— Глеб, а сколько вам лет? — смотрит с улыбкой и разливает по чашкам чай.

— Двадцать восемь, — макает блинчик в топлёное масло и определяет себе в рот.

— А нашей Яночке двадцать два, — улыбается и достаёт баночку с орешками и цукатами, которую ставит на стол. — Вы кушайте, не стесняйтесь!

Вот и зачем Глебу эта информация? Видимо, мама, просто пытается хоть чем-то заполнить пространство.

— Спасибо, всё, правда, очень вкусно, — теперь блинчик опускает в сгущёнку и закидывает в себя. — Честно говоря, я был ужасно голодным. Собирался сходить в магазин за продуктами, а тут вы появились, — на последних словах: усиливает давление, переводит взор на меня и мечет молнии. — На будущее так лучше не делать, говорите, куда, и я вас отвезу.

— Глеб, ты поел? — не выдерживаю, приподнимаю брови и глазами утыкаюсь в его блюдечко. — Тогда…

— На самом деле я бы ещё парочку съел, — скалит зубы этот гад. — Тамара Игоревна, Вы просто волшебница! Блины вне всяких похвал!

Мама в одно мгновение оказывается рядом с ним и подкладывает ещё блинов.

Боже. Серьёзно? За время, что он работает на нашу семью, я ни разу не слышала таких красноречивых фраз. А тут, заливается райской птицей, и моя добрейшая мамочка, конечно же, поплыла от таких комплиментов.

— Глеб, так может, вы не будете сами готовить, просто приходите к нам на завтрак, обед и ужин, — вытирает руки о полотенце и мило улыбается.

— Мама! Не ставь его в положение, когда неудобно отказаться, — выпаливаю и делаю глоток чая.

— На самом деле, я был бы только рад. Не скажу, что хорош в готовке, так что… — с усмешкой поглядывает на меня.

— Вот и договорились! Завтра ждём вас на завтрак, — мама светится счастьем и негромко ударяет в ладоши.

Ёрзаю на стуле, сдерживая в себе желание треснуть Миронова ложкой в лоб. Какой наглец! У меня слов нет цензурных. Втёрся в доверие к моей матери и всё для чего? Чтобы торчать около меня. Я поняла: это такая маленькая месть за то, что сегодня не позвонила ему, а вызвала такси.

Допиваю залпом чай и встаю из-за стола.

— Спасибо, мам, — целую её в щеку. — Всё, я пошла заниматься, — скольжу взглядом по Глебу. — Ты можешь быть свободен. — показываю всем своим видом, что мне некогда рассиживаться.

— Конечно. Продуктивного вечера, — Миронов тоже встаёт, берёт чашку, блюдце и сам относит их в раковину.

— Ой, Глеб, ну что же вы делаете? Оставьте всё, я сама уберу, — впопыхах подскакивает мама.

— Пойдём, я провожу тебя, — киваю в сторону прихожей.

Жду, пока он обуется, чтобы закрыть дверь. Но Миронов будто испытывает моё терпение на прочность, такой медлительный. Наконец, он встаёт и замирает передо мной. Стоим очень близко друг к другу. Ощущаю, как его дыхание немного сбилось. Поднимаю голову, чтобы заглянуть ему глаза, а в них кромешная тьма. От Глеба исходит какая-то опасность, ощущаю это каждым волоском, который сейчас встал дыбом от пробежавших мурашек.

— Мы не закончили разговор… — опускаю взгляд и тяну вверх ворот платья. — Но сегодня я устала. Мне, правда, нужно готовиться, поэтому давай завтра всё обсудим? Хорошо? — смотрю исподлобья.

Глеб ничего не отвечает, пристально изучая меня. Отступаю на шаг назад и упираюсь в стену узкой прихожей. Внутри начинает всё заходиться в нервной пляске. Ну вот, что он так смотрит? Отворачиваю голову в сторону и смотрю в направлении кухни, где слышен звук воды и побрякивания посуды.

— Яна… — Миронов запускает руку мне в волосы и этим движением заставляет меня вздрогнуть и повернуться в его сторону. — Опять? — кивает и взглядом упирается в мою скулу, где под толщей косметики синяк.

Ведёт рукой ближе к лицу и очень нежно поглаживает большим пальцем то самое место. Я свожу брови к переносице, в горле застревает ком. Пытаюсь опустить голову ниже, но он не позволяет этого. Двигается ладонью дальше, скользя по шее. Поддевает ворот платья и тянет его вниз, оголяя уже светлеющие кровоподтёки. Вдох. Выдох. Шумно. Глубоко. И резко прижимает меня к себе.

Он что, меня жалеть вздумал?

— Глеб… — пытаюсь просунуть между нами руки и оттолкнуть его. — Ты что делаешь? Эй!

— Блять! — тихо ругается и разжимает руки. — Поговорим, конечно. И только попробуй ещё хоть раз свалить одна! Мне Белов шею свернёт, если что-то будет не так. — криво усмехается. — Интересный он, конечно, мужик. Трясётся за тебя, как ненормальный, но сам с лёгкостью тебе навешивает. — накидывает кожаную куртку, берёт с полочки свои ключи. — До завтра. А, да! По поводу отчёта — я возил вас по магазинам сегодня.

— Спасибо, — шёпотом говорю и открываю дверь. — До завтра.

Глеб уходит, а я так и стою с открытой дверью, слушаю его постепенно удаляющиеся шаги. Сердце отбивает ритм и, кажется, не собирается успокаиваться. Когда слышу, как на первом этаже хлопает дверь в подъезд, закрываю свою и несусь к окну. Наблюдаю, как Миронов быстрым шагом идёт к противоположному дому, встаёт под козырёк подъезда и прикуривает сигарету. Начинает накрапывать дождь, небо бесконечно серое. Видимо, надолго зарядит. Ещё с какое-то время наблюдаю за Мироновым и потом ухожу. Переступаю порог своей комнаты, как телефон оповещает весёлым “тунц”.

Водитель: Насмотрелась?

Яна Белова: Дурак.

Водитель: Во сколько в вашей семье завтрак?

Непроизвольно улыбаюсь от этого сообщения.

Яна Белова: Не наглей!

Водитель: ???

Яна Белова: Приходи в девять. Маме подарок купи, халявщик!

Яна Белова: Ей будет приятно.

Весь вечер сижу за учёбой. Но периодически мысли о водителе накрывают, отчего подвисаю с придурковатой улыбкой. “Но он мне не нравится!” — говорю себе мысленно и хихикаю.

В народе говорят, что после смеха, плакать придётся.

Почему-то именно с этой невесёлой мыслью ложусь спать, а ночью папе становится плохо.

Яна

Примерно в два часа ночи папе стало плохо. Мама услышала, что он странно хрипит и ёрзает в постели. Смерила давление. Высокое. В итоге мы вызвали скорую. Мама поехала с папой на машине скорой помощи. Я следом на такси. Честно говоря, даже не подумала о том, чтобы позвонить Миронову. Не до того было.

Еду в такси, захожусь слезами и мелкой дрожью. Только бы всё хорошо было. Только бы… Таксист периодически поглядывает на меня, но задавать вопросы не решается. Довозит до больницы. Выскакиваю из автомобиля и быстрым шагом врываюсь в здание. Моментально накатывают воспоминания. Папа уже лежал здесь… Наизусть знаю каждый закуток, каждую плиточку на полу в форме ромбиков. Сколько часов когда-то я провела, просто изучая этот пол. Нахожу маму. Она сидит, опустив плечи и прижимая ко рту сжатую в кулак салфетку.

— Ма… — хрипом начинаю, подходя к ней. Встаю сбоку и глажу по плечу. — Его забрали в палату? Что врачи говорят?

— Угу, дочь забрали… — совершенно отрешённо бормочет в салфетку. — Говорят инсульт. Но вроде вовремя успели… Не знаю, ничего не знаю… — всхлипывает и заходится в плаче. — А ведь мы только радовались улучшениям, и вот.

— Мам… т-ш-ш… — прижимаюсь носом к её макушке. — Всё будет хорошо, — достаю телефон и пишу брату сообщение в мессенджер.

Яна Белова: Паша, прости, если разбудила. Я сейчас у родителей в гостях. Сегодня ночью папе стало хуже. Кажется, инсульт. Мы в больнице. Позвони, как сможешь.

Отправляю сообщение и убираю сотовый в карман. Сидим в холодном коридоре всю ночь. Продрогла до костей, но сейчас на это как-то пофиг. Мимо периодически проходят медсёстры. По обыкновению, изучаю несовершенства плиточной кладки на полу. Трещинки. Сколы. А вон там, ближе к кабинету, выпал красный ромбик. Видимо, такого же по цвету не нашлось, и дырку заделали ромбиком бежевого цвета. Просто боль для перфекционистов… На потолке монотонно гудит и моргает лампа. В углу стоит явно сломанная каталка. От этой атмосферы накатывает лишь безнадёжность.