал подниматься еще выше по склону. — Ты стреляешь, я бегу и втыкаю сосульку. Помни про голову и о том, что мы не знаем, сколько их всего тут бегает. Будь повнимательнее, и прикрывай мне спину.

— Хороший план, вот только как мы поймем, что всех перебили, и квест выполнен. — Максим шел следом, подыскивая глазами более удобное место для лежки.

— Думаю, что хозяин локации скажет. Обычно, в ситуации непоняток с заданием, тот кто дает квест, тот и объявляет о его завершении. Вон, смотри, кажется то, что нам надо. — Он махнул рукой в сторону двух, расположенных рядом валунов, образующих что-то вроде поросшей мхом бойницы. — Там будем ждать. Думаю, скоро появятся.

Ждали больше часа, вымокли до нитки и замерзли. Дождь прекратился, что радовало, но отсутствие тварей раздражало. Максим уже начал сомневаться, что план Угрюма не сработал, но тот выглядел довольным, и уверенным в своей правоте.

Первый орок появился через полтора часа. Точная копия пославшего его убыра, только поменьше ростом, с изумрудными глазами, красными зрачками, потщедушнее и без плаща, но зато в серых, коротких штанах, типа оборванных по длине галифе.

Он вихрем взлетел по насыпи, остановился, и недоуменно уставился на окровавленную тряпку. Замер на миг, и что-то сообразив попытался прыгнуть в сторону, чтобы залечь в неглубокой лощинке. Пуля настигла его в прыжке, и расколов голову на несколько частей, бросила на камни.

Угрюм метнулся туда, и в прыжке вогнал сосульку в область сердца. Тварь дернулась, покрылась зеленым дымком и начала с шипением таять. Через пару минут, от нее осталась грязная лужа и кучка копошащихся опарышей.