Не оборачиваясь, подтягиваюсь, сажусь и снова беру в руку камешек, запускаю его в бег по воде. Миша и Дамир садятся по обе стороны от меня, берут по камню и тоже запускают их.

— Давайте, кто дальше? — предлагает Дамир.

И мы, не сговариваясь, одновременно запускаем наши камни. Мой уходит на дно первым…

— Выглядишь дерьмово. Бухал? — спрашивает Кренц.

Мотаю головой. На самом деле, тупо не спал двое суток. Каждый вечер приезжаю к дому Беловых и просто торчу в машине. Иногда вою, словно подстреленный зверь, и бьюсь своей тупой башкой в руль. Иногда срываюсь и наматываю по трассе круги, выжимая из тачки максимум, а потом возвращаюсь обратно к её дому. Несколько раз встречал Белова старшего, но Яна ему не открывала, как не открывала и домработнице. И в эти моменты меня крыло ещё сильнее, от осознания, что она совершенно одна.

— Ты когда последний раз жрал? — в своей же грубой манере бросает Мишаня.

— Не помню.

— Блять. Мирон, отпусти это. Чего ты добьёшься этим? У тебя дома мать, сестра, помни о них. И держись, — хлопает меня по спине, и я киваю в ответ.

Да, я всё понимаю, Белов старший не оставил никакого шанса. Если бы это касалось только меня, да похуй! Но я прекрасно осознаю, во что всё может вылиться, ведь в этом деле замешано большое количество людей. Один только Кренц чего стоит. Отец одиночка с маленьким ребёнком. Дамир, который из бедной многодетной семьи и ввязался во всё, лишь для того, чтобы финансово помочь своим и вылезти из нищеты. Старик Антоныч, хоть и зол на него, как чёрт, но после матери и сестры, роднее него у меня никого нет. Артур — наш гений в айти и видеонаблюдении, и другие парни, которые так или иначе, были привлечены к этому делу Шмелёвым. Целая банда собирается.

И всё же… Легче от этого не становится. Кажется, что из меня с каждой минутой откачивается жизнь и сливается в ливнёвку с грязными сточными водами. Лишь сорвавшись к дому Беловых, становится чуть спокойнее от ощущения, что она рядом.

— Сынок! — долетает позади голос Николая Антоновича. — Собирайся и поехали домой. Хватит себя мучать.

Сопротивляться нет смысла, против троих я точно не боец.

Шмелёв предлагает напиться и завалиться к нему, но я тактично отказываюсь. В итоге меня сопровождают до дома. Да мне в принципе без разницы, где подыхать. Так проходят дни, я просто слоняюсь по квартире и нихуя не делаю. Вся жизнь потеряла какой-либо смысл.

Вчера приезжала мама и прорыдала полдня, постоянно повторяя, что я напоминаю ей отца, когда тот увядал на глазах. Авелина пышит гневом и чихвостит весь род Беловых. А я жалею, что не так давно рассказал ей всё.

— Это всё из-за этой сучки Беловой! — на эмоциях выпаливает она.

Я тут же срываюсь с места, хватаю сестру за руку и реву во всё горло:

— Не смей говорить о ней в таком тоне! Ава, не смей! Не позволю!

Мама одной рукой хватается за сердце, другой закрывает рот, и слёзы новым потоком прорываются из её глаз.

— Да что ж это такое-то! Что это за девушка такая… Сыночек…

Мама бледнеет и приваливается к стене, моментально отпускаю из захвата сестру и подлетаю к матери, бросая на ходу:

— Ава, аптечка в шкафчике у окна. Быстро сюда!

А тут ещё и Шмелёв с проверкой приехал. Чего мне стоило успокоить всех и выпроводить.

Наверное, вселенная меня всё-таки наказывает, потому что не знаю, как ещё назвать то, что на пороге появляется Ира, о которой я давно и думать забыл. Сил выслушивать её писклявый голос нет, и я просто решаю сдаться, впустив её в дом. Отдам ей должное, она за день навела кристальную чистоту, сварила борщ, пюре и даже котлеты пожарила.

— Глеб, может, сходишь в душ? Честно говоря, выглядишь несвежим, — тушуется и тут же с улыбкой добавляет, — А потом кушать сядем, иначе ты скоро прозрачным станешь.

Есть в ней одна хорошая черта: она не спрашивает причину моего состояния. А потому покорно киваю и ухожу в ванную.

— Миронов! — прошил насквозь шум воды, знакомый до боли в сердце голос.

Яна? Или я уже начал сходить с ума и ловлю слуховые галлюцинации?

Выключаю воду и слышу за дверью какую-то возню. Быстро хватаю полотенце, промакиваю им волосы, обматываю вокруг талии и открываю дверь.

ЯНА! Она здесь! Сердце запускает мотор и начинает быстро качать кровь. Хочется сорваться и заключить в свои объятия, но я, как могу, давлю в себе эти желания. Мысленно прибивая себя гвоздями к полу.

— Яна, что ты здесь делаешь?

Ира что-то пищит, но мой мозг перестаёт воспринимать столь незначительного для меня человека.

— Нам надо поговорить, — сурово давит, а я всё равно любуюсь ею.

— Яна, не думаю, что нам есть о чём говорить, — говорю совершенно чужим тоном, потому что в этот момент говорю не я, а моя запрограммированная копия.

Она что-то говорит, но до меня долетают лишь отдельные отрывки фраз. Сейчас мой глаз раздражают противные руки Иры, на нежной коже любимой девчонки. Быстрым шагом сокращаю расстояние, убираю эти “грабли”, но тут же злюсь на Яну за то, что она пришла. За то, что ещё сильнее разбередила мои раны. За то, что нельзя нам быть рядом.

И я принимаю одно единственное решение: пусть она возненавидит меня, вырвет из своего сердца, пусть я стану для нее самым посленим человеком, которого она пожелала бы видеть.

Все мои последующие слова и поведение направлены только на то, чтобы Яна поняла, какой же я всё-таки мудак. Ненавидеть проще, чем страдать от любви. Так пусть лучше клянёт меня, на чём свет стоит.

Отвожу её домой. И вот там начинается самый ад. Голову разрывает от её признаний, слёз, от трепыхания тела. Но держусь, умирать буду позже.

А в следующее мгновение она бросается и целует меня. Так отчаянно, болезненно…

Меня накрывает цунами, тело напрягается до состояния камня, ещё немного, и кажется, что я взорвусь и рассыплюсь в мелкую каменную крошку. Мне никогда в жизни не было так больно, как в эту минуту. Ещё секунда — и задохнусь. Грубым рывком за плечи отрываю Яну, удерживаю на расстоянии вытянутых рук и отчаянно кричу:

— Прекрати! Хватит! Я тебя не люблю! Да, я тебя использовал! Между нами ничего не было, нет и никогда не будет! Всё? Я на все твои вопросы ответил? Могу теперь идти?

Отпускаю её и говорю уже на остатках своих сил:

— Мне было с тобой хорошо. Но большего я не смогу тебе дать. Прости, что разочаровал.

Она поднимает на меня свой взгляд. Небесно-голубые глаза вдруг стали серыми, как тучи в самый пасмурный день на Земле. Яна открывает рот и негромко говорит слова, которые я буду помнить до последнего своего вздоха.

— Когда-нибудь в жизни, ты встретишь женщину, которая разобьёт тебе сердце, точно так же как ты разбил его мне.

Это конец.

Она уходит, а я остаюсь один посреди чужой гостиной. Разворачиваюсь и выхожу из дома, сажусь на ступеньки и затягиваюсь дымом сигареты. Я устал. Не хочу больше ничего. И никого. Вообще, на всё, по-хе-ру.

Поднимаюсь, иду на выход, но, не дойдя пары шагов, оборачиваюсь на окна спальни и замираю. А затем, мои тормоза отказывают, и я, вопреки всему, срываюсь. Влетаю в спальню и застаю Яну, лежащей на полу. Футболка задралась, и моему взору предстал огромный иссиня–фиолетовый синяк на её боку. Быстро прислоняю пальцы к её шее, чтобы проверить пульс. Сгребаю в охапку к себе на колени и вызываю скорую. И вою, вою в голосину, раскачиваясь с ней на руках, а после, безостановочно покрываю её короткими поцелуями.

— Люблю! Конечно, я тебя люблю! — говорю те самые слова, но которые она, увы, не услышит.

“Держись, моя девочка”, — повторяю в мыслях и через несколько минут, не выдержав ожидания, решаю самостоятельно ехать в больницу. Так будет быстрее.

— Осложнённый перелом двух рёбер, множественные застарелые гематомы, обезвоживание организма…

Слушаю, как врач перечисляет предварительные диагнозы и боковым зрением улавливаю фигуру Александра Белова. Он подходит, кивком приветствует меня и сразу переводит взгляд на врача.