Выхожу из подъезда, вышвыриваю в урну цветы, продукты. Иду к машине. Городишко маленький, поэтому даю круг сначала вокруг ближайших домов, потом чуть дальше. Возвращаюсь обратно. Звоню Беловой ещё несколько раз. Гудки идут, но разговаривать со мной она не спешит. Снова залетаю на четвёртый этаж: звоню, стучу… За утро скочегарил почти пачку сигарет. Позавтракал блять! Где её черти носят? Абсолютно без понятия, куда она могла потащиться. “Только вернись, Белова, тебя ждёт долгий разговор!” — мысленно настраиваюсь на войну.

Сам себе поражаюсь. Думал, что я сталь калёная. Но буквально за несколько дней от уравновешенности, спокойствия и серьёзности не осталось и следа.

Сижу в машине и обдумываю дальнейшие действия. Если в ближайшее время Яна не появится, мне придётся сообщить Белову. Чёрт! Бью по рулю несколько раз. Если это реально дойдёт до Романыча, всему конец. Это факт. Ещё удар в руль. Откидываюсь на спинку и впиваюсь взглядом то в окно, то в боковое зеркало со стороны подъезда. Сижу так до тех пор, пока не замечаю её. Идёт с матерью. Я тут же срываюсь, как цепной пёс. Во мне не просто злость кипит. Ярость!

— Ты. Больше. Не останешься. Одна. Ни на минуту! — рублю каждым словом воздух.

Кажется, перебор. Перевожу взгляд на Тамару Игоревну. Извиняюсь и говорю, что нужно поговорить с её дочерью. Она молча кивает и уходит домой. А я даже не замечаю, что та слишком тихая.

Понимаю, что надо успокоиться. Белова вернулась, можно выдыхать, но не получается. Достаю предпоследнюю сигарету и тут же её ломаю, бросаю себе под ноги. Рявкаю на Яну, совсем неласково, хватаю её за руку и тащу в сторону своей съёмки.

Абсолютно молча волочу её на второй этаж. А как только закрываю за нами дверь квартиры, дёргаю и разворачиваю к себе лицом.

— Ты хоть думаешь о последствиях, когда что-то делаешь? — гаркаю на всю квартиру и прожигаю Белову взглядом. — Яна!

Она поднимает совершенно серое лицо, на котором сейчас выделяются только синие дрожащие губы и светлеющий синяк.

— Так вышло, — шепчет настолько тихо, что с трудом можно разобрать слова, и вновь опускает голову вниз. — Давай потом поговорим...

— Ты издеваешься надо мной? — пребываю в абсолютном недоумении, беру её за подбородок и заглядываю в глаза. — Сейчас. Мы поговорим сейчас, — цежу сквозь зубы.

А в следующее мгновение происходит то, что всю ярость я обрушиваю на неё абсолютно диким и жадным поцелуем…

__________

*Фатал (от англ. fatal) — смертельный.

Глеб

На самом деле, если кто и долбанутый во всём, что происходит, то это я. Причём в этот самый момент. От переизбытка эмоций не придумал ничего лучшего, чем наброситься на неё со своими лобызаниями. Молодец, Глеб! Красавчик!

Ворвавшись в рот Беловой, шарю в нём с остервенением, издавая надсадный гортанный рык. С силой сжимаю за лопатки и вдавливаю в себя. Она выдаёт тихий стон, от которого меня ещё больше кроет. Начинаю гулять своими руками по её телу. Всю облапал куда добрался. Янка не то чтобы активно мне отвечает, но и не отталкивает, а значит… Позволяет. Окей. Понял. Поддеваю её за бёдра, насаживаю на себя и, не разрывая поцелуя, тащу в комнату. По пути спотыкаюсь о грёбаный коврик и валюсь с ней на диван. В принципе, так и хотел.

— Белова… — хриплю, ненадолго отрываясь от её губ. — Какого ты чёрта, постоянно сбегаешь? — и снова набрасываюсь.

Покрываю быстрыми поцелуями её губы, лицо, шею. Дёргаю мокрый плащ и рывками освобождаю из него. Поддеваю край водолазки, стаскиваю. Она остаётся в одном лифчике. Тут же тащу с себя весь верх и швыряю куда-то в сторону. Член сразу запускает сигнальную ракету SOS, оповещая о бедствии, которое мы терпим. “Хочу! Хочу её!” — долбит в висках. Касаюсь и веду губами по её лицу: кончик носа, висок, скула. Прикусываю мочку уха и посасываю её. Яна опять издаёт рваный стон. Втягиваю её нежную кожу на плече, оставляя розоватый след на шелковистой коже. Бля, не сдержался!

— Янка… — дышу, как паровоз. Смотрю на неё опьянённым взглядом. — Яна?

Глаза Беловой прикрыты, а из уголков глаз потекли тоненькие струйки слёз. Да какого чёрта-то?

— Думал, прибью тебя, а получилось… — усмехаюсь и медленно слезаю с неё. — Ян? — сажусь на диван сбоку от Беловой, упираясь локтями в колени. Роняю лицо в ладони и начинаю его растирать. Потом откидываюсь на спинку дивана, запрокидываю голову и накрываю глаза рукой.

— Теперь поговорим? — дыхание всё ещё сбивчивое. — Ты нахрена утром свалила одна? — говорю уставшим голосом, не меняя положения тела. — Я чуть с ума не сошёл. Всю округу исколесил. Дверь в вашу квартиру чуть не выставил. А, Ян? Нахрена?

Молчит.

— Я и подарки твоей матери взял, как ты просила, — криво усмехаюсь. — Полным дебилом себя чувствовал, но взял. Чтоб не совсем в наглую харю у вас жрать.

Тишину нарушают только её всхлипы.

— А чё ты-то ревёшь? Я, вообще-то, переживал, а ещё злился, — второй рукой нащупываю её голову и глажу по волосам. — Начал уже беспокоиться, но больше, конечно, злился. Ты меня второй раз опрокидываешь. Я же тебе говорил: мне важна эта работа. И не нужны проблемы. Но ты успешно их создаёшь.

— Угу, — издаёт первое своё слово. Наконец-то!

— Сидел в машине и понимал, что, если в ближайшее время не появишься, мне придётся сообщить об этом Белову, — тяну воздух сквозь сжатые зубы. — Потому что непонятно, где ты, с кем ты, что с тобой... Понимаешь меня? — убираю руку с лица, приподнимаю голову и смотрю на неё.

— Понимаю. Всё понимаю… — поворачивается набок и сворачивается клубочком. — Я удалю ту фотографию. Не переживай. Можешь выполнять свою работу, как обычно. Всё возвращается в привычный режим. Все отчёты Алексею или что там у вас… Больше не будет проблем, — глубоко, но рвано вздыхает. — Прости за завтрак. Компенсирую ужином.

Приехали, блять!

И что я должен ответить? В смысле, удалить то фото? В смысле, работать, как раньше? После всего и откатить назад? Перевариваю весь её бред и пребываю в замешательстве. Встаю с дивана, нарезаю пару кругов по комнате.

— Хорошо. Без проблем, — говорю якобы спокойным голосом, но внутри меня, сейчас демоны пляшут. — Яна Викторовна.

Белова медленно встаёт, берёт свои вещи и, пошатываясь, плетётся в прихожую. Я замираю у окна, облокотившись на подоконник, провожаю её взглядом. Тело будто парализующим веществом залито. В голове туман. Слышу, как шуршит своими тряпками, одевается.

— Ужин в семь. Приходи, — тихий голос и затем звук открывания дверного замка.

Шелест её плаща. Негромкий хлопок закрывшейся двери. Тишина. Из всех звуков, кажется, только моё сердце отбивает удары. Тру переносицу, охеревая от себя, от неё, от ситуации.

— Вот же долбанутая сучка! — режу криком воздух и срываюсь к двери.

Выбегаю абсолютно босиком и с голым торсом. Хорошо хоть в джинсах. Настигаю Яну на первом этаже. Рывком впечатываю её в себя.

— Какое удалю фото? Какие отчёты? Какой привычный режим? — с абсолютно дикими глазами и взлетевшими вверх бровями, выбрасываю каждый адресованный ей вопрос.

— Глеб, прекрати! Всё! Ты работаешь, как обычно. За исключением этих дней. Их как будто не было, — неожиданно твёрдо говорит Белова и отталкивается от меня.

Воздух вокруг становится тяжёлым и начинает давить на меня со всех сторон. Не могу объяснить чувства, причины, состояние, но я не хочу так. Прозвучит тупо, но, попробовав Белову на вкус, ощутив касание кожи к коже, впитав в себя её аромат, я, как голодная псина, хочу ещё. Мне становится мало. Появилась и ещё одна причина, которую, очевидно, нашёптывает мой чёрствый разум, но пока стараюсь об этом не думать. Позже.

— Нет! Нет Белова, ты заварила эту кашу! — кладу одну руку ей на плечо.

Яна копошится в кармане, достаёт свой телефон, что-то там тыкает. Затем разворачивает ко мне экран с тем самым фото, тыкает в корзину и удаляет.