Он двумя пальцами поднимает мою голову за подбородок. То, как Рафферти смотрит на меня, почти заставляет меня забыть, как дышать. Это единственное, что я умею делать с рождения, но он может заставить меня забыть основную функцию одним взглядом.

— Это правда, — шепчет он так тихо, что это почти теряется в музыке. — Бля, Пози, это всегда было по-настоящему. Вот почему мне приятно, даже когда чертовски больно.

Я охотно отдала его, чтобы защитить Пакстона, и это было самое трудное, что мне когда-либо приходилось делать. Я никогда не думала, что смогу вернуть его, и в течение многих лет я изо всех сил пыталась смириться с потерей. Это было похоже на смерть, которую нужно оплакивать. Именно об этом моменте я мечтала по ночам, чтобы успокоить разорванные кусочки моего сердца. Это казалось такой дикой невозможностью, что я просыпалась с грустью из-за того, что позволила себе это представить. Это было сродни пытке. Теперь, когда я столкнулась с реальностью, я изо всех сил пытаюсь поверить, что это происходит на самом деле, пока губы Рафферти не врезаются в мои.

Это захватывающий поцелуй, но я слышу в нем молчаливое обещание. Это его способ пообещать мне, что он имел в виду все, что сказал. Что мы настоящие.

Я держу его так, как будто все еще боюсь отпустить, и страстно целую его в ответ. Его рука перемещается от моего подбородка к моей щеке. Нежное прикосновение его большого пальца к моей скуле заставляет меня сдерживать улыбку. Мне нравится его резкая резкость, но эти маленькие моменты все равно трогают мое сердце.

Пока его язык скользит по моему, он повышает вибрацию между моими ногами до уровня, который лишает меня способности функционировать. Его руки обхватывают меня, когда у меня подгибаются колени, удерживая меня в конвульсиях, и он глотает каждый звук, вырывающийся из моего горла.

Едва я отошла от вспышки раскаленного удовольствия, как уже хватаюсь за пуговицу и молнию на его джинсах.

— Сними штаны, — говорю я, задыхаясь, ему в губы. — Ты мне нужен прямо сейчас, черт возьми.

Как будто мы участвуем в гонке со временем, мы рвем на себе одежду, а когда заканчиваем, она разбрасывается вокруг нас по полу. Рафферти едва успел устроиться на спине на земле, когда я сажусь на него верхом.

Протянув руку между моих бедер, он выдергивает у меня фиолетовый вибратор, заставляя меня ахнуть. Он не удосуживается выключить эту штуку, и она с жужжанием ударяется об пол, когда он отбрасывает ее в сторону.

Его руки держат мои бедра, пока я помещаю кончик его члена в свое отверстие.

— Посмотри в зеркало, — хрипло приказывает он. — Посмотри на себя, когда ты скачешь на моем члене, и сама увидишь, какая ты чертовски красивая, пока ты это делаешь.

Единственный ответ, который я могу ему дать, — это отрывистый кивок.

Мы коллективно стонем, когда я опускаюсь на него. Он растягивает меня так болезненно, но восхитительно, что я вижу звезды. Это опьяняющее чувство, которое он наполняет. Это заставляет меня задуматься, как я обходилась так долго без него.

Полностью сев на его член, я открываю глаза и смотрю в зеркало, как он и приказал. Я вижу, что он уже смотрит на меня сквозь него, его холодные глаза горят, и от них моя кожа становится теплой.

Мы смотрим друг на друга и никогда не отводим взгляд, пока я прыгаю на нем. Его пальцы держат меня так, что это, несомненно, усилит синяки, разбросанные по моей коже с тех пор, как я начала оставаться в его доме. Я смотрю на них не как на боевые раны, а как на знаки почета.

Рафферти Уайлд трахал меня так сильно, что остались синяки, — это определенно то, чем, я думаю, стоит похвастаться.

Нуждаясь в большем контроле, он обнимает меня, и прежде чем я успеваю это осознать, мой мир начинает вращаться. Я почти не чувствую этого, когда мой позвоночник сталкивается с твердым полом, потому что единственное ощущение, на котором я могу сосредоточиться, — это то, как он безжалостно врезается в меня. Повернув голову, я наблюдаю, как идеально вылепленные мускулы его тела напрягаются и двигаются под кожей. Когда я говорю, что это совершенно красивое зрелище, я имею в виду именно это.

Протянув руку через его плечи, я впиваюсь ногтями в его спину. Будет справедливо, если я оставлю на нем свой след. Звук его рычания в моем ухе проникает прямо в мое сердце и заставляет мою киску трепетать. Итак, я делаю это снова.

— Вот и все. Заставь меня кровоточить, бабочка, — его зубы впиваются в мою шею, прежде чем его язык вытирает укус. — Я буду носить твои знаки с гордостью.

Он перекидывает мою ногу через свое бедро. Под новым углом моя спина выгибается от пола, а рот разинут в беззвучном вздохе. Он пользуется новым положением. Наклонив голову, он берет в рот один из моих сосков. Пока он облизывает и кусает, я царапаю ногтями его шею по затылку и по линии роста волос. Завтра эти следы не удастся скрыть рубашкой. Их смогут увидеть все, и я очень рада этому.

Подняв голову, он сжимает мою челюсть в карающей хватке.

— Тебе нравится метить свою территорию, детка?

Мои губы приоткрыты, дыхание превращается в затрудненное дыхание, а его хватка на моем лице заставляет меня держать рот открытым. Я снова рядом, и он это знает.

— Да, — задыхаюсь я.

— Я тоже, — он плюет мне в рот, и я стону.

Я бы посчитала это действие унизительным и, возможно, немного грубым, но мне оно нравится. И только когда он выплюнул свой напиток мне в рот во время игры в покер, я поняла, что мне это нравится. У него есть способ заставить меня обнаружить мои скрытые причуды, и мне любопытно, что еще мы раскроем вместе. На данный момент я просто убеждена, что мне понравится все, что он делает с моим телом.

Его большой палец вытирает слюну, попавшую на мою нижнюю губу, прежде чем прижать свой рот к моему. Наши языки переплетаются, а зубы сталкиваются в беспорядочном поцелуе, пока мы оба не оказываемся так близко к краю, что задыхаемся и делимся кислородом.

Сначала я поддаюсь эйфории, и на этот раз он не пытается заглушить звуки, вырывающиеся из моего горла. Он позволяет им присоединиться к мелодии музыки, доносящейся из динамиков. Я настолько ослеплена ощущениями, охватившими мое тело, что едва слышу песню, которая играет. Это далекий звук, как будто я погружаюсь под воду.

Рафферти следует моему примеру. Он кряхтит, пропуская следующий толчок и нарушая заданный для себя ритм. Положив руку мне на бедро, его член глубоко входит в меня, и там он и остается, когда кончает. Его сперма покрыла мои стены горячими волнами, заставляя нас обоих стонать.

В ту секунду, когда его тело позволяет мышцам расслабиться, его лоб прижимается к моей груди. Он удерживает большую часть веса своего тела на мне, удерживая локоть под собой, чтобы не придавить меня к неумолимому полу. На моем лице появляется улыбка, когда я чувствую, как он целует меня под ключицу.

Мир и удовлетворение окутывают меня, и впервые я не подвергаю это сомнению. Я позволяю себе свободно погрузиться в это.

Это реально.

Рафферти

— Ладно, хватит, — внезапно объявляет рядом со мной Роум. — Ты должен остановиться. Ты начинаешь меня бесить.

Повернув голову, я поднимаю бровь на своего друга, который стоит со мной у деревянной стойки. Лак на нем начинает тускнеть, и каждый дюйм его покрыт чем-то слегка липким. Я предпочитаю верить, что это из-за пролитых напитков, потому что, если я позволю себе слишком долго думать о каких-либо других возможностях, я в конечном итоге переброшу Пози через плечо и покину это ветхое заведение с дырой в стене.

Серьезно, из всех баров Сиэтла, какого черта Роум выбрал именно этот? Из-за этого я бы предпочел напиться в собственной гостиной. По крайней мере, я знаю, что там чисто.

— Что? — спрашиваю я, смущенный тем, о чем он сейчас тявкает.

Поморщившись, он машет рукой мне в лицо, и я тут же отбрасываю ее.

— Это, — повторяет он. — Ты улыбаешься, и это меня сбивает с толку.