Наклонившись ближе, она кипит прямо ему в лицо.

— Нет, пошел ты на хуй, — яд в ее голосе соответствует яростному огню в ее карих глазах. Всего на секунду я узнаю хаос, бушующий под моей кожей, запечатленный в ее чертах. Эта ее сторона редка, и она мне не может не нравиться.

Встав в полный рост, она бросает на меня последний взгляд, прежде чем оставить меня со своим благословением и поддержкой. Роум, который сдвинулся со своего места рядом с машиной, помогает ей перелезть через стену, прежде чем поменяться с ней местами. Засунув руки в карманы черной куртки, он ждет моего слова.

Я не делаю ни шагу, пока не слышу, как машина Пакса трогается с места. Когда они оба уехали, я наконец могу положить этому конец.

— Держи его неподвижно, — приказываю я Роуму.

Мой друг заменяет меня, удерживая его на месте, пока я встаю на колени позади Адриана. Свободной рукой я всем своим весом нажимаю на его икроножную мышцу, чтобы удержать его на месте, одновременно выравнивая лезвие ножа чуть выше его пятки. Крик, который вырывается у него, когда я перерезаю его ахиллово сухожилие, длится лишь долю секунды, прежде чем Роум запихивает кляп обратно ему в рот.

Адриан борется с нами сильнее, когда я перехожу к его другой ноге. Этот разрез не такой чистый, как предыдущий, но я выполнил работу после некоторого усилия. Он плачет и кричит от боли, но звуки, которые он издает, звучат лишь как жалкие удушающие звуки.

— Это убережет тебя от попыток выбраться, пока мы хороним тебя заживо, — объясняю я, когда снова встаю перед ним. — С каждой лопатой земли твое тело будет раздавлено. В конце концов, ты не сможешь пошевелить конечностями и задохнешься. Пока это происходит, я хочу, чтобы ты помнил, что именно ты заставил его почувствовать. Ты можешь попытаться позвать на помощь, но помни: чем больше ты открываешь рот, тем быстрее твои легкие наполнятся грязью, — я делаю паузу, обдумывая последнее предложение. — Может быть, это пойдет тебе на пользу. Это скорее избавит тебя от страданий.

Залезая в задний карман, Роум протягивает мне ключ, чтобы снять наручники. Я хочу дать ему ложную надежду, что он все же сможет выкарабкаться, прежде чем его грудь разобьется и у него кончится воздух.

Роум отступает назад, чтобы я мог его подтолкнуть. Адриан пытается повернуть голову, чтобы посмотреть на меня, и его рот открывается вокруг кляпа, как будто он пытается что-то сказать. Обхватив пальцем разорванную ткань, я вырываю ее изо рта.

— Я был слишком мягок с тобой, — кусает он меня, уже запыхавшись. — Я должен был выбить из тебя драку! Может быть, тогда ты проявил бы ко мне чертовски уважение и не подумал бы, что тебе это сойдет с рук!

До самого конца Адриан Блэквелл твердо придерживался идеи, что уважение можно получить только через боль. Нарцисс внутри него не позволяет ему брать на себя ответственность за свои жестокие действия. Он не понимает, что виноват в своей ранней могиле только себя.

Тогда я не смог спасти Пакстона и не смог помочь своей маме, но меня успокаивает осознание того, что сейчас я добиваюсь для них справедливости.

— Ты сгниешь, Адриан, — руки ему на спину, я толкаю его. Он приземляется на дно ямы глубиной шесть футов с сильным стуком. Падение могло сломать ему шею прямо здесь и сейчас, но низкий стон, доносящийся из темноты, говорит мне, что он все еще дышит. Хорошо. Ему нужно прочувствовать каждую мучительную секунду, прежде чем его легкие откажут.

— Готовый? — спрашивает Роум, протягивая мне одну из лопат.

Я киваю ему.

— Давай сделаем это. Мне нужно идти домой.

Она ждала меня уже почти шесть лет. Я не хочу больше заставлять ее ждать меня.

Пози

Звук включения душа разбудил меня.

Не знаю, как долго я спала, но быстрый взгляд на часы на его тумбочке подсказывает мне, что прошло не очень много времени. После молчаливой и эмоционально напряженной поездки домой я сидела на диване с мобильным телефоном в руке, пока не устала настолько, что не могла держать глаза открытыми. Пакс заперся в своей комнате, как только мы вернулись, так что у меня не было причин спать сегодня вечером на диване.

Я пару раз постучала в его дверь, чтобы узнать, в порядке ли он, и каждый раз он отвечал приглушенно. Он сказал мне, что с ним все в порядке, но я знаю, что он лгал. Как он может быть в порядке после того, что сказал ему сегодня вечером отец? Ему понадобится время, чтобы прийти в себя от жестокой честности ответа Адриана. Я просто надеюсь, что он уже знает, что и Рафферти, и я здесь, чтобы помочь ему пройти через все это, и что ему не придется делать это в одиночку.

Убирая туман с глаз, я открываю дверь в ванную комнату. Вся комната выполнена из черного мрамора и хромированных светильников. Он мрачный и мужской. Прямо как Рафферти.

В душевой кабине со стеклянной стеной он стоит под струей воды, прижав ладони к мрамору и свесив голову на грудь. Он не слышит, как я вхожу, и его глаза остаются закрытыми. У меня сердце замирает от этого образа.

Натянув через голову футболку, которую я украла из его комода, чтобы надеть в постель, я бросила ее на кафельный пол и зашла с ним в душ. Я знаю, что теперь он меня слышит, но по-прежнему не поворачивается ко мне. Это нормально. Пока он знает, что я здесь ради него, ему не нужно сейчас на меня смотреть.

Стоя позади него, я обнимаю его и кладу ладони на сильные мышцы его живота. Он напрягается всего на секунду, прежде чем я чувствую, как его грудь расширяется, когда он делает глубокий вдох и медленно выдыхает. Щека опирается на его спину, я крепко обнимаю его и пытаюсь как-то поглотить часть боли и травм, с которыми он столкнулся за последние несколько дней.

Я отчаянно хочу взять на себя вину, которую он чувствует, но знаю, что это то, что ему придется сделать для себя. Я буду напоминать ему каждый день, что это не его вина, что он не знал, что происходит с Паксом, пока он не выяснит это сам.

Нам всем нужно многое исцелить. Хорошая новость в том, что на этот раз мы сможем сделать это вместе. Мы будем поддерживать друг друга до тех пор, пока не сможем сделать это на своих ногах, и даже тогда мы будем знать, что нам не обязательно делать это в одиночку. Это то, что делают семьи, и это то, кем мы являемся. Семья. Всегда были.

— Прости, — хрипло шепчет он, опуская руку со стены, чтобы взять мою. Он прижимает её к груди с почти болезненной хваткой.

— Почему ты извиняешься передо мной? — он не должен извиняться за то, что сделал сегодня вечером. Я уже сказала ему, что поддерживаю его выбор. Черт, после того, как Адриан заговорил с Паксом, был момент, когда я думала, что именно я столкну его в глубокую могилу. Единственная причина, по которой я этого не сделала, заключалась в том, что я знала, что Рафферти нуждался в этом закрытии больше, чем я.

— Потому что я винил тебя в том, что произошло. Я винил тебя и причинил тебе боль. То, что я сделал и сказал тебе…Черт! — рука, все еще лежащая на стене, сжимается в кулак, и он бьет костяшками пальцев по мрамору.

Освободив хватку от его туловища, я оборачиваюсь вокруг его высокого тела и оказываюсь прямо перед ним. Его подбородок все еще прижат к груди, и я хватаю его лицо, приподнимая его, чтобы он посмотрел на меня. Брызги воды омывают мои волосы и стекают по лбу и щекам. Мои глаза моргают, когда капли прилипают к ресницам.

— То, что произошло, было несправедливо. Любому из нас. То, как ты обращался со мной, было… ужасно, но ты не знал. Я солгала тебе, а ты отреагировал той информацией, которая у тебя была. Я не могу винить тебя за это. Это было несправедливо, но я понимаю, почему ты сделал то, что сделал, — он снова пытается отвести взгляд, но я заставляю его держать голову высоко.

Стены, которые он построил, чтобы не пускать всех, рухнули, а в его голубых глазах есть уязвимость, которая редко бывает.

— Если я тебя не виню и могу простить, то тебе нужно простить себя, — для всего.